Оуэн кивает. Брин понижает голос и оглядывает паб. – Я хотел встретиться лицом к лицу, потому что хочу обсудить с тобой одно дельце. Довольно… э-э-э… щекотливое. Не хочу оставлять после себя никаких следов. Ну, ты понимаешь. Оуэн снова кивает. – Отлично. Ты и я. Я чувствую родство душ, верно? Оуэн кивает в третий раз. – Я смотрю на тебя и вижу симпатичного парня. Ты хорошо одет. Но ты говоришь мне, что никогда, вообще никогда не был с женщиной. Оуэн виновато улыбается. – Итак, что это говорит тебе о мире? – Брин не ждет от Оуэна ответа. – Это говорит тебе, что мир неправ. Мир, Оуэн, охренительно неправ. И почему, как ты думаешь? И вновь Брин не ждет ответа. – Это заговор. И я не какой-то там психопат-теоретик заговоров. Клянусь тебе. Но то дерьмо, с которым приходится иметь дело таким парням, как ты и я. Это заговор. Полноценный. И точка. Они называют нас «инцелы». – Брин изображает пальцами кавычки. – Как будто это простое невезение. Сам знаешь. Как будто никто ничего не может с этим поделать. Но в том-то и дело, Оуэн. Они делают это с нами… намеренно. СМИ делают это с нами. У них есть либералы и феминистки, которые едят у них с рук. Коллективный мировой разум скукоживается. Человечество глупеет на глазах. Все больше и больше зацикливается на мелочах. Вроде гребаных бровей. Есть целая индустрия, посвященная одним только бровям. Ты это знал? Индустрия, которая приносит многие миллионы бабла. А тем временем генофонд сжимается и скукоживается без таких людей, как мы с тобой. Экстраполируй это еще на три поколения в будущее, и что мы получим в итоге? Ничего, кроме миллиарда Стейси и Чэдов. И это плохо для мира, Оуэн. Это плохо для планеты. Мы вымрем, такие, как мы. Это будет мир, полный людей с отбеленными зубами и татуировками, которые будут трахать друг друга и производить на свет еще больше Стейси и Чэдов. В былые времена на каждого мужчину приходилась женщина, потому что женщинам были нужны мужчины. Теперь женщины думают, что они правят миром. Они могут выбирать, в то время как мужчины суетятся, обливают брови воском и делают вид, что с ними все в порядке, а подруги называют их бесполезными дрочерами. Мир разрушен, Оуэн, полностью разрушен. Но у меня есть платформа. У моего блога более десяти тысяч подписчиков. И их число увеличивается день ото дня, растет каждую минуту. Я могу использовать эту платформу, могу обращаться к людям, которые разделяют мои взгляды. Я это к тому, что мы все злы на то, как нас трахнул мир. Вот почему так важно собрать под свои знамена единомышленников, которые будут готовы выйти из своих коробок и что-то с этим сделать. Начать революцию. Оуэн вопросительно смотрит на Брина. – Я говорю о войне, Оуэн. Ты с нами? * * * Оуэн лежит на спине на своей односпальной кровати. Его взгляд устремлен в потолок, в восьми футах над головой. Там, раздуваемые сквозняком из окна, танцуют клочья паутины. Полночь. Оуэн устал, но не может заснуть. Каждый момент вечера в обществе Брина раз за разом прокручивается в его голове. Слова Брина, оглушительно гремя, рассыпаются и катятся в разные стороны, словно камешки из перевернутого ведра. Даже сейчас, через два часа после возвращения домой, через час после того, как Оуэн лег спать, он не может до конца постичь смысл слов Брина. Брин говорил сбивчиво и туманно, его мыслительные процессы, похоже, не поспевали за словами, он казался бурлящим гейзером идей, злости, возбуждения и решительности, без какой-либо четкой цели или намерения. Единственное, к чему он постоянно возвращался, – это к идее революции. В конце концов он передал Оуэну маленький флакончик с таблетками и добавил: – Если их нельзя получить легально, значит, можно, блин, просто взять их и трахнуть. Пока они спят. Оуэн снова посмотрел на Брина. – Я не понимаю, – сказал Оуэн. – Неправда, ты все понимаешь, – возразил Брин. – Ты все понимаешь. Сложив руки на груди, Брин откинулся назад. Он секунду победоносно смотрел на Оуэна, затем вновь наклонился к нему. – Ты только представь себе, – сказал он, – как это делает целая армия таких, как мы. Сотни таких, как мы. Ты понимаешь? Нет, ты понимаешь? Оуэн почувствовал, как недавний ужин тихонько крадется вверх по горлу. Брин наклонился ближе и пристально посмотрел на него. – Дело не в сексе, ты же это знаешь, верно? Дело в нас. Блин, будь мы животными, находящимися под угрозой исчезновения, наверняка была бы какая-нибудь благотворительная организация, делающая все возможное, чтобы сохранить нас как вид. Они бы присылали нам каждую гребаную фертильную самку, какую только могли бы найти, чтобы сохранить нашу популяцию. Так почему мы должны отличаться? Почему нам должно быть хуже, чем этим гребаным зверям, Оуэн? Он сложил пальцы и посмотрел на Оуэна поверх их кончиков. Через пару минут они вышли из паба. – Подумай об этом, – сказал на прощание Брин. Оуэн проводил его взглядом, пока Брин бежал вверх по ступенькам на станцию Юстон, довольно проворно перепрыгивая через две