Вздохнула. И с усилием разомкнула ресницы, сразу же встретившись взглядом со смешливыми серыми глазами. — Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил Даниэль. — Хорошо, — ответила я и залилась густой свекольной краской. Парень наклонился вперед и коснулся коротким поцелуем моих губ. — Тебе нечего стесняться, Лали. Ты очень красивая, — еще один ускользающий поцелуй, и еще, и еще... — И чуткая. И нежная. И сладкая… — Перестань, пожалуйста, — пробормотала я, цепляясь за подушку, как за последнюю преграду между мной и пучиной разврата. — Я… я не могу так сразу. Мне неловко. Выключи свет? — вопрос вышел почти жалобным. Даниэль встал и щелкнул выключателем. И пока глаза не успели привыкнуть к темноте, я вскочила и тут же юркнула под одеяло. Но когда Лагранж вернулся к кровати, все же милостиво протянула ему краешек. Мы повозились, укладываясь, но как-то удивительно быстро совпали изгибами и впадинами, устроившись на узкой кровати вполне удобно. И острое чувство стыда в темноте притупилось, как тогда, под деревом. Я осторожно погладила кончиками пальцев гладкую кожу. Ужасно хотелось спать. Под боком у Даниэля было тепло, уютно и… защищенно, что ли. Хорошо. Наверное, я зря настолько безоговорочно ему доверяю, но оно как-то само… доверяется. — Скажи… — начала я, не поднимая головы, но не смогла сходу подобрать слова. — М? — отозвался Даниэль, и это “м?” отдалось забавной вибрацией в ухе. — Эти руны у тебя на спине… — мужское тело подо мной ощутимо напряглось. — И твои истощения, и то, что было сегодня… это опасно? Я замолкла и прикусила губу. Глупый вопрос, с учетом того, что один раз он от этого чуть не умер, но я не знала как сформулировать иначе грызущее меня беспокойство. — Нет, — помолчав, ответил Даниэль, перебирая мои волосы. — Со мной ничего не случится. В тот раз, когда ты меня спасла, я просто сам хотел сдохнуть. Он прочистил горло — признание этого вслух, кажется, далось ему с трудом. — Больше не хочу. И Лали, — он подсунул ладонь под мою щеку, заставляя меня приподнять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Однажды я все расскажу тебе, обещаю. Как только смогу — я сразу все тебе расскажу. Я медленно кивнула. Удивительное дело, но все сомнения существовали только тогда, когда Даниэля не было рядом. А здесь и сейчас, все было просто, понятно и очевидно, даже несмотря на то, что сложно, неясно и запутано. Даниэль крепко обнял меня, прижимая к себе теснее. — Спасибо за доверие, ежик. Я тебя люблю. В груди разлилось тепло, а сердце и горло сжало сладким спазмом. Не реветь. Не реветь. Не реветь, я сказала! — А я тебя, — едва слышно пробормотала я лагранжевской подмышке, крепко-крепко зажмурившись. Глава 18 — Молодец, Элалия, у тебя отлично получается! — радовался за меня мистер Кроуч и хвалил с удовольствием, от всей души. Весь конец прошлой недели и начало этой у меня были сплошные провалы. Не было даже срывов — каждый раз, когда в очередном упражнении приходило время коснуться силы, что-то внутри беззвучно вопило “Опасность!”, и я пережимала канал. Это выходило рефлекторно, и я всеми силами уговаривала себя так не делать. И каждый раз, начиная упражнение заново, обещала, что в этот раз точно сдержусь и выполню наконец задание, а там как выйдет, так и выйдет, срыв так срыв, что, эти стены потопа не видели? Но каждый раз, каждый раз, стоило ощутить этот тревожный сигнал, я снова бездумно и мгновенно зажимала силовой канал. С тем же успехом я могла на приеме у врача уговаривать себя не дергать ногой при проверке коленного рефлекса. Но стоило только стукнуть по колену — и проклятая мышца сокращалась сама! Я подозревала, что моё состояние, которое, вроде, только-только вышло на прогресс, ухудшалось: раньше у меня получались хотя бы срывы, а теперь — вообще ничего не получалось. Но из-за всей этой истории с Даниэлем мне было настолько плохо, что я даже волноваться об этом не могла. Отмечала это болезненно-апатично и уходила в свои мучительные переживания. Понимала, что качусь в пропасть, пыталась собраться и ухватиться за что-то — и продолжала катиться в пропасть дальше. С внутренним ощущением того, что, значит, так тому и быть. Я не хотела больше срывов. И если это означало, что нужно вообще не колдовать, значит, туда и дорога. В конце концов, не то чтобы я прямо таки мечтала связать свою жизнь с магией… в художницы пойду, мне уже вон заказы на портреты поступают… От мысли о портретах внутри снова все сжималось, к горлу подкатывал ком, и какая уж тут была магия... Этой ночью мы с Лагранжем почти не спали: то тискались, то шептались, изредка проваливаясь в дрему и тут же выныривая из неё. Эта ночь была долгой, медово-сладкой, она закончилась для нас, как и положено — с рассветом. Когда темнота начала таять, Даниэль засобирался к себе. И я уснула, уткнувшись