– Если вашему сиятельству так спокойнее, не смею перечить. – Поберегитесь, Будищев! Даже моему ангельскому терпению есть предел! С чего вы взяли, что можно просто так взять и обвинить столь высокопоставленных людей… – Да еще и из окружения цесаревича, – вставил Дмитрий. – И это тоже! Их арест бросит тень на великого князя, и он будет защищать их всеми доступными ему способами. А их у него, уж поверьте, предостаточно! – А кто говорит об аресте? – Нет, это, наконец, просто невыносимо! Я запрещаю вам, слышите? Запрещаю! Верните мне документ, который я имел слабость дать вам, и покончим с этим. Даю слово министра, что все совершенное вами до сей поры останется без последствий, но теперь верните мне бумагу. – Да, пожалуйста! – ответил подпоручик, доставая из-за пазухи сложенный вчетверо лист. – Вот и славно, – обрадовался граф. – В заключение могу добавить, что ваши заслуги не останутся без должной награды. Кажется, во время похода на Геок-Тепе вы были награждены пятым знаком отличия военного ордена? Это непорядок. По представлению государя, Георгиевская дума заменит солдатский крест офицерским. Кроме того, на днях будет указ о вашем производстве в следующий чин. Заранее могу сказать, что этим дело не ограничится, но пусть об этом вам сообщит лично его императорское величество на ближайшем приеме. Если имеются какие-либо просьбы, можете не стесняться. Уверен, вас не оставят монаршей милостью. – А Федора, то есть отставного ефрейтора Шматова? – проявил заботу об однополчанине Дмитрий. – Не беспокойтесь, – снисходительно улыбнулся граф. – Не забудут и про ваших друзей. Шматов станет потомственным почетным гражданином, получит большую золотую медаль на аннинской ленте, а также весьма солидную для его состояния сумму денег. Докторам, оказывавшим первую помощь, следуют ордена Святого Станислава, а прелестная мадемуазель Штиглиц сможет украсить свои наряды фрейлинским шифром и екатерининской лентой. Вы удовлетворены? – Вполне. – Вот и хорошо. Теперь можете идти, только настоятельно рекомендую забыть все, что вы мне говорили о неких высокопоставленных особах. – Да я-то забуду, ваше сиятельство… а вы сможете? – Черт бы вас побрал, Будищев! – взорвался Лорис-Меликов. – С чего вы взяли, что эти люди причастны к покушению на его величество? – Ни с чего, просто немного раньше они мне сами это предложили. – Что это? – выделил интонацией последнее слово министр. – Вы правильно поняли. – Но… зачем им это? – За тем же, зачем и народовольцам. Хотят спасти Россию. – Господи боже! – сокрушенно вздохнул Михаил Тариэлович. – Бедная Россия, все хотят ее спасти и не видят для этого иных средств, кроме убийств, бомб и виселиц. Но почему они обратились к вам? – Трудно сказать, – пожал плечами Дмитрий. – Возможно, им показалось, что к моему умению стрелять прилагаются не слишком высокие моральные качества. Кстати, это чистая правда. Чтобы выжить на войне, мне приходилось заниматься мародерством, а иногда и мошенничать. Даже убивать, и я сейчас не про боевые действия. А еще я очень привязан к своим воспитанникам. Они решили, что это слабость, и отправили Стешу в тюрьму. – Хм, это все, конечно, очень занимательно, – задумался граф. После чего продолжил, тщательно выбирая слова: – Но вы назвали трех человек, весьма близких к наследнику престола. Как полагаете, нет ли среди них четвертого? – Самого цесаревича? – понимающе хмыкнул Будищев. – Мне это неизвестно. А вам? – Что вы полагаете возможным предпринять в данных условиях? – проигнорировал последний вопрос министр. – Вообще-то есть один способ. Но скажу прямо, мне не хотелось бы его применять. – Какой? – Все просто. Винтовка с хорошим боем и оптическим прицелом. На расстоянии в сто-двести саженей я не промахнусь, а охрана или свидетели происшествия не успеют ничего понять. Нет человека – нет проблемы! – Вы так просто об этом говорите? – изумился Лорис-Меликов. – Так ведь дело-то, действительно, не сложное. Именно поэтому я и не хочу. Узнав подробности покушения, анархисты и бандиты всех мастей отставят в сторону револьверы с бомбами и возьмутся за дальнобойные винтовки, и одному богу известно, куда это может завести. – Ужасная перспектива, – помотал головой граф, как будто отгоняя наваждение. – Нам будет совершенно нечего этому противопоставить! – Вот и я об этом. – Нет! – решительно заявил Михаил Тариэлович. – Приказываю вам, вы слышите? Именно