ступеньки, и его безумные кудри подпрыгивали вверх-вниз, а изношенные задники ботинок то мелькали, то исчезали из поля зрения. * * * Оуэн садится и заходит в один из чатов, в который он частенько заглядывает с тех пор, как начал регулярно читать блог Брина. Сначала эти форумы его обнадежили. В жизни Оуэна не было ни единого дня, чтобы он проснулся и не переживал по поводу своего одиночества. Ни единого дня, чтобы, взглянув на парочку на улице, он не захотел крикнуть им в лицо о несправедливости всего этого. Как же счастлив он был, обнаружив, что он не единственный в мире, кто чувствует то же самое. Но теперь Оуэн думает о грязном пятне на куртке Брина, на фоне того высокомерия по отношению к миру, который, по его мнению, ему должен. Оуэн снова заходит на форум и представляет, что за аватарами и пафосными никами скрывается целое море Бринов в засаленных куртках, с грязными волосами и нелепыми фантазиями об изнасиловании, и ему становится жаль этих мужчин. Наверно, думает Оуэн, они просто недостойны хороших женщин. Но теперь он задается вопросом: вдруг с ним самим все в порядке? Что, если он просто слишком часто, но неверно об этом думал, слишком на этом зацикливался. Он внезапно осознает, что ответ – это не жалкая война Брина против всего мира, ответ – это примирение с самим собой. Он тянется к телефону, лежащему на полу возле кровати. Включает его и проводит пальцем по экрану в поисках маленького красного язычка пламени – логотипа приложения «Тиндер». 18 Сейчас семь вечера Дня святого Валентина. Оуэн надевает на белую рубашку темно-синий джемпер с круглым вырезом. У него не получается как следует расправить воротник, и тот выглядит слегка помятым, но времени в обрез, поэтому сойдет и так. Прическа тоже полный отстой, ну да ладно. Поверх свитера и свободных хлопчатобумажных брюк он надел элегантный пиджак, в основном для того, чтобы скрыть широкие бедра. Оуэн пригласил женщину на ужин. Женщину, с которой познакомился в «Тиндере» три дня назад. Он пробовал подход «Тиндера» к знакомству с женщинами и раньше, но без особого результата: лишь мучительный обмен репликами с женщинами, которые и не были особенно симпатичными. Даже это, оглядываясь назад, получилось у него плохо. Но тогда он был другим человеком, более энергичным, менее уставшим от жизни. Он ждал слишком многого от каждой такой встречи, возлагал слишком большие надежды. Но странная встреча с Брином перевернула его представление о любви и ухаживаниях. Все, что не было изнасилованием на свидании, теперь казалось хорошим делом. Женщину зовут Дианна. Ей тридцать восемь, она живет в Колиндейле и работает в отделе маркетинга в компании-посылторге. У нее есть десятилетний сын. На ее лице – выражение искреннего раскаяния в том, в чем она на самом деле не виновата. Ни на одной из ее фотографий не видно тела от плеч и ниже, что наводит на мысль, что у нее лишний вес. Но это не страшно. Оуэн не возражает. Выходя из спальни, он сталкивается с одним из приятелей Тесси. Его зовут Барри. Он иногда остается здесь ночевать, но не часто. От Барри пахнет очень крепким лосьоном после бритья, а в верхнем кармане дорогого пиджака из серой шерсти он носит носовой платок. – Добрый вечер, Оуэн, – хрипло говорит Барри. – Привет, Барри, – отвечает Оуэн. Тесси появляется из гостиной и странно смотрит на Оуэна. – Смотрю, ты принарядился, – подозрительно говорит она. – Куда это ты собрался? Оуэн тянется к пальто и засовывает руки в рукава. – Я встречаюсь с другом. Тесси снимает с крючка в коридоре горчичного цвета шарф и начинает обматывать им шею. Ее настроение смягчается. – Понятно, – говорит она. – С другом. Красные розы и шоколад… это для друга? – Нет, – твердо говорит он, не желая выдавать Тесси даже малую частицу своей личной жизни, чтобы потом она не смогла упрекнуть его. – Ничего подобного. Просто друг. Она вздыхает. – Оуэн. Ты… неужели тебя не интересуют женщины? – спрашивает она. – Или мужчины? Нет, конечно, извини, если я вмешиваюсь в твою жизнь, но… сколько тебе лет? Тридцать пять? – Мне тридцать три года. – Тебе тридцать три года. Ты живешь здесь с восемнадцати лет. И за все это время… – Она умолкает, оставляя мысль, как оборванную нить. Оуэн предпочитает сделать вид, будто ничего вообще не было сказано, и берет зонтик. – Ты тоже собралась погулять? – спрашивает Оуэн. – Да, Барри ведет меня в ресторан «Вилла Бланка». Желаю тебе весело провести время со своим другом. – Тесси достает из ящика консольного столика помаду и слегка надувает перед зеркалом губы. Закрывая за собой дверь, Оуэн слышит, как она, причмокивая, водит по ним помадой. * * * В метро Оуэн пытается успокоить расшалившиеся нервы. Он чувствует, как в подмышках на его рубашке появляются влажные пятна, лоб становится липким, и Оуэн подозревает, что его лицо блестит от испарины. Он выходит из метро на станции Ковент-Гарден и жадно вдыхает холодный и влажный ночной воздух. Взглянув на телефон, он видит сообщение от Дианны.