– Об этом я как-то не подумала, – вынуждена была признать Люсия, но надолго ее не хватило, и барышня снова перешла в наступление: – Все равно вы сначала должны были все рассказать мне! – Обещаю в дальнейшем рассказывать вам всё! – Будищев, вы что, не поняли?! Не будет никакого «в дальнейшем»! Я все равно не желаю вас видеть, да у нас и не будет такой возможности. Я стану фрейлиной, а… – А я охраняю императора, – с улыбкой парировал подпоручик. – Так что видеться мы будем каждый день. И это не считая церемонии награждения, которая состоится через пару дней. Там уж мы точно встретимся. – Нет, это положительно невыносимо! Я не желаю вас видеть, вы слышите? – А я, напротив, очень соскучился. – Все, я ухожу! – Значит, до скорого? Баронесса в ответ только фыркнула и тут же пошла прочь с гордо поднятой головой. Изнывающая от любопытства горничная немедля к ней присоединилась, и только бедный Сердар не знал, что ему делать. Сначала он побежал к Будищеву, потом понял, что тот остается, и вернулся к хозяйке, но на полпути встал как вкопанный и отчаянно заскулил. Его честное и преданное собачье сердце разрывалось между двумя людьми, которых он любил больше всего на свете, а те вели себя как бесчувственные истуканы, не собираясь что-либо предпринять. – Ишь как плачет, – первой не выдержала Маша. – Ко мне, – обернувшись, приказала Люсия, но пес закрыл лапами морду и заскулил еще сильнее. – Сердар, – позвал Будищев, и тот тут же сорвался с места и подбежал к моряку, вертя как пропеллером обрубком хвоста. – Вот засранец! – не выдержала горничная. Тем временем Дмитрий наклонился к среднеазиату и, потрепав его ладонью по холке, сказал: – Беги к ней, малыш. Ей ты нужнее! Сердар недоверчиво посмотрел на моряка, потом, кажется, понял, о чем тот просит, и, развернувшись, побежал к хозяйке и ее спутнице. * * * Бывают такие дни, когда с самого утра все идет как по маслу, во всех начинаниях сопутствует удача, солнце светит ласково, а если и пойдет дождь, то теплый, ласковый и исключительно для того, чтобы оросить живительной влагой твои нивы. И вот посреди этой идиллии случается нечто, от чего все идет наперекосяк, и казавшиеся такими незыблемыми основы мироздания рушатся, как стены карточного домика… Впрочем, обо всем по порядку. Утро для Будищева началось рано, пока большая часть начальства еще пребывали в постелях и видели сны. Но пока они изволили почивать, Дмитрий успел вывести выделенный ему взвод стрелков на гимнастику, затем еще не остывшие солдаты совершили марш-бросок на импровизированный полигон, где успешно отстрелялись и только потом смогли позавтракать. Делал все это он, разумеется, не от скуки. Последние несколько дней они с Кохом занимались отбором людей к себе в часть и столкнулись с полным непониманием со стороны командования. То есть для капитана это было делом привычным, а подпоручик постепенно закипал. Дело в том, что для нижнего чина любой незнакомый офицер, даже такой, как Будищев, представлял собой в первую очередь нешуточную угрозу. Поэтому оказавшись пред светлыми очами начальства, солдаты деревенели, замыкались в себе и на все вопросы старались отвечать: «не могу знать!» Спрашивать о чем-либо господ-офицеров было делом откровенно гиблым. Большинство из них в лучшем случае знали своих подчиненных по фамилиям, а на что они способны, что умеют и к чему стремятся, совершенно не представляли. Унтера могли знать больше, но специфика гвардейской службы заключалась в умении красиво маршировать и содержать в полном порядке амуницию, а на остальное им было плевать. Кох, имевший гораздо больше служебного опыта, чем его помощник, вообще предлагал не заморачиваться и набрать одних казаков, к которым был явно расположен, но у Будищева на этот счет было свое мнение. Не имея ничего против уроженцев Солнечной Кубани и Тихого Дона как таковых, он все же не слишком им доверял. Да, в среднем они были более развиты и активны, чем одетые в солдатскую форму вчерашние крестьяне, лучше владели оружием, особенно холодным, но вместе с тем почти все они, что называется, себе на уме. В общем, выбранная им методика отбора была проста. К только что созданной Собственной роте охраны Его Величества на пару дней прикомандировывались взводы от разных гвардейских частей. Дмитрий проводил с ними интенсивные учения, потом устраивал отдых и все это время присматривался к попавшим к нему в подчинение людям. Наметив несколько перспективных, по его мнению, кадров, он докладывал о них Коху, а тот добивался перевода. А дальше, как говорится, война план покажет. Подойдет – будет служить. Нет – вернется к себе в часть! – Ну и как? – поинтересовался капитан у запыхавшегося подчиненного. – Трое, – коротко отозвался тот, вытирая пот со лба. – Ефрейтор Федосеев и рядовые Махов и Стеценко. – Почему? – заинтересованно спросил Кох, искренне пытавшийся понять критерии, которыми руководствовался