Ладно, если убьет. А если выпрет за ворота, что тогда? Идти ей некуда. И денег у неё больше нет. Там, где брала, в нише за шкафом, в его кабинете есть, да не про её честь... Выход был только один. Несколько запоздалый, но выход. Или хотя бы намек на него, хотя бы лазейка. ...Итак, покинув купальню, скромно одевшись, причесавшись и напустив на себя вид кающейся перед смертным приговором преступницы, кошечка Мелли отправилась разыскивать Хозяина. Разумеется, ласковая трепка по загривку или мисочка жирного молока не ждали её, но кошечка и не была дурочкой, чтоб этого не понимать. Однако же, если хотя бы тычком хозяйского сапога не будет отправлена она на ближайшую помойку, и то — хлеб. А там... залижет, замуркает, загладит вину! И уже больше никогда, никогда, никогда не нагадит в угол! Ну... либо нагадит так, чтоб никто не догадался, что это она. Проворачивая эти мысли в голове, надувая губы и тряся воображаемым хвостиком, пушистосеребристобелая киска начала спуск по винтовой лестнице, давя мягкими лапками складки ковра, коими были застелены её ступени. Дангорт нашелся сразу, за открытой дверью своего кабинета. Видимо, как раз собирался выйти наружу. — Нейер, — начала провинившаяся пассия почти шепотом, опустив голову и неровно дыша — Хозяин! Я пришла просить вас! Простить меня. Вот. Карацит попутал. Хотите, в ноги кинусь? Не злитесь только, пожааааалуйста! Ничего же не пропало! Деньги ваши все на месте... Да я бы никогда! Говорю же, ум за разум зашел! Ответом было молчание. Стылое и холодное, как болотная вода в глухом лесу. Потом смешок. Такой же, железнообжигающий и жуткий. Амелла всё ещё стояла, опустив голову вниз и прикрыв глаза. Девушка не могла видеть выражения ужасного лица, но отчетливо представляла себе, КАК оно выглядит сейчас. Как "сходятся" и "расходятся" глубокие шрамы, ломая черты лица, превращая их в маску. Как кривятся губы. Как горят глаза... бррр! А может, и не горят вовсе... Может, просто блестят чернотой маслянистой, застоявшейся, мертвой болотной воды... — Зайди в кабинет, — тон был спокойным, а рука, легшая на плечо девушки теплой, почти дружеской — Прикрой дверь, Амелла. Поспешно, стараясь не выйти из образа прилежной ученицы закрытого пансиона, пойманной строгой кураторшей за разглядыванием неприличных картинок, наивная киска выполнила всё, что он просил. — Да, Хозяин, — пролепетала одними губами — Простите меня. Я... Коротко всхлипнув, она стояла теперь перед предметом своего омерзе...! обожания, да, сложив руки, комкая подол платья и перебирая мягкие его складки пальцами. — Ты натворила дел, — зло и смешливо одновременно изрек Каратель, располагаясь в кресле напротив — Тебе хоть стыдно? "С какого такого карацитова зада мне должно быть стыдно?" — удивленно подумала Амелла, однако же складывая губы в покорное "ДА!". — Хорошо, — ответил он, ухмыляясь — Как думаешь искупать вину? И нет... не постелью, красотка. Этого добра я итак возьму, сколько мне понадобится. — А, — недоуменно мявкнула кошечка, потеряв знакомый ориентир — А... чего тогда? Судорожно сглотнув, внезапно вспомнила, что негоже произносить в присутствии высших особ все эти простонародные "чего" и "а чего такое". — Что вам угодно, нейер? — тут же заученно поправила себя, и тут же спуталась — Что вы желаете... что вы сделаете? Поднявшись из кресла, Дангорт потянул с плеч рубаху: — Сначала я тебя отымею. Прямо здесь. — Да. Ладно. Как скажете. Это... всё? ...Горячая рука, легла на талию девушки, прожигая, оставляя горелые отметины в плотной ткани платья, горячий шепот же сжег слух: — Нет, дорогая. Не всё. После того, как закончится твое обучение, присутствие на казни и прочая обязательная тягомотина, положенная правилами, я на тебе женюсь.