Глава 8 Июль 2091 года. Сочи. В голове с оглушительным грохотом стучал молот. Настолько сильно, что я просто не мог сконцентрироваться ни на чём, кроме этого звука. Сидя в бронированном мобиле министерства внутренних дел, закованный в наручники — именно таким меня мог бы кто-нибудь увидеть. Разумеется, если бы ему довелось оказаться напротив. Но кроме двух вооруженных бойцов в передней части транспорта, рядом никого не было. «Виновен по всем предъявленным обвинениям» Эти слова были лишь гвоздем в крышку гроба. С самого начала весь процесс напоминал мне хорошо отрепетированную и мастерски поставленную пьесу. Нейрочип, как и обещал Шилов, у меня извлекли на следующее, после беседы с адвокатом, утро. Коновалы, работающие в министерстве, чуть ли не с мясом вырвали устройство, на котором хранилась большая часть воспоминаний о моей жизни. После этого наступило шоковое состояние и я отрубился почти на целые сутки. А едва пришёл в себя… По непонятной причине, до самого суда меня держали в изоляции. До того, как меня выволокли из камеры, удалось лишь раз встретиться с Артуром. В тот самый момент, когда адвокат зашёл ко мне, по его лицу я понял — всё очень плохо. Он поговорил с Леной и Кристиной. Девушки были подавлены, но яро верили, что всё произошедшее — банальная ошибка. Хотя, надо признать — у сестры и без этого было много головной боли. Помимо того, что приходилось заниматься делами семьи (теми, что ещё остались), её постоянно караулили блоггеры и репортёры. Давление явно не играло на пользу хрупкой девушки. Да ещё и в тот момент, когда её жених разорвал помолвку. Я предполагал, что это произошло по настоянию родителей Амира, которым просто не хотелось иметь ничего общего с семьёй закоренелых преступников, коими нас выставляли все новостные порталы гигаполиса. Дело, к несчастью, в мгновение ока приобрело широкий резонанс, и москвич бросил Лену, вернувшись в столицу. Меня угнетало то, что я не могу даже поддержать сестру в такой трудный момент. Да и признаюсь — находясь в камере, в первую очередь я думал о ней, а не о себе. Ведь если нас с отцом посадят… О том, что в этом случае произойдёт с Леной, я старался даже не представлять. Лишь надеялся, что друзья её не бросят. Кстати о них. Кристина рвала и метала, пытаясь повлиять на отца, работающего на «Нео-протезис». К сожалению, тот был слишком мелкой сошкой, чтобы притормозить дело и инициировать повторную проверку на складах корпорации. А встреча адвоката с Петей вообще ничего не дала. По словам Артура, тот пообещал отыскать девушку-хакера, с которой я познакомился в трущобах, но до суда сделать этого не успел. А значит — я потерял последнюю возможность на независимую экспертизу выдернутых из моего нейрочипа воспоминаний. Мы с отцом явно кому-то очень сильно помешали. Кому — я даже не догадывался, но в том, что этот человек (или люди) обладают богатыми связями, сомневаться не приходилось. Извлечённые из нейрочипа воспоминания лишь подтвердили улики и обвинения следствия. Непонятно, откуда в биологическом процессоре обнаружилось то, чего там не должно было быть? А именно — детальное воспоминание о нападении на конвой с контейнерами «Нео-протезиса». Как раз в то время, когда меня якобы не было в госпитале «Оборонэкса». Разумеется, я знал, что не совершал преступления. Но теперь моё слово вообще ничего не значило. Да, и кстати — на нейрочипе отца также обнаружил поддельные записи о нашем с ним несуществующем разговоре. Как мы обсуждали возможность продажи краденных имплантов в Европе и как договаривались об их хранении на одном из наших складов. Поддельными эти воспоминания, конечно же, были только для нас. Быстрота, с которой произвели анализ нейрочипов и утвердили обвинительное заключение не вызывала сомнения — дело хотят поскорее закрыть, сделав нас козлами отпущения. А наличие ложных воспоминаний и вовсе являлось мощнейшим доказательством того, что всё происходящее — мастерски подстроенная фальсификация. Кажется, никого в министерстве не смутила «тупизна» этого плана — тайно вывезти контейнеры со склада «Нео-протезиса» и отправить их в Афины, а оттуда снова вернуть на черноморское побережье. Чуть позже, на суде, на этот вопрос адвоката прокурор ответил нечто вроде: «Для отвода глаз, чтобы никто не подумал на обвиняемого». Признаюсь — не особо запомнил точную формулировку. Потому что встретить