— В общих чертах, да. Дело в том, что Степлмайер вряд ли станет говорить со мной. По ряду причин. Поэтому и прошу вашей помощи. Взамен я помогу вам решить некоторые ваши финансовые проблемы. Я молча осмысливала услышанное. Кем бы ни был этот Степлмайер, он вряд ли станет делиться сокровенным. Для этого нужен другой уровень доверия, который едва ли возникнет от одной встречи на званом вечере. С другой стороны, Эрих был заинтересован в картине до такой степени, что предлагал за неё деньги. А, значит, общение с натурщицей, позировавшей для этого портрета, — подарок судьбы. А дальше в традициях лучших шпионских фильмов: закрутить с ним роман, чтобы вытянуть из него правду. Один из излюбленных приёмов разведки — подкинуть девицу, которая будет сливать информацию о любовнике. Кажется, «медовая ловушка» называется. Другими словами, Дан предлагал лечь под незнакомого мужчину за весьма крупный гонорар. На душе сделалось мерзко, словно меня прилюдно вываляли в грязи. Я искренне надеялась, что самообладание не изменило, и истинные чувства не отразились на лице. — Не думаю, что Степлмайер всё преподнесёт на блюдечке с золотой каёмочкой, — ровно отчеканила я. — Тем более если знает, что я работаю у вас. — Вам ничего специально делать не надо. Ваша задача втереться в доверие Эриха. Просто будьте собой, он это оценит. — Должно быть, это очень важная информация, если вы готовы выложить за неё такую крупную сумму, — я усмехнулась и щёлкнула кремнием зажигалки. Горький дым защекотал горло. — Более чем. Сделаете это для меня, и обещаю, вы не останетесь внакладе. «Сделаете это для меня, и обещаю, вы не останетесь внакладе». Фраза звучала эхом в голове. Меня раздирали противоречивые чувства. Старые обязательства перед банками висели надо мной как дамоклов меч, и я мечтала о дне, когда расплачу́сь и навсегда забуду об их существовании. Но большие деньги никогда не даются просто так. — Как красиво вы завуалировали непристойное предложение! — я упрямо поджала губы. — Я прекрасно понимаю, что вы желаете найти убийцу и ни перед чем не остановитесь. Но, боюсь, что ничем не могу быть вам полезна. Я ждала, что Ларанский начнёт меня переубеждать и приводить доводы выгодности предложения. Возможно скажет, что мне не о чем переживать. Что никто не просит прыгать в постель к Степлмайеру. Что всё ограничится лишь беседами на светских раутах. Что для меня это прекрасная возможность оказаться в том обществе, куда многие мечтают попасть. Я облокотилась на подоконник и посмотрела вверх, на багровое небо. Дождь превратился в изморось, наполнив воздух водяною пылью. Я устала от разговора, который, казалось, зашёл в тупи́к и стал бесполезным. Не хотела пикировок и оправданий. Но хотя бы чувствовала, что внутренне готова к ним, и это придавало немного уверенности. Внизу с неприятным визгом затормозила машина, и послышалась отборная брань. Однако когда Дан наконец заговорил, то совсем иначе, чем я ожидала. — Аукцион состоится в четверг в семь часов вечера. Главная Береговая, дом тринадцать. Думаю, вам хватит времени, чтобы выбрать платье. — Я не приду. Ларанский поднялся. На лице блуждала вежливая полуулыбка, но взгляд оставался холодным. В нём было что-то предостерегающее, отметающее любое моё возражение и внушающее подспудный страх. Возникло ощущение, будто я подобна мухе, угодившей в клейкую ловушку — жужжит, дёргает лапками, но никак не может высвободиться. — Благодарю за прекрасный чай, Рика. Хорошего вам вечера. Глава 5. Подслушанный разговор Иногда ловлю себя на мысли, что меня, как магнитом тянет к людям и событиям, от которых каждый здравомыслящий человек держался бы подальше. Любой, но не я. Иной раз кажется, что всему виной моё любопытство. Порой — патологическая тяга ко всему сомнительному, что может пощекотать нервы. Как у мотылька, который летит на пламя