Ну... если только, обернувшись, столкнуться взглядом с княгиней или князем... "Князь — то вроде ничего мужик, — отвлеченно подумала Амелла, вспомнив чету Правителей — Простоватый. А вот княгиня... бррр! Вроде как на меня злится за что — то и на Дейрила... За что, интересно? А может, и не злится. Может, такая сама по себе? Бывают же люди на весь свет обижены..." И тут Амелла вздрогнула. Вздрогнула от неясного ощущения тревоги... паники? Или что это было? Мысли её бежали быстро, как ручейки. Весело, тоненько журча, прыгали словно по мелким камешкам, не цепляясь ни за что и не задерживаясь долго на одном месте. Однако же, девушка прямо отчетливо услышала, как сама же назвала нейера Дангорта... Дейрилом. И вот тут ей стало по настоящему страшно! Никакой он не Дейрил. Он зверь, Каратель, Чудовище! Он просто не может быть Дейрилом и её... женихом. Он не может быть для неё вообще никем! Он — чужой. Чужим был, чужой есть, и будет чужим, хоть тысячу лет просиди она в его поместье. Делить с ним постель — это одно. Она, Амелла, и не отказывается. В конце концов, от этого зависит и её благополучие, и благополучие родственников, оставшихся в Трирсе и Чистых Полях. Благодаря нейеру Дангорту они все сейчас не бедствуют, хотя год был неплодородным. В деревнях и селах, если не голодают, то пояса завязали потуже, а вот и сестрам, и брату Амеллы даже на новые постройки хватило! И на прокорм есть, и на одежду... Вдова Николаса тоже не бедствует, даже прикупила новый экипаж и открыла — таки оружейную лавку, ту самую, оставшуюся в наследство... Всё стараниями Карателя, да его "законников". А посему нечего ей, Амелле Радонир, носом крутить. Ведь это ясно? Ясно. Но вот только не Дейрил он. Ни за что. Глубоко задумавшись, девушка вскинула голову, оторвав взгляд от собственных рук. ...Осужденных было двое. Глава Семьи Водных Магов и его младший сын. На эшафот мужчин, одетых в белые штаны и рубахи, босых и скованных по рукам и ногам вывел подручный, облаченный также, как Крегг — в длинный, темный плащ. Зал негодующе забурлил, но сделав знак рукой, подручный пресек начинающееся было недовольство. Речь огласника, зачитавшего приговор и объяснившего обреченным суть казни, была короткой и монотонной. Будничной. Как если бы не приговор читал он, а заученные наизусть скучные уроки отвечал учителю. — Кайтесь, — прокаркал огласник в завершении — Перед Правителями и Богами кайтесь! Виновны в заговоре. В подготовке бунта. Доказано! С этими словами, подтолкнув обоих преступников к возвышению эшафота, заставил опуститься на колени. Мужчина постарше глядел в никуда пустыми глазами, видно полностью смирившись со своей судьбой. Второй вдруг усмехнулся разбитыми в кровь губами. — Не мы, так другие! — выхрипнул, будто выплюнул — Будут другие! Всё равно скоро все сдохнете... ...Палач вырос ровно из ниоткуда. Итак — то жуткий, выглядел он теперь как сам Темный Вестник, вдруг решивший появиться здесь. Одетый в черно — красное, с обнаженными по плечи руками того Вестника Каратель и напоминал. Так и сказано в Девятом Письме: "И день придет, и придет Вестник с Той Стороны, и одет он будет в кровь и сажу. Тогда сгинет Остар, и бедные, и богатые сгинут с ним..." — Ой, — сглотнула девица Радонир, невыносимо желая отвернуться, но помня, что отворачиваться нельзя — Ой, ой! Бросив взгляд на раззявившую рот пассию, Дангорт ухмыльнулся как — то брезгливо. Ну, либо пассии так показалось. "Красавцу" с драной мордой никакая улыбка не пойдет. Тужься, не тужься, а всё получится оскал ровно у зверюги. Попробуй улыбнуться волк или злобный пес — вот, что — то такое и выйдет. Меж тем, встав впереди обреченных, Палач положил руки на затылки обоим. Резкие, протяжные вопли осужденных слились в один. Смешавшись с яростными криками присутствующих, потекли рекой прямо туда — к центру происходящего. Кровь несчастных брызнула из лопнувших, крупных артерий, а по мускулистым рукам Палача побежали золотистые, светящиеся ручейки, ленты, полосы, полоски света... весело, споро. Точно так, как несколько минут назад бежали мысли, комкая разум девицы Радонир. "Силу вытягивает, — подсказала ей память, напитанная знаниями от городских учителей — Потенциальную Силу! И погло... поглощает. Ох, худо мне." Однако же, это "худо" было не совсем худо... Сейчас с Амеллой происходило нечто странное. Внезапно она ощутила сильный голод, хотя перед отбытием из поместья плотно позавтракала. Да и пока ехали, успела сжевать небольшой мешочек мелкого, мятного печенья. Девушка сглотнула и вдруг в ужасе сцепила руки, хрустнув пальцами. Голод, липким холодным комков сбившийся было в горле, теперь растекался по всему телу стремительно нагревающимися, расплавленными струйками. Брызнув в кончики побелевших её пальцев, согрел их, и вдруг побежал обратно.