– Это были призраки. Призраки сотворили такое. Остаток дня прошел в унынии. А Чун всхлипывала и повторяла, что хочет домой. Она приговаривала, что когда-то в ее деревне тоже случались подобные беды и всегда все заканчивалось катастрофой для жителей дома. Я снова осмотрела порог после того, как Старый Вонг его вымыл. Повар был тощим стариком с жидкими седыми волосами, но я никогда не испытывала большей благодарности за его молчаливое присутствие. – Как ты думаешь, что это было? – спросила я. – Кровь, – кратко ответил он. – Но чья? – Наверное, свиньи. Когда режешь свинью, крови море. – Ты не думаешь, что она человеческая? Он насупился. – Маленькая мисс, я вас знаю с тех пор, как вы под стол пешком ходили. Сколько раз я вам готовил кровяную колбасу на пару? Пахнет свиньей – стало быть, свинья. Я посмотрела себе под ноги. – А Чун говорит, это проделки призраков. Ты ей веришь? Он фыркнул. – А Чун еще говорит, что они едят остатки рисовых шариков в кладовке. С коротким кивком Старый Вонг уковылял прочь. – Может, какие-то разбойники ошиблись домом? – безнадежно спросила Ама. От ее слов новые страхи вползли в мое сердце. Кредиторы. Что делал мой отец? Чудо, но он оказался дома. На самом деле он провел тут утро и проспал инцидент. Когда он отпер дверь кабинета, внутри все провоняло опиумом. – Папа! – Я разрывалась между облегчением и страхом от его появления. Глаза отца выглядели безумными, на лице осталась щетина, а мятая одежда мешком висела на костлявом теле. Когда я рассказала ему о происшествии, он почти не заметил этого. – Все убрали? – уточнил он. – Старый Вонг смыл пятно. – Хорошо, хорошо… – Папа. Ты занял у кого-нибудь денег? Он потер красные глаза. – Единственный, кто владеет моими долгами, – господин Лим Тек Кьон. – Речь отца была замедленной. – А я не думаю, что он прибегнет к такой тактике. С чего бы? Ведь он хочет только… – Его голос стих, а на лице появилось выражение стыда. – Он хочет, чтобы я вышла за его сына. Ты согласился? – На миг чудовищное подозрение закралось в душу. – Нет, нет. Я сказал, что подумаю. – Ты разговаривал с ним снова? – Вчера. Или, может, позавчера. – Он повернулся и вошел в кабинет. Позже я передала Ама разговор с отцом и спросила, не считает ли она семью Лим способной на такое. Она покачала головой: – Не подумала бы на них. Но кто знает? Между нами лег невысказанный ужас. Ама не обмолвилась бы о нем, чтобы не усилить враждебных духов, но я размышляла, не стал ли дух Лим Тиан Чина более могущественным. Или, возможно, Лим – живые или мертвые – хотели свести меня с ума. Я взяла хрупкую руку Ама в свою. Эта рука осушала мои слезы и шлепала в детстве. Она кормила меня с ложечки и расчесывала волосы. Теперь ее усеивали старческие пятна, а суставы и костяшки распухли. Я не знала ее возраста, но ощутила прилив меланхолической нежности. Уже скоро ей понадобится человек для ухода. Интересно, должны ли думать богатые и удачливые молодые леди о таких вещах. В доме, подобном дому Лим, столько изобилия, что даже у старых слуг есть помощники, чтобы прислуживать им. Если я выйду за Лим Тиан Чина по обряду «призрачного брака», это удовлетворит почти всех. Старость Ама пройдет в достатке, долги отца спишут. Но жить в этом особняке вдовой и быть вечно отделенной от Тиан Бая! Смотреть, как он женится на другой, в то время как я буду принимать по ночам призрака… Я не могла этого вынести. – Лучше умру, – произнесла я. – Что? Я говорила вслух, не думая. Ама озабоченно глядела на меня. – Не тревожься так о случившемся сегодня, – продолжала она, полагая, что я испугана. – Никакой тревоги, – солгала я. – Я знаю, что делать. – Я вытащила кошелек и пересчитала деньги. Ама успешно продала золотые шпильки, и в кои-то веки маленький кошелек отяжелел от наличных. – Ама, сделаешь кое-что для меня? Можешь купить немного похоронных подношений? Она с изумлением смотрела на меня. – Каких же? – Наличных. Адских банкнот. – Сколько? – Сколько посчитаешь нужным. – Но его семья наверняка сожгла много денег? – спросила она. Я осознала: Ама полагает, будто мы будем подкупать Лим Тиан Чина ради его ухода. – Медиум велела сжечь немного, – уклончиво ответила я. Ама выглядела нерешительно, но в итоге согласилась пойти. Тем временем пришла пора моих приготовлений. Когда Ама вернулась, то показала мне бумажный сверток, в котором находились пачки адских купюр, аляповато раскрашенных и с печатью владыки ада Ямы. Кроме того, она купила золотой бумаги, чтобы свернуть ее в форме инготов – другой популярной адской валюты. Купюры были достоинством в десять и сто малайских долларов. Видно, в аду шла инфляция, учитывая безумно огромные суммы сжигаемых денег. А как насчет бедняжек духов, ушедших до того, как отпечатали столь крупные купюры? Позднее днем, когда Ама удалилась на отдых, я принесла похоронные дары во дворик, где мы жгли семейные подношения в честь предков. Я свернула, как следовало, бумажные инготы, и теперь они аккуратно уложенными лодочками располагались на большом подносе. Я хотела совершить ритуал без Ама, пусть лучше она верит, что подношения предназначены Лим Тиан Чину. В прошлом я просто повторяла за Ама на соответствующих праздниках. Она единственная устраивала все на Новый год или Цинмин, собирая сбоку бумажные подношения и выкладывая поднос еды для предков. Угощение было тщательно продуманным: вареный цыпленок с головой и лапками, чашки рисового вина, головка зеленого салата, обвязанная красной бумагой, и пирамиды фруктов. После передачи подношения семья поглощала еду. Разумеется, предки должны были принять участие только в духовной части обеда. Я всегда думала, что это верный подход к вещам, хоть он и не требовал слишком больших жертв от живых. В довершение сжигали бумажные дары и деньги. Вот чем мне необходимо теперь заняться. Ама сжигала фимиам перед поминальными табличками, на которых стояли имена предков. Я не знала, что делать, – у меня такой не было, но пока она ходила за покупками, я приготовила замену из дерева и бумаги. Рука дрожала, пока я писала на ней тушью свое имя, пигмент впитывался в бумагу, словно темное клеймо, но я уже так далеко зашла, что могла позволить себе попробовать что угодно. Давным-давно я увидела, как отец сжигал рукописные стихи. Был поздний вечер, и синий дым наполнял воздух. Когда я спросила у отца, отчего уничтожена его каллиграфия, он лишь покачал головой. – Я послал их, – сказал отец. – Куда? – поинтересовалась я. Наверное, я была тогда крошкой, так как заглядывала ему в лицо снизу вверх. – Твоей маме. Если я их сожгу, то, скорее всего, она прочтет их в мире духов. – В его тяжелом дыхании чувствовался аромат рисового вина. – Теперь беги отсюда. Сейчас тебе следует лежать в постели. Я медленно поднялась по ступенькам, наблюдая, как он стоял в темном дворике. Казалось, он забыл о моем присутствии, так как зажег другой листок и смотрел на искры и гибель стихотворения. После этого случая я спросила Ама, могу ли тоже сжигать вещи для мамы, например, мои рисунки или первые неуклюжие вышивки. Она очень рассердилась и выпалила, что нам нельзя творить такие вещи не в срок и вообще – откуда я понабралась таких идей? Ама всегда была педанткой в том, что касалось правильности ритуалов и празднеств. Теперь мне стало любопытно, облегчает ли еще себе душу отец написанием посланий к матери и их поджиганием. Что-то я в этом сомневалась. Трудно вообразить, что у него остались силы для подобных дел. А как насчет мамы? Находилась ли она до сих пор в мире духов? Ама всегда твердила, будто мама точно переродилась где-то в другом месте. Я на это надеялась. Иначе я бы помолилась о том, чтобы она пожалела оставленную дочь. Меня не учили молиться прямо матери, хотя ее смерть оставалась центральной и невысказанной частью наших жизней. Ама цеплялась за уверенность в том, что мама избежала адских мук и давно возродилась. Отец не подтвердил этого ничем, кроме того странного случая в детстве. Я подумала о Тиан Бае – если умру, будет ли он слать мне письма? Сделав глубокий вдох, я сунула пачку купюр в отверстие для поддува. Бормоча краткую молитву Чжэн Хэ, адмиралу, проплывшему так далеко вокруг света, я надеялась, что все получится, хотя в сердце поселились сомнения. Потом я встала лицом к собственной табличке и поклонилась со словами: – Пусть эти деньги помогут мне как-нибудь. Это звучало слабо и слишком патетично, но я затолкала деньги глубже в топку, и они сразу же вспыхнули. Я как раз собиралась сжечь еще пачку наличных, когда во дворик вошла Ама. – Уже начала? – сказала она, глядя на деньги в моих руках. Я поспешно заткнула их в топку и попыталась закрыть ложную поминальную табличку со своим именем, но было слишком поздно. – Что ты делаешь? Ты еще не мертва! – С изумительной скоростью она схватила табличку и разорвала. – Ама, – начала я, но она плакала и ругала меня. – Несчастье! Это к несчастью! Как ты могла проделать подобное? – Медиум мне велела. – Она велела? – Ама уставилась на меня. – Тогда она – лгунья. Ты не собираешься умирать. Ты слишком юна, чтобы уйти! – Пока она рыдала в отчаянии, я прильнула к ней по-детски, ощущая ее худобу и хрупкость косточек. – Я не хотела, прости. Сколько раз Ама держала меня вот так в детстве? Спустя время она вытерла лицо тыльными сторонами ладоней. – Даже не вздумай делать это снова, – приказала она. – Почему? – Потому что никто никогда не сжигает подношения ради живого человека! – Но это может быть особый случай. Хотя я не желала огорчать ее, но стремилась отстоять свою точку зрения. Все приготовления напрасны, если я не сумею сжечь деньги!