— Можешь сесть. Но я только мотнул головой: если на то, чтобы не шагать по приемной, выплескивая напряжение в движении, моего самоконтроля еще хватало, то на то, чтобы демонстрировать расслабленность сидя — уже нет. Я прислонился к стене — руки в карманах, нога за ногу, вальяжная наглая поза, которая выбесит папочку еще до того, как мы обменяемся хотя бы словом — и прислушался к голосам за неплотно прикрытой дверью кабинета. А голоса, между прочим, постепенно набирали силу. Разговор в ректорской шел на повышенных тонах. Эрика Лагранжа, первого мага страны, председателя и почетного члена всего на свете, слышно, впрочем, не было. Солировал ректорский гневный голос: — Мистер Лагранж, что вы себе позволяете? Да всё. Всё он себе позволяет, мистер Торнвел. Вы даже не представляете, с каким размахом. — То что мы пошли вам навстречу, согласились на уступки, не означает, что вам позволено всё, что угодно! Вообще-то, означает. Коготок увяз — всей птичке пропасть, митер Торнвел, а наш с вами дорогой мистер Лагранж из тех, кто выжмет максимум из любой представившейся возможности. И из любого, кто подвернется под его руку. Вот только почему “вам”, а не “вашему сыну”?.. — Нынешняя ситуация переходит все границы! — лютовал Торнвел. Это он, конечно, зря. Сейчас родитель даст ему выговориться, а потом покажет, что такое на самом деле — “переходит все границы”. Рычагов давления у него имеется во множестве, на самый взыскательный вкус — и на самый строптивый хребет. Плавали, знаем. — Наркотики в моем заведении — это не шутка, и мы планируем провести тщательное расследование с привлечением аттестованных специалистов, кроме того, с этого момента отменяются все послабления режима, вроде поездок домой на выходные, а если вас это не устраивает — вы можете в любой момент забрать вашего отпрыска, и… Дослушать мне не удалось. Мистер Кроуч, тоже гревший уши о разговоры начальства, спохватился, что я занимаюсь тем же самым, и, укорив меня взглядом, прикрыл дверь. А жаль. Там скоро должно было начаться самое интересное: виртуозное и непринужденное уничтожение самолюбия противника. В тишине приемной время потянулось гораздо медленнее. Мне, наверное, следовало болеть за ректора. Если ему удастся меня отсюда выпереть… Лали осталось каких-то полтора года. Полтора дурацких года — если, конечно, у нее это тоже серьезно, и она не закрутит любовь с каким-нибудь придурком, вроде Эриндейла, а дождется меня. Я-то ее дождусь без всяких “если”. А без меня здесь, в “Горках”, ей станет легче — рассосется центр напряжения, рассеется досаждавшее ей внимание. Всякие истеричные королевы и короли не будут шарить по ней взглядывая, выискивая “десять отличий от прежней Невидимки”, и не втянут ее в свои игрища. А отцу придется здорово потрудиться, чтобы найти другое подходящее под его требования заведение. Я могу предположить разве что тюрьму, но оттуда, вот жалость, на выходные не отдают! Эта мысль должна была бы пробуждать злорадство. А пробуждала только тоску. Если меня отсюда выпрут… Под грудиной слева болезненно защемило. Тяжелое самокопание прервала дверь — она открылась с легким щелчком, особенно различимым в тишине, и первой в приемную вышла миссис Лайм. Секретарь выглядела взмыленной и пожеванной. Вслед за ней вышел мистер Торнвел — прямой, как палка, от распирающего его бешенства, бледный и с желваками на скулах. Отец появился последним и выглядел он спокойным и расслабленным. Вранье: спокойным Эрик Лагранж остается почти всегда, а вот расслабленным — не бывает. Он обвел приемную директора взглядом (на мне этот взгляд не споткнулся, скользнув, как по книжным шкафам и прочим картинам на стенах) и небрежно бросил: — Мне необходимо поговорить с сыном наедине. Ректор лично сопроводил нас в ближайший пустующий кабинет и вышел, вежливо прикрыв за