* * * Три колоссальных цилиндра колониального флота Аэо Таэа вот уже пятьдесят Взрослых Лет летели к звезде, согласно анпринской классификации называвшейся Сульпис-2157. Это была миленькая золотая звездочка, к которой прижимался газовый гигант, а вокруг гиганта вращалась согретая теплом планета, голубая, словно слеза. Большие и медленные астероиды, как выточенные на станке гайки двести километров длиной и сорок – между параллельными гранями, уже появлялись на самом краю восприятия сенсорной матрицы Анпринского народа в виде трех крошечных звездочек. Они находились слишком далеко от курса к системе Тей и, по правде говоря, были слишком незначительны. Галактика кишела подвидами-лилипутами, многие из которых понятия не имели о том, что входят в несоизмеримо более обширную и славную Кладу; они самозабвенно занимались своими маленькими проектами и империями, которые считали великими. Цивилизации обретали значимость, когда открывали способ перемещения со скоростью света. Анпринские этнологи отметили любопытный нюанс: сенсоры выявили причудливое временное искажение, как будто три корабля двигались со скоростью в десять раз меньше стандартной. Астрогаторы списали аномалию на гравитационное линзирование[261], внесли в бортовые журналы курс и скорость неуклюжего космического мусора и прицепили к нему метку «вероятная навигационная опасность». Праздное любопытство и дотошность ныне покойных, испарившихся анпринов, которые могли бы не обратить внимания на медленных странников, спасли Йеддена. В безумном плане, который он придумал, наблюдая за гибелью анпринской цивилизации в сиянии новой звезды, всегда было больше надежды, чем уверенности. Он надеялся, когда черпал темную энергию, искажающую континуум, опираясь на расчеты, сделанные столетия назад, и зная, что они принесут плоды лишь спустя века. Надеялся, когда год за годом просыпался во время долгого бегства к бродячей нейтронной звезде, постоянно оказываясь во власти сомнений. Малейший просчет мог стоить ему световых лет и веков. Он не мог умереть, но его запас топлива вовсе не был неисчерпаем. Вечно падать среди звезд хуже любой смерти. Он мог бы покончить с сомнениями силой мысли, но тогда надежда тоже исчезла бы, оставив лишь слепую уверенность. Продолжая надеяться и сомневаться, он обогнул нейтронную звезду и помчался дальше, как снаряд, которым выстрелили из гравитационной пращи. Поскольку Йедден мог надеяться, он мог плакать; слезы из смартльда пролились, когда радары дальнего действия засекли три движущихся объекта менее чем в пяти световых часах от расчетной точки. Когда Йедден превратил остатки топлива в темную энергию, чтобы догнать армаду Аэо Таэа, ему пришла в голову шальная мысль. Несмотря на все перемены по сути и форме, он так и не утратил способность видеть числа и слышать их шепот. А ведь от жизни, которую он вел на Тее, его отделяла половина тысячелетия. Десять дней он транслировал сигнал бедствия: «Помогите, я единственный выживший в звездной войне». Он знал, что в космосе не действует морское право, как в мировом океане Тея, и нет Морских самостей – Аспектов, одновременно великодушных, суровых и отважных. Аэо Таэа могли его небрежно прикончить. Но он собирался подкупить их с помощью взятки. * * * Как и во многих сельских домах ковчега Амоа, в поместье Тоэ Яу был деревянный бельведер, расположенный на холме через два поля по ходу вращения цилиндра. Легкий и изящный, сплетенный из ветвей генетически модифицированной ивы, этот павильон – как и множество других, разбросанных повсюду в кантонах Амоа, – стал местом собраний, где Взрослые могли общаться друг с другом на своей скорости, сняв ненавистные преобразователи речи с шеи, ворчать, ныть и сплетничать, а также шпионить через телескоп и круглое отверстие в крыше за сородичами на другой стороне мира. Вечеринки с телескопом стали самым модным поводом для Взрослых, чтобы уединиться и пожаловаться на отпрысков. Однако Фестиваль Быстрых Детей был именно днем отпрысков – хоть взрослым и казалось, что он длится неделю, – и потому Ноха Тоэ Яу направил телескоп не на соседа по другую сторону от солнца, но на солнечный такелаж в десятках километров от земли, где воздух становился разреженным: там кишели детские команды, разворачивали огромные знамена из моноволоконной ткани, устраивали жестокие битвы воздушных змеев. – Вот что я тебе скажу: своему ребенку ни за что не разрешил бы совершить такую глупость, – проворчал Ноха Тоэ Яу. – Удивлюсь, если хоть кто-то из них доживет до Пункта Назначения. Быстрый улыбнулся, зная, что его призвали, поскольку Йемоа Тоэ Яу учудил нечто гораздо более опасное. Йехау Тоэ Яу налила гостю шоколада – напиток с легкими галлюциногенными свойствами густел, остывая. – Главное, чтобы он вернулся до Дня Звездолета, – сказала она, а потом нахмурилась, глядя на широкую лужайку перед поместьем, где со всей округи собрались Быстрые Дети в лучших нарядах и побрякушках, чтобы мельтешить у длинных пиршественных столов. Кажется, они кидались друг в друга едой. – Знаешь, такое ощущение, что из-за них время ускоряется. Не сильно, по чуть-чуть каждый день, но точно ускоряется. Оно теперь как будто утекает сквозь пальцы. Несмотря на удивительно замысловатый аннигиляционный двигатель, флот Аэо Таэа мог двигаться со скоростью не больше десяти процентов от световой, что сильно не дотягивало до порога, за которым замедление времени становилось ощутимым. Путешествие к Пункту Назначения – Быстрый обнаружил, что язык Аэо Таэа естественным образом благорасположен к Пафосным Заглавным Буквам, – можно было осуществить только на корабле поколений. Аэо Таэа ухитрились ограничиться одним-единственным поколением. Удивительно медленный отклик, полученный анпринскими сенсорами, не был причудливым искажением пространства-времени. Тела странников, их мышление, восприятие и метаболизм были перестроены учеными таким образом, чтобы функционировать в десять раз медленнее, чем свойственно гуманоидам. Они обитали в цилиндрах, где искусственный свет, рожденная центробежной силой ласковая гравитация и спокойный, нежный климат создавали все условия, необходимые для жизни со скоростью улитки. Утренние приветствия длились часами, утро затягивалось на стандартную неделю. Сезоны продолжались годами – нынче царила нескончаемая томная осень. Предполагалось, что путешествие длительностью в триста пятьдесят лет займет столько же времени, сколько и среднестатистический срок трудоспособной жизни. Амоа был миром людей среднего возраста. Тут появился Быстрый и все изменил. – Он хоть намекнул, куда собрался? – спросил Быстрый. Вечно с этими мальчишками проблемы. Девочки вели себя иначе, девочки просчитывали последствия. Йехау ткнула пальцем вниз. Быстрый вздохнул. В Амоа любое направление побега стремительно приводило назад, к родному порогу, поэтому возможности для бунта были ограничены. Если подняться по снастям, опутавшим длинное солнце, – подняться повыше, на километры, чтобы оттуда взглянуть на всех с великим негодованием, – то за тобой будут наблюдать через телескопы. Смотреть, как ты карабкаешься, пыхтя, а потом приунывший, вспотевший и голодный возвращаешься домой. В Амоа юные мятежники уходили наружу. Быстрый поставил стакан с шоколадом и приступил к искусной процедуре перенастройки наночастиц своего податливого тела. Чете Тоэ Яу показалось, что он начал искриться, как мелкий серебристый тальк или пыль с крыльев мотылька. Йехау вытаращила глаза. Все Трехмирье знало про Быстрого, который приблизил конец Пути, улаживал ссоры между поколениями, разыскивал сбежавших детей, и потому каждый считал его своим приятелем. Но на самом деле он был инопланетянином. – Было бы значительно легче, знай я хоть отчасти, куда он направился, – сказал Быстрый. – Там очень много укромных мест, придется искать. Ну ладно. На вашем месте я бы немного отошел в сторону. Он встал, театрально раскинул руки и превратился в рой наночастиц. Взмыл к гудящему телескопу, который торчал из отверстия в крыше павильона, – «Взгляните на это через свои линзы, вы, живущие на другой стороне мира, и посплетничайте!» – а потом со скоростью мысли вонзился в землю, как копье, и исчез. * * * В конце концов мальчик оказался примерно там, где и предполагалось. Прямо над выпуклым кожухом двигателя простирался мертвый, как соляной столп, пейзаж коммуникационной зоны, во время