Они ушли, и Кларисса немедленно исследовала содержимое подноса. Жареный цыпленок с грибной подливкой, хрустящий хлеб, сыр и миндальное пирожное, разумеется, с лихвой возместят потерю пирога с олениной. Да и графинчик с бургундским вполне заменит ту бутылку вина, которое она так и не попробовала в «Ангеле». Кларисса налила бокал вина, отнесла его и тарелку к маленькому стульчику у камина и стала с аппетитом есть. Насытившись, она поставила тарелку на пол, взяла бокал и протянула ноги к огню. Пора подумать, что делать дальше. Глава 3 Отец Клариссы умер в чудесный майский день. Он болел с начала года, но, имея характер стойкий и решительный, старался не обращать внимания на разного рода недуги. Старый друг, деревенский доктор, прописывал лекарства, которые больной отказывался принимать, советовал отдых, от которого пациент отмахивался. И даже охотился с гончими, что было ему строго запрещено. Но сквайр Астли не желал пропустить ни одного погожего денька. Сады пышно цвели. Графство действительно оправдывало свой титул «сад Англии». И сейчас, в эту прекрасную погоду, Кларисса стояла в библиотеке, у отцовского стула, понимая, что за тот последний час, когда она оставила отца за чтением, он тихо и навсегда ушел от них. Книга валялась на полу, и Кларисса нагнулась, чтобы ее поднять. Она ощутила пустоту комнаты, едва вошла. Отца здесь больше не было... Кларисса не помнила, сколько простояла, ошеломленно глядя на отца, пытаясь осознать ужасную действительность. Отцовская рука по-прежнему была теплой, волосы — густыми и блестящими, как при жизни. Но в комнате она была одна. Одна в комнате. Впервые за двадцать лет жизни — одна на этой земле. Больше уже не почувствовать поддержки отца. Его силы. Не услышать его шуток, временами немного язвительных, но мгновенно выдергивавших ее из любого переплета, в который она попадала по молодости. Как же часто он вмешивался, становясь посредником между амбициями жены, мечтавшей о блестящей партии для дочери, и совершенно противоположными желаниями Клариссы. Наконец она очнулась и потянула шнур сонетки. Почти сразу же в комнате появился дворецкий Хескет. Взглянул в сторону отцовского кресла и тут же, встревожившись, предложил послать за доктором. — Да, так будет лучше, — словно во сне ответила Кларисса. Позже она попробует справиться со своей скорбью, но сейчас придется все рассказать младшему брату Фрэнсису. Ему было десять. Пять лет назад они потеряли мать: леди Лавиния умерла в родах, ребенок тоже не выжил. Непреходящая тоска сквайра по усопшей жене окутала весь дом черным флером. Прошло немало времени, прежде чем он вспомнил о детях. Связь между ним и сыном становилась все крепче. Кларисса, понимая неизбежность печального исхода, пыталась подготовить мальчика к неминуемой кончине отца, поскольку не знала, как Фрэнсис воспримет известие. Она оставила Хескета, приказав ему выполнить обычные формальности, а сама отправилась на поиски брата. И нашла его, как и ожидала, в конюшне, с одним из лучших друзей, старшим конюхом Сайласом. Сайлас был человеком сдержанным и молчаливым, но никогда не выказывал ни малейшего раздражения или нетерпения, слушая непрерывную болтовню и бесконечные вопросы ребенка, которые тот обрушивал на его голову. Он станет неоценимой поддержкой, когда придется помочь Фрэнсису примириться со смертью отца. Неделю спустя состоялись похороны. Фрэнсиса Астли знали и любили в графстве, где он почти всю свою взрослую жизнь был мировым судьей и главным охотничьим, а потому и в церкви, и во дворе яблоку было негде упасть. Вечером адвокат семьи, еще один друг сквайра, торжественно зачитал завещание Клариссе, Фрэнсису и младшему брату усопшего — Люку. Люку... так не похожему на старшего брата. Крепко сбитый