настолько откровенное равнодушие никак не ожидал, и совершенно потерялся под валом сфальсифицированных улик и обстоятельств. Но, кажется, я забегаю вперёд. После того, как Артур вывалил информацию, найденную на биопроцессорах, меня несколько дней продержали в камере. И выпустили оттуда лишь для того, чтобы отвезти на судебное заседание. Только там мне довелось увидеть отца — процесс был общий. Он старался держаться, но также как и я понимал — мы в дерьме. Все его связи, все знакомства, все деньги, которыми располагала наша семья — ничего из этого не помогло. Деньги на счетах заморозили, производство приостановили, а связи… Современный мир таков — если ты не успел, значит — опоздал. Быть может, если бы нас предупредили о том, что кто-то копает под семью, отец и успел бы обезопаситься. Но запущенный маховик уничтожения мы заметили лишь после того, как стали его жертвами. И теперь никто, включая самых старых друзей семьи, не собирался нам помогать. Да и какая им в этом была бы выгода? Железобетонные улики не оставили от нас и нашего адвоката камня на камне. А те немногие оставшиеся, кто верил в нашу невиновность, не имели нужной власти чтобы хотя бы затормозить дело — слишком низким социальным статусом они обладали… Самыми «убойными» из доказательств являлись показания свидетелей. Их, как выяснилось, было трое. Первый — тот самый «выживший» после нападения на конвой. Молодой рядовой «Оборонэкса», только-только закончивший академию, и сопровождение контейнеров «Нео-протезиса» было его первым заданием. Парня прикатили в зал суда на инвалидной коляске. После нападения он несколько дней пролежал в коме. Довольно серьёзные травмы не позволяли ему ходить — по крайней мере, пока. Да и с головой, судя по внешнему виду, у паренька не всё было в порядке — он заикался, дергал веком и обрывал фразы на полуслове. Если бы я не знал о своей невиновности и не видел подобное раньше — мог бы поверить в этот спектакль, но… Поведение рядового очень сильно напоминало последствия исправления воспоминаний. Такие процедуры официально не были разрешены в Евразийском союзе. Их считали слишком опасными. И занимались подобным только на чёрном рынке. Разумеется, никаких гарантий, что мозг человека станет работать как прежде, никто не давал. И это, к сожалению, позволяло ему пройти проверку на детекторе лжи, которую провели перед началом судебного заседания. Парнишка просто-напросто сам верил в то, что говорил. Выдав жуткую историю о том, как я с двумя неизвестными напал на транспорт, перевозивший контейнеры «Нео-протезиса», парень ещё раз опознал меня. К этому моменту ни у кого среди тех, кто находился в зале суда, уже не было уверенности в нашей невиновности. Ни у кого — кроме Кристины и Лены. Я видел это в их глазах. К сожалению, никто другой, кажется, нам не верил. Даже Петя и Саша, сидевшие на задних рядах. Эти двое старались не смотреть в мою сторону. Лишь пару раз мне удалось перехватить взгляд Годунова, который я не смог понять. Однако то, что друг старательно отводил глаза и выглядел куда бледнее обычного, в какой-то момент меня насторожило. Неужели он так быстро поверил, что я виновен? Петя прекрасно знал, как я отношусь к незаконным сделкам и разного рода преступлениям, и уж кто-кто, но он должен был понимать — к случившемуся мы с отцом не имеем никакого отношения! Между тем, к рассказу рядового приложили и другие вещественные доказательства — якобы найденную неподалёку от места налёта на конвой пушку с моими отпечатками. Ту самую, которая фигурировала в «липовых» воспоминаниях. После этого молодого бойца «Оборонэкса» поблагодарили и удалили из зала суда. После короткого перерыва привели второго свидетеля. Им оказался один из сотрудников «Нео-протезиса», работающий на том самом складе, откуда увели контейнеры. С ним разговор получился и вовсе коротким — полноватый молодой человек сразу признался в том, что под действием угроз согласился дать нескольким «неизвестным» доступ на своё рабочее место. Пользуясь его служебным доступом, эти неизвестные якобы умудрились вывезти груз. К счастью (для следствия, конечно же, не для нас), цифровой след одного из преступников привёл силовиков к отцу. У меня уже не было сил удивляться череде сопадений, но столь явный бред, как личное участие владельца двух заводов в банальном ограблении, не смутил ни одного представителя министерства внутренних дел. Что не удивительно — из приведённых доказательств и записей нейрочипа отца следовало, что нанятые люди не раз обсуждали с ним план ограбления. Разумеется, никто этих людей и в глаза не видел. Третьим вошедшим в зал человеком оказался не кто иной, как мой сослуживец Сакс. Ублюдок не стеснялся смотреть мне прямо в глаза — в них отражалось настолько явное равнодушие к судьбе бывшего товарища, что становилось не по себе. Но будь у меня в тот момент, когда он давал показания, возможность свернуть этому козлу шею — я бы обязательно ей воспользовался. Как бы там ни было, эта сволочь заявила, что я предложил ему реализовать план по похищению контейнеров корпорации ещё в Афинах. В доказательство своих слов он также предложил воспоминания со своего нейрочипа, которые тут же запустили на голо-проекторе. И именно в этот момент я окончательно понял, что нам с отцом не на что рассчитывать. Очевидно, что с Саксом поработали чуть плотнее, чем с еле живым рядовым «Оборонэкса» и складским клерком. По моему бывшему сослуживцу совсем не было заметно, что кто-то копался в его мозгах и подделывал запись на нейрочипе. Его речь получилась довольно… Проникновенной. Не будь я тем, кого он обличал — можно было бы поаплодировать актёрскому таланту штурмовика. Но в данный момент я бы предпочёл проломить этому уроду голову чем-нибудь тяжёлым. Глядя на весь этот фарс (являющийся для других чистой правдой), одновременно хотелось биться головой об стену и смеяться. Кто-то действительно очень сильно постарался, чтобы разрушить наши с отцом жизни и засадить нас за решётку. Вот только кто? Мне на суде никто не давал слова до самого последнего момента, так что времени «на подумать» было достаточно. Но, честно говоря, ни к каким выводам я не пришёл. Знал, что отец ведёт свои дела «чисто», и врагов, как таковых, у него не было. Про меня и вовсе говорить не стоило — слишком мелкая пешка, чтобы прилагать столько усилий. Если бы я и перешёл кому-то дорогу — проще было бы просто пристрелить меня и обставить всё как обычное ограбление. Кажется, я уже упоминал, что именно так и действуют корпорации? В конце судебного заседания нам с отцом предоставили возможность высказаться в свою защиту (или в оправдание, на что, в общем-то, и был расчёт прокуратуры). Конечно, мы не стали признавать вину и заявили, что все улики сфабрикованы, а воспоминания с нейрочипов — подправлены. Но это абсолютно ни на что не повлияло. Для всех, кроме нас с отцом и Кристины с Леной было очевидно — семья Соколовых организовала похищение экспериментальных имплантов со склада «Нео-протезиса». Нас признали виновными. Отца отправляли куда-то на север, а меня приговорили к двадцати годам заключения в тюрьме строгого режима, где-то в сибирской тайге, на востоке. В довесок — назначили дополнительное наказание, которое, как по мне, было гораздо страшнее основного. Сто лет виртуального плена. Если вдруг кто не знает — таким образом корпорации (которым принадлежали почти все тюрьмы Евразийского Союза) неплохо экономили на содержании заключенных. Поясню: содержание большей часть заключенных в современных тюрьмах получалось достаточно затратным. Даже несмотря на то, что кормили их там отвратительной синтетической едой. Всё же корпам приходилось содержать за свой счёт тысячи (десятки тысяч) преступников в мире, где и на свободе то не каждому удаётся наладить свою жизнь и каждый день питаться чем-нибудь органическим. Кстати, именно поэтому в Союзе на законодательном уровне закрепили смертную казнь — чтобы сокращать количество лишних ртов и не тратить деньги на содержание маньяков и серийных убийц. Но нас с отцом, к счастью, эта участь миновала — при всей серьёзности обвинения. Конечно, за примерное поведение кому то из осуждённых удавалось получить какую-нибудь работу. На построенных рядом с колониями фабриках и заводах, например. Но так как большинство процессов на таких предприятиях давным-давно были автоматизированы — таких счастливчиков были единицы. В общем, практически каждого, кто отбывал наказание в тюрьмах Евразийского Союза, время от времени отправляли в виртуальность. Для этого преступников просто засовывали в криокамеры, подключали к системе жизнеобеспечения и тратили очень мало денег на их содержание. На самом деле — на что там их тратить? Физраствор и дешёвый питательный комплекс