Мы в скудно освещённом, но высоком помещении, в центре которого нечто вроде «цитадели в цитадели» — небольшое ступенчатое сооружение. Оно просто напрашивается на то, чтобы там торжественно отрезали бошки обсидиановыми ножами. Кровь очень красиво текла бы по ступеням. — Ты ещё кто? — мрачно спрашивает Калидия. — Я просто служу Мастерам. — Надо думать, речь идёт о пресловутых Ушедших? — Они никуда не уходили. Твоя мать поняла про них многое, но не всё, дочь Креона. У вас будет возможность это обсудить. — Она что, здесь? — Её научное любопытство неутолимо. — Я всю жизнь изучала Ушедших, — сообщает недовольно Берана. — Я просто не могла пренебречь возможностью. Нас наконец-то привели в помещение, более-менее похожее на человеческое жильё. По крайней мере, тут есть на чём сидеть. Калидию вежливо пригласили в смежную комнату, откуда она вскоре вышла без оболочки, одетая в нечто вроде пафосной мантии. Наверное, халатиков по середину бедра тут не выдают. Сейчас, когда они сидят рядом с Бераной, сходство повзрослевшей девушки с матерью бросается в глаза. Две упрямые жёсткие женщины с кривой нелепой судьбой. Наверно, это наследуется. Когда мы расселись, Онька заявила, что она хочет есть, а Лоля в первый раз за день поинтересовалась, не пора ли ей вштыриться. У Лоли на щеках потеки чёрных слез, Дженадин, Тоха, Шоня и Кери уже и вытирать их бросили. Но у меня, Нагмы, Димки с Алькой и Лирании с Онией никаких выделений нет. А вот Калидия этому странному недугу подвержена, хотя и меньше, чем остальные. У неё просто вид, как будто тушь потекла. Похоже, дело в происхождении — все, кто пока устоял, не аборигены этого мира, а Верховная — полукровка. — Здесь очень страшное место, прем, — сообщает спокойно Лоля. — Ничего страшнее мне даже в кошмарах не снилось. Дай вштыриться, а то с ума сойду. — А что здесь такого страшного? — достаю из кармана ингалятор. Уже обзавёлся привычкой таскать их с собой, как носят в карманах лакомства заводчики собак. — Я вижу только, что всё старое и пыльное. — Не знаю, как сказать, прем, — Лоля с шумом всасывает наркотик, — тут как будто перелом мира. Открытый, аж кости торчат. — Девушка права, — заявляет вошедшая женщина. — Это и есть перелом. Рана, нанесённая миру здесь, так и не зажила. Лицо её под лёгким серым капюшоном — жуткая жуть. Как будто она миновала период старения и стала древней хтонью сразу из юной девушки. — Я не снимала оболочку десятками лет, — сообщает она. — Мне не следует находиться без неё долго. Но никакого «долго» больше нет, поэтому мы решили, что так будет лучше. В комнату входят несколько человек, портретами которых можно иллюстрировать зомби-триллер. — Выглядит не очень привлекательно, понимаю, — она улыбается, как труп, которому растягивают уголки рта невидимыми крючками на прозрачной леске. Похоже, ей не хватает мимической практики. — Отец выглядел так же, — отвечает Калидия. — Это и моё будущее, я полагаю? — Если считать это будущим, — отвечает женщина. — Возьми дитя, ты знаешь, что делать, — сказала вдруг Берана. Она протянула Нагме лист бумаги и карандаш. Нагма кивнула и взяла. — Что тебе нужно от моего ребёнка, упыриха? — вскочил я. — Во-первых, это не твой ребёнок, — отвечает она ровным тоном. — Во-вторых, убери, пожалуйста, пистолет. Убираю оружие. В последнее время оно возникает в руке как бы само собой. Нервы. — В-третьих, мне ничего не нужно. Нужно ей. Так, ребёнок? — Да, пап, я сама так решила, правда. Ты сказал, что доверяешь мне, помнишь? — Помню. Делай, как считаешь правильным. Расскажешь потом? — Однажды — обязательно. — И что ты доверил этой девчонке? — недовольно спрашивает Дмитрий. — Нашу жизнь? Судьбу этого мира? — Не знаю, Дим, — пожимаю плечами я. — А какая разница? Оглянись вокруг, ты видишь кандидатуру лучше? — У нас прекрасная сестричка, но ей всего двенадцать. — У неё хотя бы благие намерения. Про остальных я и этого не скажу. — Ты знаешь, дорога куда ими вымощена? — Если другой дороги нет, пусть хотя бы пейзаж будет красивым. Нагма благодарно кивает и берётся за карандаш. Я не вижу, что именно она рисует. Надеюсь, результат можно будет вставить в рамочку и повесить на стену. Даже если это будет последняя стена в Мироздании. — Я обещала Беране несколько ответов, — говорит женщина. — Думаю, вам тоже будет интересно их услышать. Но можете задать и свои вопросы. — Зачем вам дети? — спросила Шоня. — Почему у нас течёт из глаз эта дрянь? — выпаливает Тоха, показав испачканный чёрными слезами палец. — Откуда берутся кристаллы? — Кери. — Что не так с детьми кланов? — Дженадин. — Почему не работают кросс-локусы? — Лирания. — Зачем вы хотите уничтожить город? — Калидия. — Можно ещё вштыриться, прем? — Лоля. Остальные от вопросов воздержались. — Так я и думала, — удовлетворённо кивнула жуткая женщина. — Все ваши вопросы об одном. — И про штырево? — уточнила Лоля. — В некотором смысле, девочка. «Перелом мира», который так тебя пугает, одна из причин происходящего. Если тебе так страшно сейчас, представь, каково нам смотреть на него годами? — И кто его сломал? — спрашивает Калидия. — Твой отец. Он стал ренегатом, нарушившим нашу клятву Мастерам. Он увёл с собой почти всех служителей, обещав им власть и комфорт. Он построил новый город вокруг другой Цитадели, а когда мы воспротивились, то нанёс чудовищный удар, надломивший мир. — Стоп, но если Креон построил город, то сколько же ему лет? Ну, было, пока он не помер? — озадаченно спросила Алиана. — Ты неправильно задаёшь вопрос, девушка, — снисходительно сообщает ей старуха. — Когда речь идёт о Мастерах и их служителях, надо спрашивать не «Сколько ему лет?», а «Сколько у него лет?». Потому что время — это такой же ресурс, как деньги, вода… — она задумалась, подбирая аналогию. — Энергия? — подсказал Кери. — Время и есть энергия, мальчик. Кристаллы энергостанций — сжатое специальным образом время. Высвобождая его, можно получить море энергии. — Но откуда его взять? — Когда-то Мастера просто собирали его, как люди собирают дождевую воду. Устройства, именуемые «мораториумами», изгибали ткань мироздания, и туда стекало освобождённое время. Мораториумы сжимали его в кристаллы, чтобы было удобно хранить, извлекая в нужный момент. — Простите за невольный каламбур, — улыбается Дмитрий, — но вы рассуждаете о времени в прошедшем времени. Так что стало с Ушедшими? Думаю, именно этот вопрос вас просила осветить Берана. — Ещё раз повторю, что называть их «Ушедшими» неправильно. Они не ушли. Они здесь и всегда были здесь. — Э… А почему мы их тогда не наблюдаем, так сказать, визуально? — Потому что у них нет времени. — И чем они так сильно заняты? — Вы не так поняли. К сожалению, мы с вами сейчас говорим на языке Основателей, в котором понятие «время» абсурдно искажено человеческой субъективностью, поэтому передать суть очень сложно. У Мастеров «нет времени», так же, как у вас может не быть денег. Это, наверное, самая близкая аналогия, возможная в понятийных рамках этого убогого языка, к сожалению, ставшего самым распространённым в Мультиверсуме. Деньги тоже не вполне материальная субстанция, однако у конкретного человека их дефицит или отсутствие вызывает ряд ограничений в свободе проявления. Так и Мастера не могут проявить свою субъектность, потому что у них нет достаточного количества времени как физической категории. — И куда же оно делось? — удивился я. — Разве его можно забрать, отнять, передать, как деньги? — Вы, Михаил, являетесь наглядным примером того, что можно. — Э… — тут я, признаться, завис. Мой мозг оказался неспособен сходу воспринять такой уровень абстракции.