великан-сквайр был человеком сердечным, добрым и искренним в общении с окружающими. Люк был высоким, с угловатыми чертами худого лица и маленькими, глубоко посаженными, постоянно бегающими глазками, которые никогда не встречались ни с чьим взглядом. Жесткие и холодные, как коричневые камешки, они не смотрели прямо, даже когда их обладатель улыбался и сыпал медовыми словами. Кларисса всегда терпеть его не могла. Не доверяла. Хотя он не давал для этого никакого повода. Ее нелюбовь к нему была инстинктивной, хотя отец обращался с ним с присущей ему неизменной вежливостью и добротой, и Люк всегда был желанным гостем в красивом особняке красного кирпича, доме его детства. Но он редко приезжал, и, по убеждению Клариссы, только когда ему что-то было нужно от брата или приходилось скрываться от кредиторов. В этот майский день в библиотеке сидели четверо. Кларисса почему-то прислушивалась к доносившимся с газонов голосам, в открытые окна вливался напоенный цветочным ароматом воздух. В комнате раздавался монотонный голос адвоката Дэнфорта: — «Я, Фрэнсис Ивлин Астли, находясь в здравом уме и твердой памяти, оставляю состояние и поместье своему сыну и наследнику Фрэнсису Чарлзу Астли. Дочери Клариссе Элизабет Астли, по достижении совершеннолетия, достается наследство от ее матери: сумма в десять тысяч фунтов. Опекуном моих детей до того момента, как моей дочери исполнится двадцать один год, назначается мой брат, Люк Виктор Астли. После этого опекуншей становится моя дочь. А до того моя дочь будет получать все тот же квартальный доход с поместья, что получала и раньше». Люк стоял перед пустым камином, опустив глаза. Фрэнсис сидел на подлокотнике кресла, болтая ногами в чесучовых штанишках. Его грустное личико распухло от слез. Когда адвокат закончил чтение, Люк поднял глаза и бросил оценивающий взгляд на мальчика. На миг перевел взгляд на племянницу и снова уставился на ковер. Он ничего не сказал, но Клариссе стало не по себе. Адвокат откашлялся и продолжал читать дальше, но его уже не слушали. Кларисса знала: не стоит удивляться тому, что опекунство поручено дяде. На бумаге все выглядело вполне логичным. Она станет совершеннолетней только через год и до тех пор не может отвечать за Фрэнсиса. Но в глубине души она надеялась, что отец поручит формальное попечительство одному из своих верных друзей: доктору или адвокату. Он знал, что Кларисса вполне способна позаботиться о Фрэнсисе, управлять домом и даже поместьем. И всегда могла обратиться за советом к старым друзьям отца. Но сквайр Астли, по-видимому, не захотел обижать брата, и, кроме того, такое решение выглядело бы странным для окружающих. После чтения завещания Люк немедленно вернулся в Лондон, и целый месяц после этого в доме шла обычная жизнь. Фрэнсис постепенно стал свыкаться со смертью отца, хотя старался постоянно держаться рядом с сестрой и точно знать, где она находится в тот или иной момент. Он продолжал учиться вместе с детьми викария, а Кларисса по-прежнему занималась хозяйством, что стало ее обязанностью после смерти матери. От Люка не было известий, и Кларисса уже начинала думать, что таким же образом пройдет десять месяцев, остававшихся до ее совершеннолетия, но как-то утром, весело напевая, она вошла в столовую для завтраков и хорошее настроение мигом улетучилось, сменившись тревогой. За столом сидел Люк. Глаза налиты кровью, лицо осунулось, рука сжимает рюмку с бренди. Перед ним стояла тарелка с нетронутым жарким. — Дядюшка! Вот это сюрприз! Мы вас не ожидали. Его взгляд мгновенно скользнул в сторону. — Я выехал из Лондона на рассвете. Хочу забрать Фрэнсиса с собой. Часа через два мне нужно в обратный путь. Будь так добра, присмотри, чтобы вещи Фрэнсиса уложили побыстрее. — Но, дядюшка, нельзя же отрывать ребенка от дома без всякого предупреждения, — возразила Кларисса, стараясь говорить вежливо и рассудительно. — Фрэнсис только немного успокоился после смерти отца. Зачем вам увозить его в Лондон? Перед тем как ответить, Люк осушил рюмку. — Ты забываешь, Кларисса, что брат отдал мальчишку под мое попечительство, и мой долг — чтить его волю. А это лучше всего можно сделать, если Фрэнсис будет и жить и учиться под моей крышей. Пора найти ему приличного наставника. Чему он может обучиться у викария? — Но мой отец считал, что этого вполне достаточно, — оборонялась девушка. — Как ни печально, мой брат в последнее время был слишком болен, чтобы принимать разумные решения, касающиеся его сына, — пропел Люк сладким голосом. — Поверь, дорогая племянница, я желаю племяннику только добра. Он мой родственник, и я горячо его люблю. Язык оранжевого пламени, взметнувшийся в камине, вернул Клариссу к настоящему. Она выпрямилась и посмотрела на умиравший огонь. Подсыпав еще угля, Кларисса стала ворошить его кочергой, пока огонь не разгорелся. Только тогда она вновь наполнила бокал. Она снова пережила ту боль, которую испытывала тогда, но что сделано, то сделано. Хуже всего то, что пока ей ничего не удалось узнать. Бедный маленький Фрэнсис так расстроился, узнав, что придется покинуть любимую сестру! За десять коротких лет своей жизни он потерял мать, потом отца, и вот теперь предстояло потерять и дом, и последнего любящего его человека. Кларисса попыталась утешить его, пообещав, что скоро приедет его навестить. Сама она едва сдерживала слезы, чтобы еще больше не огорчать брата. Но как только рыдающего ребенка бесцеремонно швырнули в экипаж и захлопнули дверцу, слезы хлынули ручьем. Люк почти не дал мальчику времени попрощаться с людьми, населявшими его мир: с няней, экономкой, Сайласом, Хескетом. Все стояли на подъездной аллее, уныло махая вслед экипажу, уносившему орущего Фрэнсиса. Всю следующую неделю Кларисса ежедневно писала брату, но ответа так и не получила. Тогда она написала дяде, и тот объяснил, что Фрэнсису нужно время, чтобы освоиться в новом доме, и ее письма слишком его расстраивают, поэтому он пока не стал их передавать. Она не верила ни единому слову, но что было делать? А в следующем письме Люк сообщал, что отдал подопечного в семью очень уважаемого наставника, обучавшего, кроме Фрэнсиса, еще нескольких человек. Мальчик привык к новой жизни, и Клариссе не о чем беспокоиться. Даже сейчас Клариссу снова охватило тошнотворное чувство беспомощности, с которым она читала это письмо. Тогда она немедленно попросил сообщить адрес брага. Ответ был тем же: любое общение с сестрой расстраивает мальчика и портит все хорошее, что удалось для него сделать. С Фрэнсисом все в порядке. Он прекрасно питается, прекрасно себя ведет и прекрасно учится. Кларисса вспоминала то отчаяние, ту тоску, которые терзали ее все последующие дни после получения этого письма. Что-то было неладно, ужасно неладно, и она ничего не могла поделать. Конечно, следовало бы поехать в Лондон, потребовать отвезти ее к брату, но если Люк откажется, а он обязательно откажется, положение станет безвыходным. Он законный опекун Фрэнсиса, да и ее тоже. И имеет полное право поступать как пожелает. Она посоветовалась с друзьями отца, и хотя они искренне ей сочувствовали, все же считали ее страхи естественным следствием скорби по ушедшим родителям и тоски по младшему брату. И уверяли, что просто глупо подозревать опекуна в каком-то злом умысле. И конечно, Фрэнсису давно пора иметь приличное образование. Никто ни словом не обмолвился о том, что, если что-то случится с Фрэнсисом, все унаследует Люк. А Кларисса не нашла в себе сил упомянуть об этом. Очевидно, в глазах его друзей она выглядела истеричной дурочкой. Кларисса встала и, подбежав к кожаному сундуку, достала то письмо, которое искала сегодня вечером. Поднесла его к огню и развернула. «Парня отвезли на детскую ферму. Долго он там не протянет. От него быстро избавятся. Тебе лучше поскорее его найти». И это все. Но видно, что даже столь короткое послание стоило автору немалых усилий. Жаль, что он не написал обратного адреса... А может, просто не имел такового. Кларисса тщательно сложила истершееся на сгибах письмо. Она знала о так называемых детских фермах. Все знали. Это были семьи, принимавшие на воспитание детей за определенную плату. Туда свозили нежеланных детей. Незаконных. Тех, чье существование обрекало матерей на позор. Никто не проверял, как ухаживают за детьми, и бедняжки по большей части рано или поздно умирали от жестокого обращения. Болезни, скудная еда и голод тоже уносили свои жертвы. Но Фрэнсис был сильный и здоровый. И он не грудной младенец. Он способен протянуть достаточно долго. Кларисса прикусила губу, чтобы сдержать слезы. Она твердила это себе целую неделю, с того дня как получила письмо. Тогда она немедленно отправилась в Лондон, сказав слугам, что собирается навестить дядю и Фрэнсиса. И намеренно не объяснила никому истинную цель путешествия. В ближайшей деревне села в почтовую карету и вечером уже была в Саутуорке, на постоялом дворе «Корона и якорь», не имея ни малейшего представления о том, что будет теперь делать. Прежде всего до наступления темноты нужно было найти ночлег. Наилучшим выходом казалась именно эта почтовая станция. Во внутреннем кармане платья было зашито немало денег. Более чем достаточно на отдельную спальню и сытный ужин. Хозяин постоялого двора не выказал ни малейшего любопытства в отношении одинокой путешественницы. Просто показал ей уютную спальню и предложил принести ужин, если она не хочет сидеть внизу вместе с остальными посетителями. Утром он проводил Клариссу к парому, который должен был перевезти ее через реку в город. Несколько раз она умудрилась заблудиться, и только помощь добросердечных прохожих помогла ей найти Ладгейт-Хилл. Дом дяди находился в тени собора Святого Павла, в маленькой улочке, неподалеку от Ладгейт-Хилл, и представлял собой узкое, высокое, не слишком впечатляющее здание. Кларисса невольно подумала, что дядя живет довольно скромно. Должно быть, он кое-что унаследовал от родителей. Но поскольку был вторым сыном, сумма вряд ли была значительной: львиная доля, согласно закону о наследовании, переходила к старшему сыну. Кларисса всегда считала, что отец был более чем щедр к брату, но теперь, когда его больше нет, Люк, видимо, испытывал постоянную нужду в деньгах. И к кому ему обратиться теперь? А может быть, теперь он и рассчитывал решить проблему раз и навсегда? Она пряталась в тени, наблюдая за домом, пока не сообразила, что привлекает к себе внимание. Пара подозрительных типов следила за ней из дверного проема на другой стороне улицы, и девушка поняла, что может стать легкой добычей. Еще бы: молодая, хорошо одетая женщина одна на тихой улочке! Кларисса повернулась и поскорее зашагала прочь, не замедляя шага и не оглядываясь, пока не добралась до главной улицы Ладгейт-Хилл. Незнание города и необходимость найти не слишком дорогое пристанище, где она не будет привлекать ничьего внимания, привели ее в Ковент-Гарден и в бордель на Кинг-стрит. А, следовательно, и к графу Блэкуотеру. Кларисса, не находя себе места, вскочила и подошла к окну. Перед ее взором открылась ночная площадь, заполненная мужчинами и женщинами в яркой, многоцветной одежде. Девушка открыла окно и высунулась наружу. Повсюду слышались смех и музыка, в прохладном ночном воздухе разносились аппетитные запахи горячих пирогов, эля с