Она расстроилась. И извиняться глупо, и делать вид, что все нормально, после того как Стриж сбежала, тоже не слишком умно. Саша уже сидела рядом с Анной, очень тонкая и прямая, как стрела, и старалась улыбаться. Но нежно-розовый румянец сменился отчетливой бледностью. И тут Маша насторожилась. Голос совести по-прежнему твердил, что она была бестактна, но теперь Маша прислушивалась не к нему, а к своей интуиции. В конце концов, она не спросила ничего криминального. Стриж всегда могла отшутиться, соврать или перевести разговор на другую тему. Однако Машин внезапный вопрос так подействовал на нее, что она не выбрала ни один из этих способов и попросту сбежала. Вот она сидит напротив: бледная, враз подурневшая, автоматически кивающая в такт речам Анны. Маша готова была поклясться, что Стриж не слышит ни слова из того, что ей говорят. Остановившийся взгляд замер на сверкающем браслете, обхватывающем по-детски тонкое запястье Любки Савушкиной. «Зачем ты в действительности приехала сюда, Саша Стриженова?» 2 Вот так! Три часа болтовни – и они уже готовы меня любить. Первая часть Марлезонского балета отыграна превосходно. Завтра мои девочки проснутся расслабленными. Они почти приняли обновленную меня и теперь не ждут никакого подвоха. Так и слышу их голоса: «Рогозина стала совершенно другим человеком! Такая милая! Такая деликатная!» Им хочется верить, что люди меняются к лучшему. Но это вовсе не так. Люди либо становятся сильнее, либо остаются такими, какими были. Лишь одна из моих бывших одноклассниц знает, что я представляю собой на самом деле. Сомневаюсь, сможет ли она заснуть этой ночью. Не спи, дорогая! Мучайся от догадок, что ждет тебя завтра. Но самое главное наступит на третий день. Развязка! Срывание покровов и разоблачение тайн! Эх, мне бы писать романы… Как минимум один я сотворила из своей жизни, и получилось неплохо. Этот день подходит к концу – долгий и очень успешный день. Кажется, я нигде не допустила ошибок. Единственный человек, вызывающий у меня беспокойство, – Маша Елина. Мне не нравится, как она смотрит на меня. Не доверяю рыжим! Выглядят бесхитростными, но внутри потемки чернее закоулков лисьей норы. Как смешно она одеревенела, когда я обняла ее – Буратино, да и только. Она опаздывает с контролем выражения своих эмоций лишь на долю секунды, но этой доли мне хватает. Я все вижу, маленькая моя лисичка! Ты ждешь ловушки. Подставы. Удара исподтишка. И поскольку в этом она не ошибается, после обеда я бросила все усилия на то, чтобы растопить ее недоверчивость. Но черт бы побрал этих воспитанных женщин! У меня ничего не получилось. Она рассказывала о том, что я и так знаю: замужем, есть сын от первого брака, зарабатывает тем, что пишет сценарии для детских передач. Между прочим, ни словом не обмолвилась, что муж – частный детектив. Я испробовала все, чтобы разговорить ее и расположить к себе. Зашла с беспроигрышной карты про детей – мимо. Переключилась на ее работу – снова промах. На личную жизнь! – она молчит. Сплетни – м-м-м, какая сладкая тема! – а она вежливо уходит от разговора. Неужели ей настолько сильно досталось тогда, в школе? Или чувствует что-то неладное? Первое мне на руку, второе нет. Если она поделится с другими своими подозрениями… Что ж, Маша Елина, мне жаль, но ты не оставила мне выбора. Завтра я нанесу тебе такой удар, чтобы ты не могла думать ни о чем другом, кроме собственной боли. Убирайся в свою нору и зализывай раны, рыжая женщина с внимательным взглядом серых глаз, ни разу не улыбнувшаяся мне за весь день. Не вздумай испортить мою игру! 3 Мотя проснулась от вибрации телефона. – Прохлаждаешься, мать? – строго сказал в трубку Валера. – Тут без тебя пять мужиков от голода с ума сходят, а ты! А что ты? – А я в постели блаженствую, – тающим от счастья голосом поведала Мотя. Валерка посопел в телефон. – Ух, я бы с тобой поблаженствовал, – пригрозил он наконец, понизив голос. «Мальчишки рядом