свечи, не осознавая, что огонь — это не прекрасный восхитительный цветок, а самая настоящая погибель. Кроме оскорбительного подтекста, предложение Ларанского казалось безумием чистой воды. Почему я? Только потому, что Степлмайер увидел сходство портрета со своей женой? В этом случае его ждёт жестокое разочарование. У меня не было ни воспитания, ни манер прирождённой леди, которые так ценятся в светском обществе. Я не ела руками и имела общее понимание правил приличий, но всё же этого было мало, чтобы поразить человека, привыкшего к респектабельной жизни. «С другой стороны, я ничего не теряю», — подумала я, разглядывая скользящие за окном унылые остроконечные крыши домов. Мысль показалась неубедительной. А что если Эрих Степлмайер действительно причастен к убийству Эдмунда? Тогда вопрос: почему накануне смерти Эдмунд решил восстановить дружеское общение со Степлмайером? Дан говорил, что его брат продал своему партнёру за мизерную сумму шахты, из-за которых оба провели в судебных тяжбах около пяти лет. Возможно, они стали приносить убытки Эдмунду, и он решил по-быстрому от них избавиться. Тогда возникает другой, более грубый вопрос: Степлмайер — идиот, чтобы приобретать заведомо убыточное производство, даже не удосужившись проверить его финансовое положение? Вряд ли. Во всяком случае, в интернете об Эрихе Степлмайере писали, как об удачливом дельце. А удачливый, значит, осведомленный и продуманный. Не стал бы Эрих покупать то, что находится на грани развала. Такси повернуло на Главную Береговую улицу и остановилось перед высоким, как свеча, домом. Я расплатилась с таксистом, выбралась из автомобиля и окинула взглядом особняк Эдмунда. Он мало чем отличался от соседних домов: известняк потемнел от времени, треугольный портик поддерживали мускулистые бородатые атланты в набедренных повязках, а из арочных окон на улицу лился желтоватый свет хрустальных люстр и лёгкая ненавязчивая музыка. Самый обычный респектабельный дом для такого района, как центр Города Грёз. Возле тёмных лакированных дверей меня встретил охранник, лысый и в тщательно выглаженном чёрном костюме. Солнцезащитные очки скрывали глаза, а неприятно толстые губы были с недовольством поджаты, отчего складывалось впечатление, что его мучит желудочная колика. — Добрый вечер, — негромко поздоровалась я и протянула серебристый прямоугольник с выбитой бархатом надписью. — Я по приглашению. Он чуть наклонил голову и тут же выпрямился. — Паспорт. Я удивилась. Когда накануне приезжал Ларанский, он не сообщил, что нужен паспорт. Лишь оставил на столе приглашение и пухлый конверт, заглянув в который на мгновение растерялась — такие деньги я могла заработать лишь за два года усердной работы. — О паспорте меня не предупреждали, — сказала я, чувствуя себя сбитой с толку. — Так что его нет. — На нет и суда нет. До свидания, — ухмыльнулся охранник, всем видом показывая, что разговор окончен. Сделалось неприятно. — Тогда передайте господину Ларанскому, что приходила Рика Романовская. Но её не пустили. Из-за паспорта. Охранник в ответ пренебрежительно хмыкнул. Конечно, он вряд ли передаст Дану, что я приходила. Впрочем, так даже лучше. Это избавляло меня от навязанной роли и необходимости быть в обществе, где я не хотела находиться. Я развернулась, чтобы уйти, как вдруг услышала: — Рика! Ларанский обошёл охранника и подошёл ко мне. Тёмный костюм, лёгкая обаятельная улыбка. Я поймала себя на мысли, что не могу отвести глаз от Дана. Красивый, даже очень. Но это не смазливая красота, а строгая мужественная, глядя на которую невольно проникаешься симпатией и доверием. «Пожалуй, не зря говорят, что хорошо подобранный костюм меняет человека», — подумала я. — Приятно видеть, что вы всё-таки пришли, — вкрадчиво произнёс он, протянув руку. — Жаль, что не могу ответить тем же. К тому же не похоже, чтобы