— А ты мне нет! — рывком обернувшись огрызнулась я. Лагранж теперь полулежал на моей кровати, опершись на локоть и смотрел на меня, сидящую, снизу вверх. — Опять врешь, — констатировал он, и прозвучало это без капли самодовольства. — Моя очередь спрашивать — зачем? — Затем, что мне это все — не нужно! — рассердилась я. — Откуда ты знаешь, что не нужно, если даже не пробовала? Я почувствовала, что снова заливаюсь краской. С чего он решил, что не пробовала? Это он намекает, на то, что я целоваться не умею? — Все, мне надоело! Уходи. — Не-а, — парень мотнул головой. — Проваливай, Лагранж! — Даниэль. — О, мальчик помнит свое имя? Какой умный мальчик! А ведь у него такая большая проблема с запоминанием имен! Я подскочила. Лагранж выпрямился, но остался сидеть. И я снова чуть его не стукнула, в попытке пихнуть в сторону двери, но что-то меня остановило. Что? Взгляд. Раньше, когда я злилась, Лагранж смотрел на меня с усмешкой, очевидно развлекаясь и получая неземное удовольствие, доводя меня до бешенства. Но не сейчас. Не было насмешливого прищура, и углы губ не подрагивали, сдерживая улыбку. Он был серьезным и даже… грустным каким-то. Это сбивало с толку, гасило яростный запал. Мне не нравилось видеть его таким. Лучше пусть улыбается. — Уходи, — тихо повторила я, с трудом подавив в себе порыв сделать что-то, что обязательно вызовет у него улыбку. Например, запустить пальцы в золотистую копну — и взъерошить ее. — Хорошо, — неожиданно согласился Лагранж. — Две вещи — и я уйду. — Я не собираюсь с тобой торговаться! — Поцелуй меня. И пообещай, что подумаешь. — Я не… Он встал. Резко. Стремительно перетек из одного положения в другое, оказавшись ко мне вплотную. Тяжелые ладони легли на талию, притягивая меня к твердому горячему телу, обволакивая чужим, мужским запахом. — Ну же, Лали. Пожалуйста. Отчаянно зажмурившись — гори оно все синим пламенем, лишь бы ушел! — я сжала руки в кулаки, чтобы не дай бог не вцепиться ими в Лагранжа, привстала на цыпочки и на мгновение прижалась к раскрытым мне навстречу губам. И тут же отпрянула, словив маленькую молнию по позвоночнику. Пусть только попробует сказать, что не считается! — Теперь пообещай. — Я подумаю, — прошептала я, не открывая глаз. — Даниэль. — Д… Даниэль… — произнести вслух это имя оказалось невероятно сложно. И он отступил. Но глаза я открыла, только когда щелкнула, закрываясь, дверь. Даниэль У меня никогда не было девушки. Девушки — были. А девушки — не было. До шестнадцати я был на строгом домашнем обучении, из общения с внешним миром — только выходы с отцом на различные мероприятия, многолюдные, но не способствующие созданию каких-либо продолжительных отношений. А поступление в Академию хоть и стало глотком свободы, но весьма своеобразным. Я по-прежнему был загружен под завязку, да и… Меня — и моих партнерш — полностью устраивали необременительные связи к обоюдному удовольствию: у студенток Королевской Академии отношения с парнями располагались на низшей ступеньке приоритетов, потому что амбиции есть, а скидок на пол — нет. Флирт и секс. И ничего более. До сегодняшнего дня. До вопроса “Зачем?”. Зачем пришел? Зачем разбудил? Зачем поцеловал?.. Затем, что я не особенно жаждал участвовать в карательной акции, несмотря на просьбу общественности, но мысль о том, что кто-то другой притронется к Невидимке, пусть даже, чтобы разукрасить, вызвала внутри волну протеста. Затем, что она спала прямо в одежде, поверх покрывала, и вся сжалась в комок от ночной прохлады и не было возможности просто выдернуть одеяло и укрыть, не разбудив. Затем, что захотелось. И это было даже не желание, а острая потребность. Нежная, сладкая, отзывчивая. Она сама не поняла, что она — отзывчивая. И только огромным усилием воли я удержал при себе свои руки. Не напугать. Не передавить. Не испортить. А совсем не давить — тоже нельзя. Не подпустит. Девочка-невидимка ловко умеет выстраивать стены и прятаться в тенях… Плиты замкового пола мелькали под ногами. На самом деле — это все было глупость. Ты не туда пошёл, Даниэль. Тебе не надо туда, поверь мне. И тебе, и ей хватает тех неприятностей, что у вас уже есть, чтобы создавать еще и новые. И девочка слишком хороша, чтобы окунать ее в дерьмо под названием "Эрик Лагранж". Не нужно тебе этого. Просто не нужно. Я остановился стиснув челюсти и сжав кулаки, и знал, что нужно. До скрипа зубов, до боли в пальцах — нужно. Нужно! Необходимо! Подышал. Пошел дальше. Разбуженная эмоциями сила кипела, бурлила, давила на череп, распирая его изнутри раскаленным шаром, жгла в груди. Можно было бы устроить им всем тут знатный “срыв”, какого Горки еще не видели, если ее отпустить. “Потому что у меня проблемы, а ты — симулянт”. Ладно, будем выше мстительных порывов… ...А сила все же сорвалась, когда на лестнице мне на голову обрушилось облако густой белой пыли. Она разошлась веером… разошлась бы. Но удар принял на себя магиегасящий порошок. От такого сильного выброса он зашипел, испаряясь, не справляясь, сжигая сам себя. Ослепленный, я согнулся пополам, закашлявшись, судорожно пытаясь вытолкнуть его из легких. Яркая вспышка осознания, что это ловушка, не давала мне ровным счетом ничего. От мощного удара в челюсть я окончательно потерял равновесие и кубарем скатился по лестнице, только чудом сумев кое-как сгруппироваться. Но сознание все равно поплыло. Координация сбилась, проморгаться не удавалось, легкие жгло. Я кое-как перекатился на четвереньки, но встать на ноги не успел. — Лежачих, говорят, бить нехорошо, — прозвучал откуда-то сверху голос, и меня тут же вздернули, заломив руки за спину. — Сойдет, пожалуй. Следующий удар пришелся прямиком в солнечное сплетение. Я сдавленно хекнул, снова сгибаясь. Порошок на одежде и коже снова зашипел. Ну давай, ублюдок, наслаждайся, растяни удовольствие. Еще пара-тройка ударов, и я размажу тебя о стену.