пряностями и грога, перебивавшие вонь немытых тел, забитых отбросами сточных канав, разлагавшихся трупов кошек и собак. Кларисса подумала, что все это очень похоже на карнавальное шествие. И снова ощутила чувственные вибрации. Прилив энергии. Ей хотелось стать частью этого веселья. После жизни в деревенской глуши, в деревенской скуке она была готова к более волнующим переменам. Но ведь не поэтому она здесь! Необходимо найти Фрэнсиса. Девушка закрыла окно и вернулась в комнату. Пока что в своих бесплодных поисках она усвоила одно: без помощи не обойтись. Каждое утро она приходила к дому Люка, но до сегодняшнего дня ничего не происходило. А вот сегодня дядя вышел из дому. Она последовала за ним, надеясь, что он приведет ее к Фрэнсису, но налетела на графа и упустила цель. Придется все начинать сначала. Конечно, она могла бы колотить в дверь кулаками и требовать, чтобы ее провели к дяде, но воспрепятствовала мудрость... или трусость? Если он пытается разделаться с Фрэнсисом, то вряд ли приведет ее туда, где держат брата. И неизвестно, что он предпримет, если пронюхает о подозрениях Клариссы. Нет, если предстоит схватиться с Люком, она нуждается в помощи и надежной защите. И Джаспер Сент-Джон Салливан может обеспечить ей и то и другое. Конечно, ему не обязательно знать, что Кларисса потребует услуги за услугу. Как только она вернет Фрэнсиса, им обоим придется скрываться, а где лучше всего скрываться, как не в Лондоне, под покровительством ничего не подозревающего графа Блэкуотера? Ведь граф обещал предоставить ей собственный дом, и там она сможет спокойно жить вместе с братом. Люк даже в самых безумных мечтах не сможет представить, что его племянница ведет жизнь содержанки графа. Даже узнав, что она больше не в Кенте, а Фрэнсис исчез, он никогда не найдет их. Но вот в чем загвоздка: граф считает ее шлюхой, а значит, может потребовать от нее постельных услуг. Он сказал, что заплатит мистрис Гриффитс за контракт, дающий ему эксклюзивные права на Клариссу. И конечно, рассчитывает получить от этого контракта что-то и для себя. Да какой бы мужчина на его месте не рассчитывал? Продолжая прихлебывать вино, Кларисса задумчиво смотрела в огонь. Как может она, зная все это, спокойно и решительно отказать ему в его притязаниях? Она не могла сказать ему, что еще девственница и в таком случае вряд ли будет полезна для его целей. Ему требуется падшая женщина. А Кларисса Астли не из таких. О да, она обменялась парой поцелуев с сыновьями местных дворян, да и то под рождественской омелой. И было одно жаркое, душное лето, когда она вообразила себя по уши влюбленной в университетского друга сына соседского сквайра. Они оба наслаждались мгновениями, как тогда казалось, великой и тайной страсти. Но дело не пошло дальше неуклюжих ласк и неумелых поцелуев. Может, для начала она напомнит, что брак не должен осуществиться, иначе их просто не разведут? И тогда она получит отсрочку и не будет нужды продавать свое тело. Может, он удовольствуется ее ролью мнимой жены и поймет, что все интимные отношения только повредят его дальнейшим планам? Кларисса решила, что цепляется за соломинку. Но что еще ей остается делать? Пожалуй, следует попытаться установить собственные правила. Она согласится играть роль, но ничего более интимного не допустит. Если она так нужна ему в качестве жены, может, он тоже согласится с ее доводами. В конце концов, до сих пор он не выказывал к ней ни малейшего мужского интереса. Попытаться, во всяком случае, стоило. И до чего же утешительно иметь наконец план — что-то вроде лучика света в глубокой тьме! Кларисса снова подбросила угля в огонь, подошла к топчану и легла, прислушиваясь к слабым звукам, доносившимся с площади, и любуясь искрами огня в камине.