меня здесь ждали. Дан бросил быстрый взгляд на охранника. Тот поджал губы, отчего они превратились в тонкую линию. — Простите Эрика. После смерти Эдмунда он стал очень подозрительным ко всем. Мы вошли в приятный полумрак коридора, обитого тёмными дубовыми панелями. В тяжёлых рамах висели портреты, с которых на нас взирали мужчины и женщины в нарядах разных эпох. Представители дома Ларанских. Было удивительно и одновременно предсказуемо видеть их. — Разве портреты предков не должны висеть в более подходящем месте, чем коридор? Дан улыбнулся. — Эдмунд считал, что их вид влияет на гостей. И дурные мысли останутся лишь мыслями, а не станут действиями. — Похоже, это не сильно помогло, — задумчиво проговорила я и тут же осеклась. Вспоминать о трагичной судьбе Эдмунда в таком тоне было непростительной оплошностью. Дан небрежно повёл плечами. — Люди порой предают слишком большое значение оберегам. При этом забывая, что главный оберег — это разум. Все гости давно уже в главном зале. Сейчас фуршет и живая музыка, а в девять часов начнётся аук… — художник вдруг замолчал и прислушался. Он резко скользнул в сторону, увлекая меня за собой в крохотную каморку со швабрами. От пыли заслезились глаза. Нос так неприятно зачесался, что я едва сдержалась, чтобы не чихнуть. Прохладные, чуть шершавые пальцы прижались к моим губам, беззвучно приказывая молчать. Я растерянно нахмурилась, но почти сразу же услышала голоса. Мелодичный женский голос дрожал от возмущения. — Дан совсем распоясался. Не пойми меня неправильно, Штефан, но тащить каждую свою шлюху на закрытый вечер — это уж слишком! В конце концов, это оскорбление памяти Эдмунда. Шорох шагов стих — похоже, что говорящие остановились где-то неподалёку от каморки. Послышался бархатистый мужской смех. — Для замужней женщины ты до неприличия ревнива. Не могу понять, что тебя оскорбляет больше: то, что Дан пригласил её, или то, что ты вышла в тираж? —Не твоего ума дела, — презрительно фыркнула женщина. — Этой девице здесь не место. — Лотта, моя дорогая Лотта. Кажется, у тебя проблемы с памятью. Так позволь напомнить, кто тебя достал, отмыл и привёл в приличное общество. Или ты забыла уютные номера «Золотой орхидеи»? — Не напоминай мне о «Золотой орхидее», — голос женщины дрогнул. — Это в прошлом. Просто я не вижу смысла приводить свою натурщицу на такой вечер. — Скажем так, Степлмайер одержим картиной. И женщиной, которая на ней изображена. И это не ты. Так что оставь свои ревностные выпады в сторону Рики. А будешь пытаться плести интриги, твоему счастливому браку придёт конец, и ты вернёшься туда, где была. — Какой щедрый жест! Натурщица в обмен на восстановление дружеских связей! — Иногда мне кажется, Лотта, что ты рано или поздно подавишься собственным ядом, — с нескрываемым сарказмом проговорил Штефан и усмехнулся. — Общая беда способна сплотить даже самых заклятых врагов. А у Эриха и Дана как раз такой случай. — Хочешь сказать, что кто-то пытается выставить их виновными в смерти Эдмунда? — неуверенно произнесла Лотта. — Но это же абсурд! Никто не поверит в их виновность! — Абсурд или нет, но полиция принимает лишь факты. А факты следующие: у Эриха с Эдмундом были судебные тяжбы. А Дан разругался с Эдмундом из-за дел давно минувших. У них обоих был и мотив, и возможность убить нашего друга. Так что выводы делай сама. Послышались приглушённые шаги, которые вскоре стихли. Ларанский взял меня за запястье и потянул за собой. Дверь открылась, и я очутилась в комнате, похожей на маленькую гостиную, освещенную приглушённым светом торшеров. Перед камином стояла пара кресел, обитых парчой. На каминной полке выстроились фарфоровые статуэтки, а на кофейном столике перед софой возвышалась ваза с белыми лилиями. — Ужас, — выдохнула я, увидев собственное отражение в высоком зеркале. — Просто тихий ужас.