ГЛАВА ПЕРВАЯ, В КОЕЙ НЕКИЙ СЫСКАРЬ С РАЗБИТЫМ СЕРДЦЕМ ПРИБЫВАЕТ В ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ КРЫЖОВЕНЬ «Карта Всадник описывает общительного и активного человека. Он интеллектуален, независим, с ним никогда не бывает скучно. Такой человек легко входит в контакт, находит знакомых и друзей. Ему не чужды любезность и тактичность. Он уверен в себе и готов проявлять инициативу». Таро Марии Ленорман. «Руководство для гадания и предсказания судьбы» Расклад нынче выпадал странный, что так что эдак. Захария Митрофановна даже кликнула Дуньку, девку свою, чтоб колоду , значит, сняла. – Чегой это, барыня? - спросила Дунька, щурясь на расписные картинки. - Никак сызнова повешенный? – Дура, - ругнулась старуха беззлобно, - дерево это, значит, про родню вспомнить надобно. – Племяш в столицах чудит? Али в гости вашего соколика ждать? – То-то и оно, что по картам иного полу гость получается, гляди, к дереву всадник притулился, а к нему карта женская легла. – Дык, а баба откуда? Из родни то у вас только Митрофанушка брата покойного сыночек и остался. – Поживем увидим, - решила мещанка Губёшкина, более известная в Крыжовене как провидица Зара, и аккуратно собрала колоду в резной ларчик. Инструменты свои она предпочитала содержать в порядке. Гость, а точнее гостья, явилась в дом на Архиерейской улице под вечер. Тренькнули колокольцы извозчичьих саней, грубый мужской голос пробасил под окнами: – Туточки, барышня, ваша тетушка проживают. Дунька, прилипшая к заиндевелым стеклам, сообщила барыне: – Девица, шубка на ей, шапочка. «Ванька» сундук с саней тащит, сейчас в дверь колотить примется. – Отворяй, - велела Захария Митрофановна, кутаясь в расписную неклюдскую шаль. Девка выскользнула в сени, завозилась, обувая валенки. Раздался уверенный стук в дверь, скрипнули петли, в комнату потянуло морозцем. – Гостью вам, Дуняша, привез, - басил «ванька», - из самого Мокошь-града барышня, тетушку, говорит, проведать желаю любезную. Губешкина выглянула в сени: – Сундук сюда, мил человек, да снег допрежь с ног обколоти, не неси в дом. Девица потопала за порогом, обувка у нее была не особо по погоде, кожаная, тонкая, вошла, прищурилась над запотевшими стеклышками очков, зыркнула на нетопырье чучело над столом, на шар хрустальный, высмотрела в красном углу икону и чинно на нее перекрестилась. – Дражайшая моя Захария Митрофановна, – прожурчала приветливо, с протяжным столичным «а», – неужто забыли Гелюшку свою непутевую? Извозчик, поставив багаж в гостиной, мялся теперь в сенях, ожидая за услугу. Старуха молчала, ей было интересно, как «непутевая Гелюшка» дальше выкрутится. Она не подвела, вынула из муфты денежку, с поклоном протянула Ваньке, да не забыла носочком ботильончика на порожек ступить, чтоб, значит, через порог не перėдавать, плохих примет не множить: – Спасибо, мил человек, куда надо доставил. Моя родственница, как сей час помню эти очи черные с родительской заботой на наши шалости с кузеном Митрофанушкой взирающие. Извозчик бормотал «спасибо на спасибо». – Вы, барышня, как нужда в санях будет, меня кличьте, Антип меня звать, любому уличному постреленку велите, или вот Дуняше тутошней, сразу примчусь и доставлю, куда скажете. А к Кузьме не садитесь, ненадежный он человек. – Буду иметь в виду, - пообещала девица, скидывая на руки Дуньке лисью шубку, муфту придержала, ловко перекладывая ее из руки в руку. - Ступай, Антип, может успеешь со станции ещё пассажиров взять. У вас в Крыжовене, тетушка, оказывается спрос на гужевой транспорт опережает предложение. В форменную баталию пришлось с каким-то неучтивым господином за сани вступить. Платьице на гостье было ладное шерстяное, серое со шнуровой витой отделкой, на плечи из-под лисьей папахи свисали ярко-рыжие локоны. Экая модница. Столичная штучка. Зеленые глазищи остановились