Будищев. – Грамотные, неглупые, могут за себя постоять, – пожал плечами подпоручик. – Стреляют, опять же, хорошо. – А моряки, коих вы вчера отобрали? – То же самое, но без стрельбы. Зато кулаки пудовые и сами здоровые как лоси. Гражданских раскидать, чтобы не мешались, или, скажем, охраняемый объект загородить, самое то! – Кого? – удивился капитан. – Царя, – коротко пояснил заместитель. – Нет, я про «гражданских», – уточнил Кох, еще не привыкший к манере говорить своего подчиненного. – В смысле статских. – Понятно, а как же огневая подготовка? – Если человек не дурак и не слепой, стрелять научить можно, – пожал плечами Дмитрий и, видя недоверие в глазах Карла Ивановича, счел нужным добавить: – На приемлемом уровне. Проблема была в том, что Будищев не слишком хорошо представлял себе, что должны знать и уметь телохранители. Поэтому действовал больше по наитию, рассчитывая выявить узкие места в процессе подготовки. – Вчера вечером есаул Скачковский едва не устроил скандал, после чего заявил, что не потерпит вмешательства в дела своей сотни, – сообщил Кох доверительным тоном. – Напомните, кто это? – Командир второй сотни собственного его величества конвоя. – Той самой, откуда вы хотите выцарапать себе казачков с урядником? – Именно. Я, кажется, рассказывал вам про них. Отличные люди! – Хорошо, если так. А есаула, если будет кричать, пошлите за справками к Лорис-Меликову или лучше сразу на хрен. В данной ситуации это одно и то же. – Могут быть неприятности, – вздохнул капитан. – Он хорош с генералом Черевиным, а тот… – Генерала на хрен не пошлешь, – вынужден был согласиться Будищев. – Только к министру. – Удивляюсь я вам, Дмитрий Николаевич. Как вы не опасаетесь вызвать неприязнь сильных мира сего? – Да ну их, – отмахнулся подпоручик, – скажите лучше, выезд сегодня, как обычно? – Да, насколько мне известно… – Отлично! Значит, есть время подготовиться. – Только не берите слишком уж много людей. Государь не любит, когда его чрезмерно опекают. – А вот для этого, Карл Иванович, и нужны телохранители в штатском, о которых я вам говорил. Ехали бы, не мозоля глаза окружающим, в простых экипажах впереди и сзади царского кортежа, а в случае чего всегда рядом есть вооруженные люди. Или проследить за кем, если понадобится такая надобность. – Эта идея выглядит остроумной, но где же их взять? Разве что переодеть в партикулярное платье несколько нижних чинов? – Точно нет! На них же сюртуки и шляпы будут сидеть, как на корове седло. Тут вся фишка в том, что люди должны выглядеть естественно, чтобы не бросаться в глаза потенциальным клиентам. – Так отчего же не одеть их по-простонародному в армяки и картузы? – Угу, и отправить в таком виде изображать случайных прохожих на Невский или в Царское Село! – Н-да, чувствую, достанется мне от Лорис-Меликова за ваши идеи на сегодняшнем докладе! – Так давайте я схожу к нему, в чем проблема? – Нет, что вы, я сам! – сразу напрягся Кох, в глубине души подозревавший, что навязанный ему прыткий подчиненный желает его подсидеть. – Как угодно. * * * С первого же дня службы на новом месте Будищев заявил, что охрана царского выезда осуществляется из рук вон плохо. То есть бронированная карета и гарцующие казаки из собственного его величества конвоя это, конечно, хорошо, но для защиты первого лица государства совершенно недостаточно. Ни кучер, ни сидящий рядом с ним унтер огнестрельного оружия не имели. Винтовки конвойцев висели за спиной, а под руками были только шашки с кинжалами, да еще нагайки. По сути, обычно к бою был готов только капитан Кох, следующий за каретой императора на собственных санях или пролетке, да и то весьма условно, так как имел скверную привычку забывать о револьвере, хватаясь чуть что за саблю. Порядок этот был, что называется, освящен веками, и никто ничего не хотел менять, но не тут-то было. Для начала Дмитрий потребовал, чтобы в кортеже было не менее трех одинаковых экипажей, причем, в каком именно окажется император, никто заранее знать не мог. В двух других должны были расположиться вооруженные стражники, готовые в любой момент начать действовать. Услышав это в первый раз, генерал Адлерберг[60] презрительно фыркнул и только что не покрутил пальцем у виска, но после явно выраженного неудовольствия светлейшей княгини Юрьевской быстро пошел на попятный. Сразу же нашлись и кареты, и кучера, и даже конвойцы. После этого попытались встать в позу офицеры гвардии, дескать, мы охраняем священную особу государя, а не подставную карету с его охранниками, но единственным последствием этого демарша было предложение недовольным выбрать себе иное место службы. После чего фронда волшебным образом прекратилась. Так что теперь, когда царь отлучался из Зимнего дворца, его безопасность можно было считать более или менее удовлетворительной. Старания подпоручика не остались не замеченными, и, выбираясь из кареты, император с легкой улыбкой сказал ему: