– Эти ублюдки прибавили скорости. Наверное, ради этого сожгли водород до последней молекулы. По новым расчетам мы окажемся в зоне поражения через шестьдесят четыре часа. Капитан кометы «Святая Джуди», ветеран восстания на «Марлен Дитрих», повернулся к Хорхе, инженеру по реконфигурации корабля. – Дальнобойные оборонительные орудия? На коже капитана Савиты были изображены бледно-зеленые бамбуковые листья на солнечно-желтом фоне, и такая изысканность плохо сочеталась с ощутимым беспокойством в командной утробе. – Первая волна ракет полностью вырастет и будет готова к запуску через двадцать шесть часов. А вот бойцы – нет. Самое большее, что я смогу выжать из ассемблеров – шестьдесят шесть часов. – А как бы мы могли уложиться в срок? – спросил Сол Гурски. – Если ты мне поможешь, я упрощу конструкцию истребителя для ближнего боя. – Насколько ближнего? – спросил капитан Савита. – Меньше ста километров. – Насколько упростишь? – поинтересовалась Элена. – Сделаю из него вооруженный экзоскелет с маневровыми двигателями – и все. Вот так, подумал Сол. Мертвецам нельзя тупить. Поступать умно лишь единожды – привилегия мяса. * * * В космической войне ко времени относились столь же расточительно, как и к энергии и расстоянию. Оставшиеся до запуска растущих боевых единиц двадцать шесть часов Сол Гурски провел обнаженным в космосе, воображая свет звезд на лицевом щитке. Прошло пять лет после того, как он воскрес во второй раз в жилом обиталище на «Марлен Дитрих», но звезды до сих пор его удивляли. Когда воскресаешь, запоминаешь то, что увидел в первую очередь. По ту сторону прозрачного тектопластикового пузыря были звезды. А в первый раз он увидел Элену. Они теперь были едины и в жизни, и в смерти. Некровиль не смог стать для них убежищем. Беззаконное гетто лишь дало Адаму Теслеру новые замысловатые возможности отмщения. Те, кого он прислал, называли себя Повелителями Бентоса. Дикие, свободные, мертвые. Вероятно, они сами не догадывались, что работают на «Теслер-Танос». Они застигли ее в баре для мертвецов на Терминальном бульваре. С гарпуном. Оставили у нее на лбу свой знак – череп, – как будто опровергая символ смерти, который Сол вырезал у нее на ладони. Вот теперь ты действительно мертва, мясо. Он понял, что на Земле они никогда не будут в безопасности. Compañeros[229] из Дома смерти подделали контракты на Ночную вахту в космосе. Таблетка, которую принял Сол, оказалась удивительно горькой, а столкновение с белым светом – таким же жестким, как в первый раз. Звезды. Среди них можно затеряться, превратиться в туго натянутую струну души, внимательно смотрящий глаз. Где-то там пряталось созвездие из восьми огоньков, летящих плотным строем, бесшумно. Убивающие звезды. Звезды смерти. Все вышли поглядеть, как ракеты вылетают из черных отверстий в мутном льду. Через двадцать километров включились химические двигатели, и рядом со «Святой Джуди» возникла новая галактика из белых звезд. Они смотрели, как ракеты исчезают из виду. Двенадцать часов до контакта. Мертвецы знали, что они заставят мясо потратить впустую несколько тысяч снарядов для точечной обороны – не более того. В дюжине капсул для фабрикации, рассеянных по талии толстушки «Джуди», росли истребители Хорхе и Сола. Их медленная сборка, молекула за молекулой, завораживала Сола. Злые, темные штуковины; андреевские кресты[230] из расплавленной кости. В центре каждого – полость в форме человека. В них летали, распластавшись. Нижние руки держали рычаги управления двигателем, верхние – заряжали и нацеливали лазерные пулеметы. Краем глаза Сол вновь увидел мельтешение темных крыльев. Он уже однажды обманул ангелов, принесших дурные вести. Он их снова обведет вокруг пальца. Первое сражение в битве при комете «Святая Джуди» произошло в 01:45 по всемирному времени. Соломон Гурски наблюдал вместе со своими товарищами по команде из теплой командной утробы, окутанной льдом. Через виртуальную среду он воспринимал космос в трех измерениях. Синие цилиндры – корабли корпорад. Белый рой, приближающийся с сотни разных направлений – ракеты. Одна достигла цилиндра и взорвалась. Потом еще одна, и еще; вскоре внутренний дисплей залило белым светом, как будто вспыхнула новая, и первая волна ракет была уничтожена. За ней пришла вторая. Авангард вспыхивал, превращаясь в прекрасные и бесполезные светящиеся цветы. Ближе. Они подбирались все ближе, прежде чем мясо успевало их растерзать. Сол увидел, как ракета нагрянула с юга, устремилась к ведущему кораблю – и он исчез в красной вспышке. Кометчики «Святой Джуди» радостно завопили. Один враг исчез, текторы из боеголовки превратили его в пузырящийся шлак. Минус один – вот и весь успех. Теперь все зависело от истребителей и их пилотов. Сол и Элена занимались любовью в ожидании старта. Их нижние и верхние руки туго переплелись в невесомости переднего обзорного пузыря. Звезды рисовали на прозрачном куполе неспешные дуги, как будто он был небосводом. Любовь не может преодолеть смерть; Элена осознала эту горькую истину лишь теперь, а ведь в доме на холме, в постели с Солом, ей казалось, что между ними есть нечто общее. И все-таки любовь способна преобразиться в то, что предназначено для вечности. Когда влага на коже высохла, Сол и Элена плотно запечатали мягкие интимные места и отправились в стартовые отсеки. Сол поместил ее в центральную полость истребителя. Тектопластиковые пальцы обхватили тело Элены и соединились с кожными схемами. Костюм ангела ожил. Благодаря эм-телепатии они освоили один трюк: трение лимбических систем друг о друга – что-то вроде внутреннего поцелуя. Оба затрепетали от удовольствия, и она улетела в экзоскелете, с которого еще продолжали отваливаться сгустки застывшего тектополимера. Защитники «Святой Джуди» будут сражаться в темноте и тишине; мысленный поцелуй станет последним радиоконтактом, пока все не решится. Соломон Гурски наблюдал, как голубое мерцание двигателей сливается со звездами. Запасы топлива ограничены; вернувшиеся из боя сбросят ангельские костюмы и поплывут с помощью солнечных парусов. Он отправился в командную утробу, чтобы наблюдать за битвой через приятное щекотание молекул в лобных долях. Ангелы «Святой Джуди» сформировали две эскадрильи: одна отвечала за противоракетную оборону, другая взмыла над эклиптикой, чтобы атаковать вражеские корабли и уничтожить их, не давая возможности опустошить арсенал. Элена была в группе ближней обороны. Внутренним зрением Сол видел ее ангельский корабль как значок красного цвета с золотыми тигровыми полосками, какой была ее кожа. Он следил за замысловатой траекторией ее движения вокруг «Святой Джуди», а синие цилиндры в это время приближались к пространству, помеченному надписью «Зона поражения». Внезапно семь синих значков породили облако актинических искр, которые обрушились на «Святую Джуди», словно фейерверк. – Иисус, Иосиф и Мария… – тихо выругался кто-то. – Пятьдесят пять g, – спокойно проговорил капитан Савита. – Время до столкновения – тысяча восемнадцать секунд. – Им ни за что не справиться со всеми ракетами, – сказал Коби. Его кожа была разрисована в стиле Мондриана; он теперь вместо Элены отвечал за дистанционное зондирование. – В первой волне к нам приближаются сто пятнадцать объектов, – сообщил Хорхе. – Сол, надо прибавить скорость, – сказал Савита. – Если сила тяжести возрастет больше, чем на одну тысячную, катушки электромагнитной катапульты деформируются, – сказал Сол, загрузив нужные данные на визуальную кору. – Необходимо как-то испортить им расчеты, – настаивал Савита. – Я попытаюсь подобраться как можно ближе к этому рубежу… Он с радостью погрузился в проблему выжимания нескольких миллиметров на секунду в квадрате из большой электромагнитной пушки, отвлекшись от траекторий, виражей и плоскостей атаки, чья важность росла по мере сближения истребителей и ракет. В частности, он теперь не следил за маневрами тигрового креста и не думал о том, что тот в любой момент может пересечься с синей кривой, что приведет к аннигилирующей вспышке. Сол видел, что голубые звезды одна за другой гасли, но медленно. Слишком медленно. И слишком мало. Компьютер подсказал решение. Сол скормил его катапульте. Они ускорились с плавностью тихого вздоха. Тридцать лет прошло с тех пор, как Сол Гурски покрывал голову в синагоге, и все же он взмолился Яхве: пусть этого хватит. Один истребитель – Эмилио, пятнистый индиго – они уже потеряли, половина ракет продолжала полет. В правом верхнем углу виртуального экрана безжалостно продолжался обратный отсчет. Шестьсот пятнадцать секунд. Им оставалось жить десять минут. Но ангелы атаки уже порхали среди вражеских кораблей, уклоняясь от ярких вспышек дронов-перехватчиков ближнего действия. Мясо попыталось рассеяться, однако у их кораблей осталось мало топлива, они были неуклюжими и неповоротливыми. Ангелы «Святой Джуди» пикировали, стреляли, сбивая ракетные установки и солнечные панели, взрывая пузыри жизнеобеспечения и топливные баки с остатками водорода. Тринадцатилетние пилоты погибали, охваченные химической яростью, вываливаясь в вакуум в окружении слез из мгновенно замерзшего амортизационного геля. Атакующий флот сократился с семи до пяти, а потом и трех кораблей. Но в эту мясорубку затянуло не только мясо; из шести мертвых ангелов, которые отправились воевать, только двое вышли на возвратную траекторию, их лазерные конденсаторы разрядились, топливо закончилось. Пилоты катапультировались, развернули солнечные паруса, световые щиты. Два мясных корабля уцелели. Один использовал последние граммы топлива, чтобы развернуться и лечь на обратный курс; другой перенаправил горючее для маневровых реактивных двигателей в импульсную термоядерную установку и помчался к «Святой Джуди». – Идет на таран, – сказал Коби. – Сол, уведи нас от него, – приказал капитан Савита. – Слишком близко. – Цифры в черепе Сола были безжалостны. – Даже если я отключу катапульту, он все равно сможет переработать на топливо газ из системы жизнеобеспечения и компенсировать изменение курса. Командная утроба содрогнулась. – Твою мать… – благоговейно выругался кто-то. – Еще немного – и мог попасть, – доложил Коби. – Если бы Сол не прибавил скорости, угодил бы точно в цель. – Катапульта в порядке, – доложил Сол. – Райли мертв, – сказал капитан Савита. Пятьдесят ракет превратились в двадцать, но Эмилио и Райли погибли, а дистанция сокращалась вместе с пространством для маневра. Ошибки были недопустимы. – Двести пятнадцать секунд до столкновения, – объявил Коби. Основная масса ракет устремилась хвостом за «Святой Джуди». Огава и Шкура – сетка Мандельброта и далматинские пятна – сражались в арьергарде, не давая преследователям достичь цели. Оливково-зеленая рябь и красный с тигровыми полосками заняли позицию между кометой и кораблем. Квинсана и Элена. Иисус, Иосиф и Мария, близилась решающая схватка! Сол пожалел, что не может избавиться от изображений, транслируемых прямо в мозг. Он не хотел ничего видеть. Лучше внезапная аннигиляция, слепота и небытие, которые сменяются светом погибели. Таймер обратного отсчета был безжалостен, словно палач. Но нельзя зажмуриться, если смотришь внутренним взором. Сол бессильно наблюдал, как погибает Квинсана: вспышка с мясного корабля пронзила и разорвала его оливково-зеленый крест. Наблюдал за тем, как Элена исполосовала мясо лазерами, рассекла на дрожащие куски, и двигатели взорвались, а обломки полетели прочь от «Святой Джуди». И за тем, как она не успела увернуться – опоздала, не рассчитала, – и деталь системы жизнеобеспечения отсекла нижнюю часть креста вместе с маневровыми двигателями и световым парусом, и полосатый ангел полетел кувырком во тьму, искалеченный и обреченный. – Элена! – закричал он вслух и мысленно. – Элена! Господи боже! Иисусе! Но Сол Гурски не верил ни в того, ни в другого, и потому они позволили Элене Асадо отправиться в бесконечный полет в сторону красивого скопления галактик в созвездии Девы. Последняя вспышка гнева Земли против собственных детей иссякла: осталось двадцать ракет, десять, пять, одна. Ноль. «Святая Джуди» продолжила медленно выкарабкиваться из гравитационного колодца в густую тьму и лютый холод. Пятьсот двадцать пассажиров спали во льду как младенцы, как мумии в гробнице. Соломону Гурски и остальным предстояло вскоре к ним присоединиться, чтобы в объятиях льда умереть на пятьсот лет, пока «Святая Джуди» совершит переход к другой звезде. Окажись это сон, думал Сол, я смог бы забыть. Во сне все менялось: воспоминания становились снами, сны – воспоминаниями. Во сне существовало время, а время – это перемены и, возможно, шанс стереть из памяти воспоминание о том, как она улетала прочь, обреченная кувыркаться вечно, поскольку те же силы, что один раз ее воскресили, делали это снова и снова, а солнечный свет давал ей пищу; она не могла