на Губешкиной и старуха громко велела: – Дунька, дура, двери-то запри, чтоб, значит, любимую племянницу не морозить. Да чаю поставь с дороги. Пока «ванька» Антип уходил, а девка возилась в сенях, рыжая медленно пересекла комнату: – Простите, – выдохнула она тяжело, – этот маскарад, Захария Митрофановна. – Вcе развлечение, - решила старуха и быстро спросила. - В муфте что прячешь? – Заметили? - девица села, положила на стол глухо стукнувший меховой цилиндрик. - Митрофан Митрофанович предупреждал меня о том, что его тетушка обладает быстрым умом. Мы с вашим племянником коллеги, в одном присутствии службу несем. Вернувшаяся в комнату Дунька испуганно ахнула, когда из муфты появился черный вороненый револьвер. – Позвольте отрекомендоваться, - девица стянула перчатки, ее пальцы быстро отщелкивали что-то в смертельном механизме, - чиновник седьмого класса чародейского приказа надворный советник Εвангелина Ρомановна Попович. Дунька ахнула сызнова, баб-чиновниц ей раньше видеть не приходилось, как и баб-сыскарей. – На кухню ступай, - велела старуха, - чаю спроворь, да чего ещё к чаю, баранок там, варенья брусничного… Что еще? Буженины. Третьего дня от Старуновых занесли. А прознаю, что ты с этому Антипу-лошадному хозяйские разговоры передаешь, накажу. Девка ушла. Сыскарка отложила револьвер. – Спасибо, Захария Митрофановна. – Давай уж по-простому, без отчеств, – хмыкнула Губешкина. - Родичи как никак. Тетушкой кличь. А я тебя, значит, Γелюшкой. Попович улыбнулась и сняла очки: – Митрофан уверял, что есть у вас авантюрная жилка. – Письмо-то от племянничка доставила? – А как же, - она достала из поясного кармашка запечатанный конвертик, - только там о деле моем ничего не сказано. Губешкина поддела сургуч кончиком изогнутого жертвенного кинжала: – Оно и понятно. «Тетушка Захарочка, - писал Митрофан своим каллиграфическим почерком, - прости меня непутевого, что давно тебя корреспонденцией не баловал. Весь в делах, весь в заботах. Начальство по самую маковку работой завалило. Даже четверти часа, чтоб на почтамт забежать, не находится. Хорошо хоть оказия с Гелей образовалась…» Пока хозяйка читала, Дуняша накрывала на стол. Сыскарка, заметив опасливые взгляды прислуги, револьвер убрала. – Значит, вольская родня? - уточнила Γубешкина, сворачивая письмо. – Седьмая вода на киселе, - кивнула барышня. - Вы уж и думать о нас забыли. – В столицу зачем приехала? – Кузена разыскать. На родине мне оставаться было никак невозможно. – Скандал? – Перфектно, - одобрила Попович, не чинясь, налила из самовара, придвинула блюдо с бужениной. – Незамужние барышни обычно от скандалов бегают. – Несчастная любовь. А про подробности ты говорить не желаешь. – Ну да. И сам скандал тоже не обсуждаем. Предположим, по официальной легенде, сиротка явилась за пожилой тетушкой присмотреть. В это, разумеется, не поверит никто, а вот в тщательно скрываемые и случайно выясненные обстоятельства бегства – с удовольствием. – В вашем чародейском приказе все такие хитрые? - усмехнулась Губешкина. – Тогда племяннику карьеру у вас в жизни не сделать. Геля прожевала и сообщила серьезно: – Митрофан прекрасный секретарь, сметливый, скромный, аккуратный. Может, его взлет не будет молниеносным, но по ступенькам он поднимется основательно. – Утешай старуху. – Не вижу тут старух, тетушка, - притворно удивилась рыжая льстица. - Наблюдаю лишь симпатичную женщину и добропорядочную берендийку, содействующую силам правопорядка. Дунька переминалась у порога, прислушиваясь. Захария Митрофановна велела ей исчезнуть и обернулась к гостье. – Самое время о содействии поговорить. За какой надобностью в Крыжовень из столицы целого надворного советника отрядили? Попович сложила перед собой руки, на мизинце правой чернело пятнышко ружейной смазки: – Надобность прозывается Блохин Степан Фомич.