В прошлом матче Самата даже заменили специально, чтобы он красную не отхватил. Такое ощущение, что теперь все по нему играть будут и нарываться. — О судействе — ни слова! — напомнил Димидко. — Мы не можем говорить о реакции арбитра на нарушения другой команды. Мы можем — о себе. Нам было что-то, что можно опротестовать? — А красная Сэму — это как? — возмутился Микроб. — А так. Увы, любой эксперт тебе скажет, что повод был. Самат, касание было? — Ну, касание, да… Но я его не бил! — Было касание — есть удаление. Такая игра — футбол. Жека, где ты тут? Все еще про премиальные думаешь? Он скривился и махнул рукой. — Вы теперь не проиграйте, братцы. Хотя бы не проиграйте. А для этого Воропай при любой возможности смещается под нападающего. От тебя на этой позиции больше толку будет. — Врежем? — с задором сказал я и сделал глоток воды. — Врежем! — вскинул кулак Микроб и подмигнул. — Давай, Федор, включайся, самое время, — поддержал его я, хотя понимал, что при таком раскладе и талант Микроба может не спасти. Ну и пошли не проигрывать под свист и проклятия, которые превратились в фоновый шум. Без одного игрока, конечно, тяжело. Его нагрузка ложится на остальных. Да не на всех — на тех, кто на атакующих позициях. И там теперь носиться надо за двоих. И бить! Ух, Рябов и долбанул по мячу! Всю злость вложил в удар. Но — четко по центру ворот, Пинчук пошатнулся, но взял. А теперь атака киевлян, я приготовился, послушал гадости, бросил их в огонь. Человек пять сразу вылетели, четко распасовывая мяч. И удар! Но теперь я все видел. Пусть не спокойно-спокойно, пусть с трудом, но мяч взял и удержал. Тут же привычно забросил налево к центру поля. Там, как и положено, уже бежал вдоль бровки, набирая скорость, Микроб. Он тут же перекинул мяч через все поле, подключая вышедшего вперед Клыкова. Тот сделал два шага — и навес в штрафную. Рябову осталось только подставить голову. Правильно подставить. Тюк! Трибуны смолкли на мгновение… У меня аж сердце пропустило удар. Неужели гол? Я встал на цыпочки, но броуновское движение на поле не дало ничего рассмотреть. Судя по возмущенному ропоту трибун, таки да! Гол! Но судья махнул рукой, показал на бокового (линейного, линейного — боковой только ветер, слышал я такое!). А тот четко держал флажок — вне игры. Ну, тут не поспорить. Рябов стоял один в штрафной. Между ним и вратарем — никого. Чистый офсайд. Трибуны снова завелись, запрыгали, заорали. Борода зычно выругался, у стоящего ко мне спиной Круминьша сжались кулаки и уши покраснели. Пришла пора отбиваться. Пока силы были, наши контратаковали. Судья поглядывал, но уже так часто, как в первом тайме, не свистел. А потом «титаны» просто прижались к штрафной, сгрудились и вышибали мяч подальше, чтобы хоть отдышаться. Напрыгался я так, как на тренировке не прыгал, падения отрабатывая! Но куда деваться? Вот в таких концовках матча и понимают люди, что вратарь — половина команды. Опять свисток! Да сколько можно? А-а-а, конец игры. Фу-ух. Закончили. Выстояли. Ничья. Настала пора жать друг другу руки, Пинчук пожал всем нашим, а мне не стал, демонстративно отвернулся. Зато Цыганков и Зинченко, если камень за пазухой и держали, то виду не подали, даже радость изобразили. Я сосредоточился на желаниях одного и другого: они хотели выигрывать и побеждать — не более. Хоть мы и не проиграли, но ощущение осталось, будто нас облили помоями. Душа жаждала реванша. Глава 16 Домой! — Ну что, мужики, хорошо! — похвалил нас Димидко в раздевалке. — Могли бы выиграть, да не дали нам. — Котакбасы! — от уха до уха улыбнулся Левашов. Печальный Сэм вдруг как захохочет! — Еще повтори, да! — Он ткнул пальцем в Левашова. — Шешенс-с-с! — с радостью выругался Левашов и сказал: — А я знаю, что это! Котакбас — членоголовый! Это прям про судью, а ш… — Мы тоже знаем, — остановил его Димидко. — Прочли. — Да? Ну ладно. А давайте напишем на плакате и вывесим в окно? Шешенсы котакбаснутые! — Два раза не смешно, — буркнул Клык. — Три — так вообще. Вы подумайте, как мы будем выбираться, болелы-то нас там ждут. — А манты на что? — еле ворочал языком Микроб, он выложился и теперь засыпал. — Манты и самса! — сострил Левашов и захохотал — сам пошутил, сам посмеялся. На поле он сегодня не выходил, вот дурь девать было и некуда. — Ментов может не хватить на всех, — проговорил Колесо. — Прорвемся! — сказал Сэм. — И не порвемся! — брякнул Левашов, топая в душ. Как и у московского «Спартака», у киевлян была не раздевалка, а СПА-салон с сауной, правда, выключенной, душевыми кабинами, где струи били под разными углами. Называется «почувствуй себя нищебродом». Надеюсь, во втором спорткомплексе закончили ремонт и сделали если не так, то хотя бы поменяли допотопную