осмотра которой радарное зрение Быстрого выявило вспышку – яркую, словно новая звезда. Укромный уголок внутри подпорки главной антенны, с отличным видом на стройку. Пацаны и всякие сооружения… Быстрый с упоением изображал ворчуна, когда жаловался чете Тоэ Яу на непредсказуемость мальчишек. На самом деле все было наоборот. – Ты там часом не замерз? – спросил Быстрый. Йемоа вздрогнул, когда в наушниках шлема раздался трескучий голос. Завертел головой, пытаясь высмотреть чужака среди бесчисленных теней межзвездного пространства. Повинуясь мысленному приказу, тело Быстрого начало светиться. Он отлично знал, как выглядит со стороны: сияющий и обнаженный в вакууме, стоящий босиком на шершавой обшивке цилиндра, слегка наклонившийся вперед под воздействием вращения. В возрасте Йемоа он сам пришел бы в ужас от такого зрелища, но на Быстрых Детей благоговейный трепет действовал так же, как на их Медленных Родителей – пробуждал в них дружелюбную ворчливость. – Уходи. Сияние тела Быстрого рассеяло тьму до самых тайных ее корней. Йемоа Тоэ Яу даже в желто-зеленом скафандре выглядел тощим. Он завозился и повернулся спиной: у Аэо Таэа это было смертельное оскорбление, до которого и тейские Аспекты с их замысловатым этикетом не додумались. Быстрый дернул за страховочный фал мальчишки. Трос выглядел неповрежденным, карабин действовал. – Не трогай. – Не стоит безоглядно полагаться на такие вещи. Космические лучи могут ослабить структуру пластика: один сильный рывок – и трос лопнет в тот самый момент, когда ты будешь в нем нуждаться сильнее сего. Да, мой дорогой друг, я собственными глазами видел, как людей уносило в бескрайний космический океан. Шлем с яркими нарисованными птицами повернулся в сторону Быстрого. – Врешь. Быстрый запрыгнул к беглецу и устроился рядом с ним в гнездышке. Йемоа отодвинулся, насколько позволяла теснота. – Я тебе не разрешал сюда забираться. – Этот корабль – общая собственность. – Но не твоя. – Верно, – согласился Быстрый. Он скрестил ноги и притушил сияние своего тела так, чтобы они оба смогли увидеть озаренный прожекторами изгиб строящегося звездного двигателя. Скалярный привод сам по себе был небольшим устройством – в системе координат Амоа его можно было сравнить с размерами зажиточного сельского поместья. Но к нему прилагалось множество инженерных сооружений, высоких бункеров, куполов и трубопроводов, в совокупности представляющих собой систему транспортировки, благодаря которой вода и антивода превращались в темную энергию. Над стройкой зависли на стационарных орбитах пять кораблей-прожекторов, словно маленькие солнца. Быстрый не сомневался, что на площадке все кипит от бурной, энергичной деятельности, но прямо сейчас для его восприятия – на Детской Скорости – она превратилась в неподвижную картину: работники в ярких, как птичье оперенье, скафандрах, инженеры в тяжелой броне, многочисленные роботы, а также ползающий и летающий транспорт, – все застыло. Они перемещались, но так медленно, что невозможно было рассмотреть отдельные движения; однако стоило моргнуть, и все менялось. Быстрый сидел с Йемоа долго даже по меркам Родителей. За строительными прожекторами неспешно двигались по своим орбитам звезды. Интересно, подумал Быстрый, какими их видят взрослые? Он перешел на Родительскую Скорость и внутренне ахнул от восторга: звезды теперь мчались во весь опор, каждая чертила на темном фоне дугу. Строительная площадка ожила, маленькие роботы-сборщики и челноки так и замелькали, извергая струйки пара из турбин. Десять лет, десять взрослых лет прошло с тех пор, как Быстрый просочился сквозь корпус колонии Га’ату и соткался из столба наночастиц. Он все еще не знал, к какому миру принадлежит: Родительскому или Быстрых Детей. Тогда не было Быстрых Детей, вообще не было детей. Этого требовал контракт. Предполагалось, что когда цилиндры достигнут Пункта Назначения, начнется эпоха детей, рожденных старым – быстрым – способом, должным образом приспособившихся к новому миру. Быстрый изменил все это в обмен на свое спасение: он пообещал, что до Пункта Назначения они доберутся не за медленные годы или даже медленный сезон, а за часы – реальные часы. С оговоркой, что