внутривенно — вот и всё, что требовалось тем, кто оказывался заперт в виртуале. Наверное, нужно пояснить, что течение времени, проведённого в такой камере, отличалось от реального. Судья, огласивший приговор, упомянул, что в том месте, куда отправляли меня, константа была один к десяти. То есть — одна минута реального времени равнялась десяти в виртуальности. За сутки, пока заключённый лежит в таком гробу, в его сознании проходило два месяца. Соответственно, чтобы отбыть наказание в сто лет виртуального заключения, мне было необходимо пролежать в криокамере… Двадцать очень даже реальных месяцев. Таким образом корпорации не только удешевляли содержание преступников — они преследовали ещё и собственные интересы. В виртуале можно проводить массу опытов и тестов, и преступников, согласившихся поменять иллюзорную каменную клетку на возможность слегка сократить срок, всегда находилось в избытке. В тот момент, когда судья зачитывал обвинение, у меня в голове и начал стучать этот чёртов молот. Возможно, это был просто выброс адреналина, но может быть — и последствия удалённого нейрочипа. Разумеется, никто не собирался возвращать его мне — биопроцессор вместе с детальными воспоминаниями о моей жизни отправлялся на склад улик, и отныне я мог рассчитывать только на собственную память. По-крайней мере — до того момента, пока мне не установят тюремный чип слежения. Но эти штуки, насколько я знал, использовались только для слежки за заключёнными, так что… Судебное заседание закончилось настолько неожиданно, что я даже не успел поговорить с сестрой и Кристиной. Нас с отцом просто вывели из зала, не дав даже попрощаться. Я видел, как девушки пытались добраться до нас, но оцепление из охраны их попросту не пропустило. Как и репортёров, рвавшихся взять у осуждённых на столь долгий срок людей интервью. Впрочем — новостным стервятникам повезло чуть больше — прокурор, когда нас уводили, пригласил их на пресс-конференцию. На ней он пообещал ответить присутствующим на все вопросы, но мы, разумеется, этого уже не слышали. * * * Выйдя из здания суда, Пётр достал из кармана золотистый портсигар, вынул оттуда сигарету и протянул её Александру. Тот не стал отказываться от дорогого табака и благодарно кивнул. — Ну что, вот и всё? — спросил он, затянувшись. Пальцы молодого человека слегка тряслись. — Да, теперь — всё, — ответил Годунов. — Слушай, Петя… То, что мы сделали… Просто хочу чтобы ты знал — с тобой я так никогда бы не поступил. Пётр смерил товарища оценивающим взглядом и кивнул, решив ничего не говорить. На душе у человека, который согласился предать одного из своих лучших друзей, скребли кошки. Саша, молча постояв рядом ещё какое-то время, также без слов хлопнул товарища по плечу и пошёл вниз по улице. Пётр же остался на нижних ступенях здания, продолжая прокручивать в голове весь процесс. Выпустив последнюю струю дыма, он кинул окурок на каменную мостовую и повернулся. Как раз в этот момент из здания вышел тот боец из подразделения Матвея, которого непонятно где откопал отец. Высокий и жилистый, тот выглядел совершенно довольным. — Господин Годунов, — приветливо кивнул он, и протянул руку, — Нас с вами так и не представили друг-другу. Сергей Саксонов, будущий начальник вашей службы безопасности. — Очень приятно, — бесцветным голосом ответил Пётр, машинально пожимая руку свидетеля. — Жаль, что ваш друг оказался… — Знаете, Сергей, — Годунов прервал едва начавшуюся фразу, — Я буду вам очень благодарен, если при мне о событиях сегодняшнего дня вы больше не будете вспоминать. Никогда. — Конечно, — ничуть не смутившись, ответил Сакс, и кивнул за спину собеседника, — В таком случае — не буду вас задерживать. Кажется, вас ждут. Пётр обернулся и увидел иссиня-чёрный глайдер отца, остановившийся в десятке метров от них. Глубоко вздохнув, парень подошёл к мобилю и сел в него, даже не поблагодарив охранника, услужливо поднявшего дверь. — Как всё прошло? — спросил Годунов-старший. — Как ты и планировал. Все обвинения полностью удовлетворены. Василий отправится в Каменный замок, Матвей — в Лесную цитадель. Двадцать лет каждому и сто лет виртуала. — Старший не выдержит такого срока в этом месте, — отец Петра отвернулся к окну, за которым проносились виды города, — а вот младший… Сумма потерь корпорации была весьма внушительной, и я рассчитывал на более строгое наказание.