собой дверь — хотя, подозреваю, с куда большим удовольствием, он бы подпер ее снаружи поленом и поджег. Отец дождался, пока дверь закроется, шевельнул пальцами, ставя защиту. И, как ручку, достал из внутреннего кармана пиджака шприц. — Закатывай рукав. Элалия Мне казалось, я сплю. Сплю и вижу какой-то абсолютно бессмысленный с вкраплениями кошмара сон. А ведь начался день очень даже неплохо — Алисон вернулась и заняла свое законное место рядом с Мирей, и первая красавица так обрадовалась возвращению своей бессменной компаньонки, что, кажется, совершенно забыла про меня. А потом по школе прогремела новость: Даниэль Лагранж приволок в Горки наркотики и чуть не довел двух парней до передозировки. И вот отсюда начался сон. Другого объяснения у меня нет! Этого не может быть, потому что быть не может. Воспитанники гудели пчелиным роем, обмен информацией, как достоверной, так и не очень, происходил практически мгновенно, но что из всего озвученного правда, а что — буйная фантазия особо впечатлительных? И я была в твердой уверенности, что все это ерунда и какое-то нелепое недоразумение, пока не услышала, что у тех двоих идиотов было магическое истощение. Даниэль и наркотики в моей голове отказывались сосуществовать рядом. Даниэль и магическое истощение… “Мне сказали, что его выгнали за наркоту”, — прозвенел в ушах лениво-наглый голос Эриндейла. Он ведь тогда ничего на это не сказал... Нет. Я не буду уподобляться остальным. Я не буду строить версии на основании слухов и домыслов. Я сейчас найду его и все сама спрошу. “Да-да, у тебя такой многократный успешный опыт по добыванию правды из Даниэля Лагранжа,” — прогундосил где-то на периферии сознания мерзкий голосок. Я отмахнулась от него и вместо того, чтобы идти на занятие, поспешила к ректорскому кабинету. Если сейчас он там, то когда выйдет, я его перехвачу и… Присутствие мистера Кроуча стало для меня неожиданностью. Я машинально спряталась за колонной, позволяя ему пройти, и наставник меня не заметил. А Даниэль и вовсе не смотрел по сторонам, уставившись куда-то в одну точку. Логическая цепочка, выстроенная годами, проведенными в Зеленых Горах, сложилась мгновенно — если бы Лагранжа отпустили из кабинета на все четыре стороны, он бы шел один. А сопровождение наставника после беседы с ректором означало фактически только одно. Если его сейчас запрут в подвале… — Лагранж… — сиплый оклик сорвался с моих губ прежде, чем я успела подумать. Парень вздрогнул, обернулся, открыл рот: — Лали, я… — Мисс Хэмптон, почему вы не на занятии? Естественно, глупо было надеяться на то, что мистер Кроуч позволит нам вдоволь пошептаться в сторонке, но все равно, это было так обидно! Недовольный взгляд наставника давил с такой силой, что я не выдержала. С позором сбежала. И оставалось только гадать, что именно собирался мне сказать Даниэль. “Я не виновен” или “я виноват”? Сам по себе подвал ничего не значил. Даниэля туда вполне могли отправить просто пока идет разбирательство, чтобы не обменивался информацией с другими. Но мне-то что теперь делать? Я сделала круг по коридору и вернулась ошиваться возле ректорского кабинета, куда следующим привели Кристиана Эриндейла… Эриндейла?.. При чем тут Эриндейл? Не может быть… Когда и Крис покинул ректорский кабинет в сопровождении, я почти убедилась в правдивости своей догадки, несущей облегчение. В том, что Эриндейл был способен на такую подставу я не сомневалась, не совсем понятно было только каким образом он мог ее организовать, но… плевать каким, главное, что это означало бы, что Даниэль никак не связан с… Но после Эриндейла в кабинет привели Доннована. А потом Лотти… И все они уходили в одном и том же направлении в сопровождении мрачного и обозленного, как средневековая горгулья, мистера Кроуча. Что-либо понимать я перестала совсем.