– Твою ж мать, это больно… А говорили, что мне никто больше не сумеет навредить. Вот сволочи. Вирткомб загрузил из небольшой встроенной памяти правила элементарной первой помощи. Йау-Йау осторожно вывела Яго из укрытия за ящиками из-под фруктов и массивными мусорными баками, уложила на спину. Его грудь вздымалась под оболочкой из блестящей лайкры, в теплом, пронизанном неоном воздухе дыхание превращалось в пар. Прохожие шли мимо. В некровиле кровь на асфальте не удостаивали даже беглым взглядом. – Иисус, Иосиф и Мария… Яго… Из уголка его рта сочилась кровь. Видя, что он не может даже пошевелиться, Йау-Йау присела рядом и вытерла кровь узорчатой подкладкой своей кожаной куртки. Те, кто его бил, целились в голову. Лупили бейсбольными битами, металлическими трубами, молотками. Он закрывал лицо руками. Кисти, предплечья, плечи больше всего пострадали. Левая бровь кровоточила без остановки, уши ужасно распухли и посинели. Кровь и пудра с блестками. Йау-Йау задалась вопросом, не отравится ли он. Яго рассмеялся. Явственно заскрежетали сломанные ребра. – Со мной все будет в порядке. Шалтай-Болтай соберется сам. Они не должны были бить меня так сильно. Ублюдки… – Он осмотрел изуродованные руки. Дождь размазал кровь по запястьям. – На то, чтобы привести их в нужный вид, ушло пять часов! – Кто это сделал, Яго? Мясо? Некрофобы? Яго покачал головой, его затошнило, и он сплюнул в канаву. – О, ради Бога, помоги мне встать. Как же это унизительно. – Йау-Йау подняла его и, как сломанную куклу, прислонила к стене магазина электротоваров. Для четырех утра – классическая поза: вечер с другом и бутылкой удался. – Йау-Йау, послушай. Мартика Семаланг. Ее схватили. – Ее схватили? У кого она? Что случилось? – Первый признак хорошего адвоката – пытливый и дисциплинированный ум. – Яго поморщился. – Люди, которые сделали это со мной… Я встретил ее, как ты и сказала, на углу, прозвучали правильные пароли, «Лестница в небеса», «Долбаный Дэвид Нивен», вся эта хрень для пятилеток. И вот она задает вопросы, на которые я не знаю ответов, и я пытаюсь сказать ей это, как вдруг подъезжает большая черная машина, и шесть придурков-модификантов выходят, бьют меня битой по физиономии, тащат эту Семаланг внутрь, бьют меня еще немного, потому что им, кажется, очень понравился сам процесс. – Ох, Яго. Неужели все это должно было случиться? Неужели в каждом частном расследовании необходимо вот так бегать туда-сюда, не понимая, что происходит? Бывало ли когда-нибудь, что все части головоломки складывались, как в модели континентального дрейфа, и адвокат-расследователь мог спокойненько сидеть и решать проблему в тишине и уюте своей гостиной, с пивом и приятной фоновой музыкой? – Окажись на моем месте ты, carnito[153], тебя бы уже засунули в резервуар Иисуса. Я пытаюсь донести до тебя эту истину. Большая черная машина – помнишь? Это был катафалк из Дома смерти. Со знаком в виде буквы V на двери, да-да. И я узнал шныря в костюме, который командовал. Большой говнюк по фамилии Ван Арк. Он знаменитость. Руководит центральным Домом смерти Святого Иоанна. Эй. Постой, Йау-Йау. Вижу, ты готова умчаться прочь, стуча каблучками, и причинить добро по списку. Но сперва вспомни наш прерванный разговор. – Что-то про какого-то Макгаффина? – М-да. Что получится, если забрать у адвоката усилители памяти… Макгаффин – это приспособление для ловли львов в Шотландии. – Я помню: но в Шотландии не водятся львы. – Следовательно, никакого макгаффина не существует. И уж точно никакого Ларса Торвальда Алоизиуса МакГаффина. Его никогда не было, если не считать фильмов Альфреда Хичкока. Хорошо, что у тебя удобная обувь, Йау-Йау, потому что кто-то играет с тобой в догонялки. – Яго махнул рукой, поморщился и несколько мгновений дышал с трудом. – Вот дерьмо. Тебе не кажется, что такие вещи никогда не случаются с нелюбимыми платьями? – У меня нет никаких платьев, Яго. – Тебе же хуже. В классической теории Хичкока у «макгаффина» единственный смысл – заставить человека, который уже бежит, не останавливаться. – То есть меня? – И того, кто попытался тебя токнуть. А также того, кто забрал у меня твою клиентку. Пока вы все бегаете вокруг, как безголовые петухи, по-настоящему важные события происходят где-то совсем в другом месте. – А Мартика Семаланг? – Querida, она и есть макгаффин. Таким вещам не учат на юрфаке, abogadito. – Кажется, у меня есть несколько вопросов, которые хотелось бы задать этому Ван Арку. С тобой все будет в порядке, Яго? Он показал ей руки. Обнаженная кость уже покрылась полосами розовой синтетической плоти. Струпья затвердевали, рубцовая ткань усыхала, синяки исчезали на глазах. – Я же сказал, что соберусь. – Кривая полуулыбка, среди руин макияжа выглядевшая жутковато, оказалась всем, на что ему хватило сил. – Йау-Йау! – Она уже одолела половину квартала. – В кои-то веки возьми такси. На пожарной лестнице главного Дома смерти в некровиле Святого Иоанна Йау-Йау poco a poco[154] вскрыла замок. Все вирткомбы профессионального уровня обладали встроенными рудиментарными техническими возможностями; нити из пальцев проникли в молекулярную решетку замка, наносистемы транслировали схемы на ее сетчатку и просчитывали перестановки. С точки зрения Йау-Йау, чьи миелиновые оболочки нейронов за годы употребления неуроускорителей привыкли к гиперскоростям корпоративных процессоров, все происходило с той же мучительной неторопливостью, как и рост бонсай, которые ее дедушка развесил в хитроумных проволочных люльках на водостоках сампана, подальше от неуклюжих двуногих и грязной морской воды. Крошечные деревца в крошечных горшках, обвязанные медной проволокой. Девятилетняя Йау-Йау их жалела, чувствуя, что видит собственное прошлое и будущее. «Ты смотришь как человек; чтобы все правильно понять, смотри как дерево, – сказал дедушка, поскольку от китайских дедушек ждут мудрых речей. – Ты видишь страдающие души, связанные тугой проволокой, пойманные в ловушку. А деревья – души борющихся за свободу, рост, самовыражение, поиск пути к совершенству. Это может занять много жизней, ты и я, возможно, уйдем в Мертвый город к тому времени, когда деревья достигнут совершенства, но они знают, что однажды будут свободны». Вирткомб передал на ее зрительную кору медленно растущую зеленую паутину, сетку капилляров: графическое отображение сигнализации Дома смерти. Сама Йау-Йау на схеме была отображена нелестным символом «женщина». «Оценочное время до конца сканирования: семьдесят восемь целых шесть десятых секунды», – напечатал вирткомб на внутренней стороне ее глазных яблок. Зубы мудрости и те растут быстрее. Голубовато-зеленый икарозавр длиной не больше кисти Йау-Йау наблюдал за ней со своего сухого насеста под козырьком, плотно прижав к телу кожистые крылья. Адвокатесса хмуро посмотрела на него: еще один грязный паразит, пожиратель мусора. После того, как дедушка погиб во время пожара в сампане, она сняла медную проводку со всех его бонсай, сказав им: «Будьте свободны, развивайтесь!» Она не знала, что ветка, которую однажды вынудили согнуться, никогда не станет прежней. Искривленный ствол не может выпрямиться и потянуться к солнцу. В течение года все деревья дедушки погибли от недостатка ухода, но Йау-Йау усвоила урок. Она избежала проволоки, которая могла бы ее связать; железная воля к успеху, стремление расти навстречу свету завели ее в круги, о которых Город утопленников мог только мечтать, однако перипетии и детские травмы от жизни в Сампан-Сити навсегда оставили отметины на ее душе. Дерево, которое подвязали слишком туго, сказал дедушка, сохранит следы от проволоки. Йау-Йау была экспертом по таким следам. «Сканирование завершено», – сообщил вирткомб. Паутина информационных вен и артерий потускнела; узор схем толщиной в микрон втянулся через промежутки между молекулами обратно в кончики пальцев Йау-Йау. Засовы отскочили с приятным лязгом. Вытерев дождь с лица тыльной стороной ладони, адвокатесса напустила на себя серьезный вид и пнула зеленую дверь. – Ой, – сказала Йау-Йау. – Здрасьте, – ответил человек с очень большим пистолетом, который ждал по другую сторону зеленой двери. – Сеньора Мок? Будьте добры пройти со мной. – Вы Ван Арк? – Я Ван Арк. – Выше ее, темнее, лучше подвешен язык. Моложе, если не считать глаз. Глаза мертвецов, как и руки трансвеститов, выдавали их истинную сущность. – Вы украли моего клиента. – Мертвец не ответил. – Ваши головорезы избили моего хорошего друга. – Так подайте на меня в суд. Было бы гораздо проще, если бы вы постучали в парадную дверь, сеньора Мок, – мягко проговорил Ван Арк. – Как-никак, мы вас ждали. – И сколько еще древних детективных клише мне придется отыграть… – сказала адвокатесса, удивляясь собственной дерзости: ствол пистолета почти уперся ей в левое ухо. Ван Арк привел Йау-Йау в какую-то комнату. Единственным источником света было тусклое зеленое мерцание настольного инфодисплея и рассеянный уличный свет через залитое дождем панорамное окно во всю стену офиса. Хорошая звукоизоляция; ни крики, ни барабанный бой не нарушали тишину Дома смерти. Зрение Йау-Йау медленно приспосабливалось после стерильного сияния коридора. На фоне окна вырисовывались силуэты двух женщин: одна сидела, другая стояла прямо за сидящей фигурой. Сидевшая была Мартика Семаланг. Призрачный свет монитора озарял ее лицо. Она выглядела тем, кем и была: мертвячкой. – Йау-Йау… – Голос превратился в сдавленный скрип. – Я знаю, кто я. Внимание адвокатессы было полностью сосредоточено на силуэте женщины, которая стояла позади Мартики Семаланг. У живых существ не бывает столько рук. Особенно растущих вот так, выглядящих вот так, распростертых с растопыренными пальцами над плечами и черепом. – Твою мать… – прошептала Йау-Йау. – Некоторые Дома смерти отказали бы в изменениях, которые потребовала Айлита, – сказал Ван Арк, убирая пистолет в кобуру под безупречно сшитым костюмом и включая незаметную лампу для чтения. У мертвой женщины был такой взгляд, что Йау-Йау не могла перестать смотреть на нее. Голову и шею Мартики Семаланг покрывали ладони со сцепленными пальцами, которые медленно разжимались – как будто расцветали непристойные цветы из плоти. Всколыхнувшись волной, эти пальцы поприветствовали Йау-Йау. – Технические характеристики были уникальными, тектоинженерные параметры – точными; и все же я думаю, вы должны признать, что наша команда дизайнеров справилась с этой задачей в весьма творческой и оригинальной манере. – С какой еще задачей? – Ах, если б у себя могли мы увидеть все, что ближним зримо[155], – продекламировал Ван Арк. Женщина с руками вместо волос улыбнулась. У нее было прекрасное, ангельское лицо. Часть ладошек приподнялась над ним; вместо предплечий они росли из мускулистых щупалец, похожих на веревки. – Телепатия, сеньора Мок. Разрушение барьеров самости. Проникновение в мысли другого человека. Осознание того факта, что «другой» действительно существует. Мартика Семаланг плакала, опустив голову и спрятав лицо в ладонях; она была уничтожена. – Невозможно. – И это говорит адвокатесса, которая полжизни проводит в сети? Вы молекула за молекулой пробрались в нашу систему безопасности – которая, кстати, не такая старая и не такая ветхая, как кажется, – вы стали единым целым с ней, ее физическим продолжением, а она – вашим. То же самое с Айлитой: молекула за молекулой, воспоминание за воспоминанием она внедряет свои тектосхемы через череп в мозг клиента, становясь единым целым с ним, думая его мысли, чувствуя его эмоции, переживая его воспоминания, передавая их кому-то еще. Вы удивитесь, узнав, какой существует рынок для живой эмпатической связи между разумами. Службы безопасности корпорад, которые хотели бы знать, говорят ли их сотрудники правду. Сексуальные партнеры, возжелавшие обменяться телами. Конечно, подобные услуги обходятся недешево, но Айлита в долгу перед нами. Не желаете ли демонстрацию? Мертвячка шагнула в сторону Йау-Йау, вытянув руки-щупальца во всю длину. Адвокатесса отпрянула. – Если эта сука подойдет ко мне, я сломаю ей пальцы. Все без исключения. – Носить знание как идеальную кожу, мембрану между собой и миром, удобно и безопасно. Допустить, чтобы это знание проникло под кожу, в тело, внутрь? Сродни изнасилованию. Йау-Йау была категорически против. – Простите, – сказал Ван Арк. – Связующее Звено не хотела вас напугать. На самом деле, мы вас сюда привели не для того, чтобы разыграть хрестоматийную сцену из нуарного кино – просто поскольку все прочее у нас есть, я не вижу причин, по которым сеньоре Семаланг могли бы отказать в адвокате. – Йау-Йау, она увела меня туда, – сказала Мартика Семаланг, чье лицо было залито слезами. – Она вернула меня назад, заставила вспомнить. Прошлое, Йау-Йау. То, что случилось. – Ваша медуза из зоомагазина проникла в ее голову и взломала встроенные энграммные шифры. Связующее Звено одарила Йау-Йау высокомерным взглядом: «Ты, суетливое мясцо, завернутое в кожу». – Всё, Йау-Йау. Фотография, дом – все. Теперь я знаю. – Йау-Йау раньше не видела, чтобы мертвецы плакали. – Учитывая, что мы кое-что не доделали, возможно, было бы лучше вам все испытать на собственном опыте, – предложил Ван Арк. – Тогда мы избавимся от многословных разъяснений. – Вы хотите, чтобы я… с ней? – Нам не нужно трахаться, дорогуша, – сказала Связующее Звено. У нее был на удивление глубокий и звучный голос. – Мы всего лишь прокатимся тандемом. И тебе даже не придется впускать меня в свою голову; я подключусь к костюмчику и нарисую тебе картинку, как в виртуальности. – Она придвинула вращающееся офисное кресло и села прямо за Мартикой Семаланг. Щупальца вытянулись, ладони окружили голову жертвы. Возложение рук. Йау-Йау ощутила, как подкатывает комок к горлу, и с трудом взяла себя в руки. – Как ваш законный представитель, советую этого не делать, – сказала она. – Йау-Йау, все в порядке. Я хочу этого, пожалуйста, пойми. Я хочу знать. – Ладони и пальцы надавили на голову Мартики Семаланг. Мертвячка зажмурилась и приоткрыла губы в выражении религиозного восторга и боли. Связующее Звено протянула еще две руки от основания своего черепа к Йау-Йау. – Ты идешь со мной или нет, мясная детка? Йау-Йау неохотно взяла протянутые руки, но не смогла подавить дрожь, когда синестетическое покалывание пробежало по предплечьям. Контакт. Текторные системы сталкивались и сливались, как средневековые армии, перебрасывая через рвы и траншеи самости молекулярные мосты и лестницы. И Йау-Йау Мок очутилась в памяти другого человека. Этот человек тонул и видел, как гласила легенда, всю свою жизнь как проекцию на небо, к которому так отчаянно стремился. Но его тянуло вниз, вниз, вниз, все дальше и дальше, события чередовались с молниеносной скоростью, минуя скучное и обыденное: отредактированные избранные моменты великой цепи бытия; из утробы в могилу за двадцать три минуты с перерывами на рекламу. «Спонсор этой жизни – компания такая-то». Вечеринка по случаю восьмого дня рождения, которой для нее не устраивали, с друзьями, которых не было, в доме, где она никогда не жила, но он был ей так же знаком, как пять привязанных друг к другу барж – место, где она родилась и выросла. Дом на той фотографии, где виднелся фрагмент таблички. Восемь свечей на торте. «С днем рождения тебя, с днем рождения тебя…»