плитку и сантехнику на более современную и плесень повывели. Ничего, приедем — увидим. Как и посмотрим, вручат ли нам ключи от квартир, а то у нас Клыков собрался жениться на Маше — пышке, с которой познакомился в «Че». Да и к Санычу Оксана будет приезжать не в гостиницу, а в гнездышко, а там глядишь приживется. Соответственно наши старые квартиры переходят в распоряжение Матвеича, которому выделили финансирование, и он усиленно искалони футболистов для дубля. С Дариной мы вопрос совместного проживания больше не поднимали. Минут через десять все переоделись и приготовились прорываться к автобусу. Я осмотрел команду и сказал: — У кого они есть, накидываем капюшоны, потому что нас будут забрасывать снежками, и, если не будет омоновцев с ростовыми щитами, оледенелым снегом прилетит — мало не покажется. У кого нет — шапки и полотенца при необходимости накидываем вот так. Я растянул края полотенца до плеч, получилась эдакая палатка. — Готовы? — спросил Димидко и махнул на дверь. — На выход. Даже в опустевшем манеже было слышно, как орут на улице болелы. У двери Димидко нас остановил, раскинув руки. — Я посмотрю. — И выскользнул на улицу. Вернулся он сразу же и отчитался: — Милиции сказал, что мы идем, ОМОН со щитами стоит. Но головы на всякий случай закройте. Как только он распахнул дверь, по ушам ударил крик. Сперва орали кто во что горазд, потом стали скандировать: «За чест-ный фут-бол! До-лой блат-ных!» Ну а что им еще думать, когда местные СМИ уверяли, что команда не может с самого дна второй лиги за два года подняться в вышку, и транслируют, что нас туда кто-то волоком протаскивает. А болелы в своем глазу бревна не замечают: справедливо только то, что хорошо для их команды. Как я и рассчитывал, болелы начали обстрел снежками. Омоновцы подняли щиты, простые менты ринулись разгонять хулиганов. Несколько снежков все-таки долетело — их подбросили по дуге — но не причинили вреда. Донеслись призывы прекратить беспорядки, их сменили крики, глухие удары. Псы режима начали вязать вольный народ, как бы двусмысленно это ни звучало. Мы быстро залезли в автобус, расселись по местам. Я приблизился к стеклу, глядя, как менты гоняют болел, а те не уходят… Шмяк! — разбился снежок о стекло. Я инстинктивно отшатнулся. Автобус тронулся, за ним впереди и сзади поехали милицейские машины. Болелы же не угомонились и устроили нам автопробег, дружно сигналя и оповещая горожан, что вот она, ведьма, ату, жги ее! И не отстали, пока не приехали гайцы и не остановили первые автомобили колонны. Гостиница была оцеплена, и мы попали в номера без проблем, без проблем же собрались и уехали, и я понял лишь одно: здесь нас не любят и не ждут. И приезжать сюда еще раз ну совсем не тянет. Надеюсь, болел накажут. Я бы проследил, чтобы всех, кто был на игре, взяли на карандаш. Только в самолете я перевел дыхание и перестал ждать тычка в спину. Город будто бы излучал враждебность и все свои силы бросил на то, чтобы вытолкнуть нас. Даже самолет, казалось, взлетел быстрее обычного. Отсюда, залитый золотом фонарей, заснеженный город казался ослепительно-красивым. Или принимает, или — нет. Не принял. Пожалуй, впервые в жизни. Летели мы около часа, и с каждой минутой отпускала злость и становилось легче. Домой! Наконец-то домой. Крым прекрасен, но все равно чувствовалось, что мы в гостях. А дома и снег не так слепит, и люди добрее. И трава на родном стадионе бутсы подталкивает, чтобы легко бежалось. В автобус в Москве мы погрузились в восемь. Из-за гололеда в Михайловск прибыли в начале одиннадцатого и повалились спать. День выдался эмоционально тяжелым, а завтра понедельник. Но не тренировка, хуже — встреча с журналистами, будь они неладны! Как мы им еще не надоели? Хотя, может, и надоели, но публика хочет знать, а что там у «титанов»? Утром по требованию Тирликаса мы вырядились в парадно-выходное, нас забрал красивый пепельно-оранжевый, под цвет гостевой формы, автобус и повез к ДК, где журналисты роились на ступеньках, и было их подозрительно меньше заявленного. А еще я разглядел рядом с Тирликасом Самойлова, директора завода, в черном пальто, перчатках и шапке-ушанке. Журналисты развернули объективы к автобусу, и я понял, что тут намечается. Ну блин, Витаутыч и партизан! Мог бы предупредить, мы бы настроение с собой прихватили. Теперь нам придется не отвечать на вопросы с умными лицами, а усиленно изображать радость. Впереди сидящий Гусак тоже понял, что к чему, от радости подпрыгнул на сиденье. — Твою мать, да неужели⁈ Офигеть, у меня будет хата! Своя хата! — Круто, — только и сказал Клыков, поднял телефон повыше. — А почти везде киевлян ругают. Пишут, что вообще могут наказать болельщиков и не пускать на матчи.