– Черная, тощая? – Вы ее видели? Яну не удалось скрыть встревоженность. – Допустим, видел, – медленно сказал Илюшин. – А что? Парень покачал головой. – Ян! – Они странные, – выдавил тот после долгой паузы. – Я у Андреаса рыбу покупаю для кухни. И помидоры. Не знаю… Странные. Больше Илюшину не удалось ничего добиться. – А ведь она ради него сюда приехала! – внезапно сообщил Гаврилов гнусавым ноющим голосом. – Ради этой поганой горелой хаты! – В каком смысле? – изумился Макар. – На фотке увидела, еще в Москве. На каких-то стоковых своих фотосайтах. Какое, говорит, великолепное уродство! Торчит, говорит, как стервятник на цветущей акации! Поехали, говорит, туда! И бры… бро… брачующихся своих уговорила на этот дрянной отель, три звезды, гуляй, рванина! Потому что ей вте-мя-ши-лось! – Он постучал согнутым пальцем по лбу. – Она его фотографировала? – вмешался Сергей. – Почему ты раньше молчал? Гаврилов широким презрительным жестом отмел не только вопрос, но, кажется, и сам факт существования Бабкина. – Там забор, – сказал он, обращаясь к Макару. – Ничего не видать. А дом – ну, самый обычный дом, только обгорелый. Лажа! Соображаешь? Кидалово! Ты за ней тащишься в эту проклятую дыру, где даже пожрать нечего… Лишь бы девочка радовалась! А тут – бац, облом! Но ничего, она и без дома нашла себе… развлечений… – Каких развлечений? – вкрадчиво спросил Илюшин. Гаврилов запрокинул голову на спинку кресла, отвесил нижнюю челюсть с неровным рядом желтых зубов, и откуда-то из глубины его обмякшей туши вырвался на поверхность звериный храп. – Слушай, а нам аванс уже перевели, да? – с тоской спросил Бабкин. – Может, вернем? Илюшин не ответил. Не обращая внимания на спящего Гаврилова, он взял с подоконника бинокль и приложил к глазам. – Ого! – Ты чего? Макар уставился на окуляры: – Вот это техника… – Покажи-ка! Бабкин забрал у него бинокль, подкрутил колесико фокусировки, и расплывчатое черно-синее пятно вдруг раздробилось на неестественно четкие фрагменты и собралось снова, теперь уже в цельную картину. Сергей восхищенно присвистнул. Дом, о котором твердил Илюшин, оказался облицован тусклым темно-коричневым камнем с явными пятнами сажи, – похоже, первый этаж когда-то горел и никто не позаботился уничтожить следы пожара. Из плоской крыши торчали арматурные прутья, в углу виднелся объемный бак. Окна были наглухо закрыты ставнями. – Дай сюда! – потребовал Макар. Бабкин молча отмахнулся. Дом не показался ему интересным, но завораживала сама возможность молниеносно перенестись из комнаты отеля в чужой быт. Казалось, протяни руку – и дотронешься до забора. На скамейке сидела пожилая женщина в платке, перед которой стояли две миски: она зачерпывала что-то из одной и пересыпала в другую. По двору бродила коза; поискав, Сергей нашел и вторую, дремавшую под раскидистым деревом. – Серега! Отдай! – Да сейчас, сейчас! Вуайерист хренов… Он сфокусировался на лице старухи, некоторое время рассматривал его, а потом протянул бинокль Макару. – Сколько здесь по прямой, как думаешь? – Километра два, не меньше. – Нефигово пробивает. Тяжеленный, правда, собака! – Я говорил, она за птицами охотилась, – укоризненно бубнил сзади Ян. – Искала, где они гнездятся, а потом с камерой забиралась туда. У нее ноги были расцарапаны из-за этого. И синяки. – Я там кое-что заметил… – Илюшин обшаривал взглядом окрестности. – Нет, отсюда не видно, деревья закрывают. – А что? – Какой-то летний домик, похоже. Я сначала решил, что сарай, но потом солнце отразилось от стекла… Скорее всего, окно распахнулось от ветра. Зачем в сарае окно? Он обернулся к молчавшему Яну: – Ты что-нибудь знаешь об этом? Вся болтливость юноши куда-то пропала. – Не знаю… – А если подумать? – Там живет Катерина, – неохотно признал юноша. – Катерина? Кто это? – Младшая дочь Андреаса. Илюшин вспомнил пестрое пятно на склоне вереска и ощущение взгляда, провожавшего его. – Чем, говоришь, занимается Андреас?.. – Рыбак он, – с тяжелым вздохом сказал Ян, глядя в сторону. – Рыбу мы у него покупаем… И помидоры… – …да-да, для кухни отеля. Илюшин покусал губы, задумчиво рассматривая переводчика. В кресле храпел Гаврилов. – После обеда наведаемся туда еще раз, – решил он в конце концов. Юноша слабо запротестовал: из его бормотания, в котором внезапно сильно прорезался акцент, Бабкин уловил, что им не откроют, что семья Димитракиса неразговорчива и смысла в их визите никакого нет. Илюшин, кажется, не слушал. – Разбуди-ка нашего клиента, – попросил он Сергея. – Только бережно! Бабкин легонько встряхнул спящего мужчину. Храп застрял у того в глотке, и некоторое время Гаврилов бессильно булькал, подергиваясь и вращая глазами. Выглядело это жутковато. – Проснулся? – нежно спросил Сергей. – Чего тебе? – Не мне. Ему. Илюшин присел на корточки и протянул бинокль: – Когда вы вернулись в номер после купания, где он лежал? – На подоконнике, – сказал Петр, помолчав. Вопрос Илюшина вонзался крючком и вытаскивал Гаврилова из теплого забытья на каменистый берег реальности, где он задыхался и желал лишь одного: вернуться обратно. Все эти чужие хари, что-то требовавшие от него, в эту минуту были ему ненавистны; он забыл, сколько сил потратил на то, чтобы добиться их присутствия, и даже забыл, для чего они здесь. Ах да – он же им платит! Платит, чтобы они нашли Ольгу. – На подоконнике, – повторил Гаврилов. – Я ничего не трогал. Здесь будет музей ее памяти, ясно? – Ясно, – кивнул Илюшин. – А теперь скажите мне, Петр Олегович: ваша жена умеет ездить на велосипеде? 2 Если бы Ян мог сбежать, он непременно воспользовался бы возможностью. Гаврилов пообещал ему хорошие деньги, очень хорошие. Но это было до того, как Макар Илюшин решил наведаться к Димитракису.