приказываю, никогда и никому не говорите то, что вы сейчас рассказали мне. Такое лечение страшнее самой болезни. – В таком случае позвольте откланяться. – Не смею задерживать. Хотя… еще один вопрос. Отчего, говоря о покушении, вы назвали его «крайним»? – Видите ли, – помялся, подбирая слова, Дмитрий. – Если бы покушение на государя было «последним», вы бы уже не были министром. * * * На душе было так пусто, что останься Будищев совсем один, он бы, вероятно, ударился в загул, и только мысли о невесте удержали его от подобной глупости. «К черту всё! Подам прошение об отставке, и после свадьбы рванем куда-нибудь в теплые страны», – подумал он и отправился домой, чтобы привести себя в порядок перед визитом. На квартире его ожидал очередной сюрприз. В комнатах царил беспорядок, с которым без особого успеха боролась Домна. Все было перевернуто кверху дном, многие вещи разбросаны, а посреди гостиной валялись части разбитого в хлам фонографа, восковые валики от которого были буквально втоптаны в дорогой текинский ковер. – Это что за нахрен? – удивился погрому подпоручик. – Вот, Дмитрий Николаевич, – всхлипнула кухарка, – бандиты какие-то ворвались и разбросали все. Хуже жандармов, ей-богу, те хоть не топтали эдак на старой квартире! Я уж думала, что жизни лишусь, а их главный захохотал как дурной, и все вышли. А я сижу, ни жива ни мертва, и не знаю, что делать. То ли за полицией послать, то ли самой бежать, куда глаза глядят, от греха! – И ты решила прибраться? – А что делать, не оставлять же место, когда такой, как вы говорите, «срач» кругом! – В смысле оставлять? – Уж простите, господин Будищев. Вы человек хороший и не скаредный, как некоторые, и я от вас за все время ни одного слова худого не слышала, а только боязно мне здесь оставаться! Пожалуйте расчет… – Вот тебе бабушка и Юрьев день! – Не извольте гневаться. – И в мыслях не было. Лучше скажи, есть что пожрать? – Ой, да вы голодный! – всплеснула руками женщина. – Сию секунду соберу! Приготовления и впрямь не заняли много времени, и уже через четверть часа Дмитрий хлебал ложкой горячие щи, слушая сбивчивые жалобы прислуги. – Все такие страшные и в масках. Представились полицией, а в форме ни одного не было. И лазят, и лазят кругом… – Значит, лиц ты не запомнила? – уточнил с набитым ртом хозяин квартиры. – Да где там. Я же говорю, в масках все были! Уж я спросила, чего вы, мол, аспиды, ищете? А они мне грубо так: не мешайте! – Ладно, не бойся, я, кажется, знаю, чьих рук это дело. – Вы – человек военный, вам, конечно, не страшно. А мне так очень! – Если хочешь уйти, неволить не стану. Только будь добра, посмотри сначала мой парадный мундир и рубашки. Не сильно их изгваздали? – Что вы, Дмитрий Николаевич. Уж их-то я первым делом в порядок привела. А вы никак с визитом собрались? – Так и есть, Домна Ивановна. Собираюсь, так сказать, вступить в законный брак. Надо к будущим родственникам наведаться. – Хорошее дело, – важно кивнула кухарка. – Человек вы солидный, с состоянием. В чины вот вышли. Отчего же не жениться? – Ну, раз ты одобряешь, – засмеялся Будищев, – значит, точно женюсь! – Давно пора. Главное, чтобы барышня была из хорошей семьи и не бесприданница. Оно, конечно, я от Гедвиги Генриховны худого не видела, а только не пара она вам! Ой… простите великодушно, если я по глупости чего ляпнула, не подумав! – Ничего, – отмахнулся Дмитрий. – Как говорится, семь лет мак не рожал, и голода не было! Затем была ванна, бритье, свежая рубашка с накрахмаленным до хруста воротничком и парадный мундир со всеми наградами. Посмотревшись в зеркало, Будищев на мгновение застыл, будто не узнавая собственное отражение. Как не похож был этот холеный, уверенный в себе молодой офицер на него прежнего, пропавшего или найденного в болотах под Рыбинском. «Интересно, искали ли меня? – зачем-то подумал он. – Хотя какая теперь разница!» * * * Особняк Штиглицев встретил его неприветливо. Темно-серые стены казались мрачными. Окна плотно зашторены. Сиротливо стоящие перед подъездом газовые фонари, несмотря на стремительно приближающиеся сумерки, еще никто не зажигал, отчего окрестности имели немного зловещий вид. И только надраенный до зеркального блеска медный звонок в ответ на нажатие отозвался звонкой и веселой трелью. «Фирма веников не вяжет», – усмехнулся подпоручик, заметив на электрическом приборе логотип, обрамленный затейливыми виньетками.