носом в пахнущую им половину подушки, чтобы подскочить по колоколу буквально через пару часов. В результате на занятия я прискакала невыспавшаяся, но бодрая, в кристально-прозрачном состоянии сознания, свойственном недосыпу. С разжавшейся в груди пружиной и с ощущением правильности происходящего, которое прочно угнездилось внутри. К уроку я приступила, находясь мыслями скорее в розовой дымке своей влюбленности, чем в классе с мистером Кроучем. Первое упражнение выдала четко, ровно, в исполнении, близком к эталонному. Удивилась и немножко не поверила — мало ли, какие случайности случаются, верно? Тем более мистер Кроуч сидел с абсолютно индифферентным выражением лица, и на мой успех никак не реагировал. Может, решил, что ему показалось, может, тоже всю ночь тискался с миссис Кроуч, и теперь спал с открытыми глазами… Второе упражнение получилось чуть хуже первого: я намеренно передержала силу на пике, но никакой внутренней сирены об опасности не услышала и никакой рефлекторной потребности пережать каналы не ощутила. На спаде успешно стравила получившийся излишек, воспользовавшись одной из техник отведения силы, которые вдалбливались нам в Горках с первого года обучения, выровняла поток и замкнула контур, завершая упражнение. Рисунок заклинания вышел уверенный и четкий, хоть и слегка неровный, уплотненный в тех местах, где я сперва набрала излишек энергии, а потом исправляла ситуацию. Для меня — идеальный, практически. Мистер Кроуч безмолвно присутствовал за партой передо мной, ничем не показывая, что происходящее его интересует или хотя бы касается. С третьим упражнением я решила не рисковать и не дергать везение за хвост, выверенно и скупо воспроизвела технику, не играясь больше с силой, и только когда мистер Кроуч выдал свою похвалу, сияя ярче, чем майское солнышко в окошке, до меня дошло, что, кажется, всё это время он сидел не дыша и боялся спугнуть. Меня? Удачу? Контроль? Всё вместе, наверное. И это было неожиданно приятно — то, что он, оказывается, так болел за меня. А еще более странным было то, что осознав всё это, я удивилась, растерялась, обрадовалась — но контроль не утратила. Контур тренировочного заклинания удерживался всё это время без участия сознания, до боли знакомым, привычно-непривычным волевым усилием. Кажется, так я делала когда-то в прошлом. Давным-давно. В прошлой жизни — в той, в которой я не разучилась колдовать. — Ну что ж, а теперь давай перейдем к следующему упражнению... К концу занятия я успела наупражняться до полного изнеможения и вскипания мозга: после первых успехов мистер Кроуч задрал планку, непривычно повысив сложность заданий. И поначалу мне еще как-то удавалось держать марку, но наставник всё взвинчивал темп, да еще постоянно менял требования: быстрее, насыщеннее, тоньше, плотнее, шире, медленнее! Еще медленнее! Так медленно, как только можешь! Когда дело дошло до манипуляций максимально насыщенными потоками, у меня снова перестало получаться. Раньше в такой ситуации я опустила бы руки, а сегодня злилась, негодовала на мистера Кроуча с его непомерными требованиями — ведь у меня только начало получаться! Неужели нельзя быть ко мне… ну, капельку снисходительнее, что ли? Уговаривала себя успокоиться, собиралась — и штурмовала непокорное упражнение. Два раза из трех заканчивались пшиком. Каждый раз, когда упражнения оказывались мне не по зубам, и неподатливый магический поток собирался вывернуться из-под контроля и из рук, я успевала перехватить его и пережать. Получалось ловко и аккуратно. Хватит. Я больше не хочу срывов. Лучше уж никак, чем “как выйдет, так и выйдет”. И пусть хоть запечатают. Когда шестое подряд неподатливое заклинание бесславно разваливалось на половине пути, у меня звенело в ушах, перед глазами то и дело мерцали искры от напряжения, а из ушей почти валил дым от злости, наконец-то прозвучал сигнал об окончании занятия. Я попыталась все же довести упражнение до логического завершения, но мистер Кроуч меня остановил: — Хватит, Лали. Успокойся. И задержись пожалуйста. Я послушно села на стул, с которого вскочила, намереваясь вылететь из класса на реактивной тяге собственного дурного настроения. — Элалия, — тепло улыбнулся мистер Кроуч, — сегодня до конца учебного дня тебе еще дадут отдохнуть, ну а с завтрашнего утра возвращаешься к обычному режиму учебы, раз уж мы успешно преодолели твой кризис. Что, простите? Видимо, это “Что, простите?” отразилось на лице как-то особенно крупно. Мистер Кроуч рассматривал меня со странным выражением: удивление, сопереживание и веселье в равных пропорциях, примерно это читалось в его взгляде. — То, что происходило с тобой последние несколько дней, называется “магический кризис”. Вообще-то, то, что происходило со мной последние несколько дней, называется “Даниэль Лагранж и его дурацкие тайны”!