бродят», – поняла Мотя. – Вот вернусь… – пообещала она, нежно сжимая трубку. В дверь номера постучали. – Соскучился без тебя, – уже человеческим голосом сказал муж. – Давай там романы-то не крути, слышь? Мотя поскакала к двери, на полпути спохватилась и вернулась за халатом. В дверь по-прежнему стучали. Халата она не нашла и завернулась в одеяло. – Валер, тут ко мне кто-то ломится! Я тебе перезвоню. – Кто еще ломится! Вот приеду и кости ему переломаю! И тебе наваляю по первое число – слышь, жена? – Я позвоню! Мотя нажала «отбой» и ринулась к двери, путаясь в одеяле. Валерка ревновал ее всерьез, и это ей необычайно льстило. Если на улице незнакомый мужчина бросал на его жену мимолетный взгляд, Валерка начинал закипать. «Вот так толстуха!» – читала Мотя на лицах встречных. «Вот так роскошная женщина! Хочу себе такую!» – читал Валерка. Он пушил свои черные усищи, вращал глазами и грозил, что в следующий раз побьет мерзавца. В такие минуты он становился ужасно смешной, нелепый и невозможно, невозможно родной. Один раз Мотя, забыв о стеснительности, расцеловала его прямо на улице – к огромному смущению обоих. Прохожие, конечно, развлеклись, наблюдая их пару: большая толстопопая Мотя и щуплый носатый Валера с усами щеткой. Но мужу было на это наплевать. «Ах ты моя темпераментная чертовка!» – мурлыкал он, щипая Мотю за задницу. Она до икоты, до полуобморочного состояния боялась, что Андрей со Славкой не примут ее нового мужа. При их любви к родному отцу они могли устроить ей и Валере развеселую жизнь. Но он удивительно легко нашел к ним обоим подход, и за это Мотя полюбила его еще крепче. А потом родились Павлик и Максик. У Моти стало на десять килограммов веса, на полголовы седых волос и на два счастья больше. Однажды они договорились, что после работы Мотя зайдет за мужем и они погуляют. Подойдя к решетчатой ограде, Мотя увидела за ней двух девиц из Валеркиного отдела. Девицы курили. Из здания вышел Мотин муж. – Наш таракан побежал, – скривилась одна из девиц. – Противный, фу! Жидконогая козявочка-букашечка. Мотя, в целом, боялась посторонних людей. Это в семье она была королева-мать, темпераментная чертовка и богиня кухни в одном лице. Внешний мир видел в ней лишь глуповатую безобидную толстуху. Однако злобные девицыны слова всколыхнули в Матильдиной груди какое-то неизвестное ей доселе чувство. Только на днях Валерка рассказывал, как прикрывал ошибки одной из сотрудниц, и по всему выходило, что именно она и обозвала его только что жидконогим. – Ах ты дрянь неблагодарная! – сообщила Мотя через решетку. Девица изумленно обернулась и презрительно выпустила дым из маленького красного ротика. – Женщина, вы кто? – Я-то известно кто, – набирая обороты, воскликнула Мотя. – А вот тебе совесть бы не мешало иметь! – Побег из психушки, – фыркнула вторая. – Пойдем, Тань. «Тань!» Именно Татьяной ее и звали, ту бестолковую сотрудницу, которую не уволили только благодаря ее мужу. – Да я тебя об забор расплющу! – крикнула Мотя, ворвалась в калитку и ринулась на обидчицу. Даже если бы она неделю подыскивала слова, у нее не получилось бы придумать ничего более устрашающего. Пыхтя, как паровоз, Мотя неслась навстречу неблагодарной Татьяне. Вид ее не оставлял никаких сомнений в том, что она способна исполнить угрозу, и девицы с воплями брызнули в разные стороны. Мотя добежала до места, где они курили, и остановилась. Уф-ф-ф! – Родная, ты чего? Валерка спешил к ней, с беспокойством поглядывая на вздувшуюся пузырем блузку на спине любимой. – Я, это… Спринтером решила заделаться, – выговорила Мотя, утирая пот. – Валер, а Валер… – Чего? – Как ту поганку звали, за которой ты отчет переделывал? – Татьяна. Татьяна Рудакова. Кстати, она уволилась два дня назад. Оно и правильно, работник из нее никудышный. – Правильно, ага, – согласилась Мотя. – Пойдем-ка скорее отсюда, Валер. …Снаружи стучали. Распахнув дверь, Мотя узрела горничную с письмом на подносе.