придется сделать крюк – для релятивистского флота это был вопрос считанных минут – к планете Тей, старой родине Быстрого. Провели собрания, пришли к согласию: скудные энергетические запасы Аэо Таэа позволяли воплотить план в жизнь, хоть их и было впритык. Путешественникам пришлось перейти на биотопливо и мускульную силу; все технологические ресурсы перенаправили на сборку трех скалярных установок, использующих темную энергию. Все ради того, чтобы путешествие завершилось в мгновение ока. Затем пышные леса и редколесья, покрывающие внутренние склоны цилиндров, зацвели и выпустили облака генетически модифицированной пыльцы. Все жители на три дня слегли с симптомами простуды, все женщины забеременели, и девять месяцев спустя родились первые Быстрые Дети. – Ну а где же твой корабль? При звуке голоса Йемоа Быстрый переключился на Детскую Скорость. Работа на ослепительной равнине замерла; звезды опять поползли. – Он мне не нужен, – сказал Быстрый. – Я и без того знаю, насколько велик космос. – Двигатель действительно использует темную энергию? – Да. Йемоа подтянул к груди колени, окоченевшие от долгого бдения в абсолютном холоде. Осколок воспоминания пронзил Быстрого: покрытые льдом каналы Янна, многомесячная тьма. Он вздрогнул. Чья это была жизнь, чья память? – Я читал о темной энергии. Это сила, которая заставляет Вселенную расширяться все быстрее, и оттого расстояние между объектами – включая меня, тебя – постоянно увеличивается. В конце концов скорость так возрастет, что Вселенная разорвет саму себя на кварки. – Такова одна из теорий. – Каждая частица будет настолько далека от любой другой, что окажется в отдельной Вселенной. «Отдельной» в буквальном смысле. – Как я уже сказал, это такая теория. Йемоа, твои родители… – Ты превратил эту силу в космический двигатель. – Ваша аннигиляционная система подчиняется законам термодинамики, которые описывают тепловую смерть Вселенной. Мы все стареем, остываем и постоянно отдаляемся друг от друга. Давай-ка вернемся внутрь. Тебе, должно быть, неудобно в этом наряде. По сравнению с холодом межзвездного пространства скафандры Аэо Таэа выглядели танцевальными костюмчиками, но на самом деле представляли собой искусную молекулярно-технологическую конструкцию, оснащенную системами жизнеобеспечения и самовосстановления. И все же Быстрый предпочитал не думать, как все зудит и смердит, если не снимать такую штуку несколько дней. – В День Звездолета здесь находиться нельзя, – предупредил Быстрый. – Плотность частиц низкая, но на скорости света ее хватит, чтобы ты поджарился. – Получается, мы станем Медленными, – проговорил мальчик. – Для нас пройдет несколько часов, а во внешней Вселенной – пятьдесят лет. – Все относительно, – сказал Быстрый. – Когда мы туда доберемся, – продолжил Йемоа, – распакуем посадочные модули, приземлимся и увидим новый мир, огромный Пэ-у-нэ-кэ-тэ Наз-на-че-нь-йа. Но наши мамы и папы останутся в Трехмирье. Мы будем работать, осваивать этот новый мир, у нас появятся дети, внуки – может, мы увидим правнуков, но в конце концов умрем, а Родители в небесах почти не состарятся. Быстрый обхватил колени руками. – Ты в курсе, что они вас любят? – Знаю. Я все знаю. Дело вообще не в этом. Ты думал, все упирается в любовь? Ну и дурак. Что такого в тебе находят Родители, если ты веришь во всякую чушь? Но все-таки… какой в этом смысл? «Никакого, – подумал Быстрый. – И весь, какой только возможен. Этой Вселенной не нужно другого смысла, кроме прекрасного и разгневанного тебя в желто-зеленом скафандре и шлеме с чокнутыми птицами». – Знаешь, – сказал он вслух, – что бы ты сейчас ни чувствовал, им еще хуже. Сдается мне, ты не в силах вообразить, насколько хуже. Все, кого они любят, состарятся в мгновение ока, умрут – и они не смогут поддержать, помочь, окажутся в ловушке там, наверху. Да, я уверен, – им намного хуже. – Угу, – сказал Йемоа, потом хлопнул руками в перчатках по худым коленкам. – Знаешь, тут просто дубак. – Тогда пошли. Быстрый встал и протянул Йемоа серебряную руку. Звезды у них над головой неспешно следовали по выгибающимся трассам. Двое спустились с антенной опоры и по кривому корпусу мира отправились домой.