умереть. Но его ждал не сон. Его ждала смерть, которая теперь ничего не значила. Пятница Мужчина и женщина смотрели, как горит город. Это был один из декоративных равнинных городов, которые народ Зорких наблюдателей возвел и поддерживал в приличном состоянии ради эйстетводов[231], случавшихся раз в четыре года. Городок походил на драгоценный камень, а еще в нем было что-то от цветка, спирали, морской волны. Его в той же степени можно было назвать огромным зданием, что и миниатюрным городом. Он горел весьма элегантно. Разлом прошел точно посередине. Трещина была чистая и прямая – чего и следовало ожидать от Зорких наблюдателей – и разделила криволинейную архитектуру пополам сверху донизу. Земля все еще содрогалась от толчков. Город мог бы починить себя сам. Он мог бы погасить пламя – перекрыв, как предположил мужчина, поток магмы, – изменить форму оплавленных островерхих крыш, стереть копоть, избавиться от трещин и пропастей. Но его текторные системы утратили цель, а душа улетела к Небесному древу, чтобы присоединиться к остальным Зорким наблюдателям в их исходе. Женщина смотрела, как дым поднимается в темнеющее небо, скрывая огромный опал Уризена. – Это было не обязательно, – проговорила она. Ее кожа выражала печаль, смешанную с недоумением. – Он им больше не нужен, – возразил мужчина. – И в разрушении есть определенная красота. – Это пугает меня, – призналась женщина, и рисунок на ее коже подтвердил. – Я никогда раньше не видела, чтобы что-то заканчивалось. «Повезло», – подумал мужчина на языке, пришедшем из другого мира. Погодное зрение уловило вихрь: надвигалась большая буря. Впрочем, после начала орбитальных возмущений они все были большими. С каждым разом все мощнее. В конце концов ураганы вырвут леса с корнем, и атмосферу унесет в космос. В тот день, во время путешествия к воспоминаниям мужчины, они наткнулись на пустую яхтенную пристань; воды нет, сплошной песок, повсюду валяются понтоны, выброшенные на берег цунами. Лодки так и вовсе раскидало на расстоянии получаса ходьбы. Пустые корпуса по ватерлинию утопали в дюнах, мачты с парусами застряли в кронах деревьев. Погода была первым, что вырвалось из-под контроля. Мужчина почувствовал внезапное напряжение в теле женщины. Она осознала себя свидетельницей подготовки к концу света. Когда они добрались до уединенной долины, которую аура мужчины выбрала как самое безопасное место для ночлега, поднялся ветер, и мертвый город со всеми изгибами и трещинами начал издавать тихие стоны и аккорды. Когда их элементальные плащи соединились и погрузили корни ночной раковины в камень, мимо пронеслась стая пузырей, которые от порывов ветра дрожали и блестели. Женщина поймала одного; крошечная машина на мгновение прильнула к ее руке, питаясь биополем. Прозрачная шкура радужно переливалась, словно масляная пленка; через некоторое время существо затрепетало и лопнуло, превратившись в лужицу тектоплазмы. Женщина наблюдала за ним, пока элементали не закончили строительство убежища, но создание оставалось мертвым. Под изборожденным канавками пологом, который элементали вылепили из кремнезема, мужчина и женщина занялись любовью, поспешно и вместе с тем методично. «Секс и смерть», – промелькнуло в той части сознания мужчины, где субвокальная вместеречь не могла ничего подслушать. Мысль была чужеродной. Потом женщине захотелось поговорить. Она любила поболтать после секса. Почему-то в этот раз она не попросила рассказать о том, как он и другие Пятьсот отцов построили мир. «Поболтать» с ее точки зрения означало, что говорить должен именно он. Сегодня она не хотела, чтобы он говорил о начале мира. Ее интересовало, как все закончится. – Знаешь, что меня бесит? Не то, что всему приходит конец. Вот у меня в руке лопнул пузырь, и я не могу… постичь, что с ним произошло. А что говорить про целый мир? – Для этого чувства есть особое слово, – мягко проговорил мужчина. Над куполом их ночной раковины бушевал вихрешторм, он был в самом разгаре. Мужчина подумал: тонкая шкура – вот и все, что не дает ветру ободрать плоть с их костей. Так или иначе, текторы вцепились в скалу крепко и уверенно. – Это слово «умирать». Женщина сидела, подтянув колени и обхватив их руками. Она была обнажена; вихрешторм как будто проник в ее душу.