— Ургггггххххххххх! — прорычал-прошипел он и уставился прямо в глаза Вадима. — Мамаааа! — Вадим, что есть силы, ткнул сулицей и промахнулся. Монстр легко перехватил его копьё своей рукой, которая уже больше походила на звериную лапу, и вырвал из рук Вадима. Последнее, что запомнил Вадим, это толстые ороговевшие длинные ногти какого-то мерзко-коричневого цвета, на конце имевшие траурный чёрный цвет навеки въевшейся грязи. Страх удушающей волной бросился Вадиму в голову, он высоко подпрыгнул, упал, уходя от удара второй руки монстра, покатился по земле, вскочил и бросился бежать. Он не чувствовал ни рук, ни ног. Его ступни едва касались земли, с такой огромной скоростью он бежал. Наверное, ни один чемпион по бегу на любые дистанции не смог бы его обогнать в этот момент. Он скорее не бежал, а летел по воздуху, и лишь только частое мелькание его лаптей указывало, что это не так. Они же его и привели в чувство. Один из топотков зацепился за веточку придорожного кустарника и слетел с ноги. Потеряв его, Вадим неосторожно наступил голой ступнёй на еловую шишку, валявшуюся на дороге, от полученной боли взвыл и резко полетел в пыль и дорожную грязь. Небо и земля несколько раз прокрутились перед его глазами, и он замер, тихо хныча и скуля в придорожной пыли. Минута слабости длилась недолго, инстинкт самосохранения заставил его снова встрепенуться и прислушаться, нет ли погони. Никто его не преследовал, только со стороны села слышались душераздирающие крики убиваемых. К голосу Петра присоединился и голос Сергея, и непонятно было, кто из них ещё жив, а кто уже и ни жив, и ни мёртв. Вадим машинально провёл руками по одежде. Как ни странно, но заткнутый за верёвочный пояс кистень не выпал, хоть в процессе бегства это было бы и естественно. Короткая рукоятка кистеня, отполированная кузнецом, удобно легла в правую ладонь, неся успокоение и смелость. Осознание своего бегства, а также крики заживо съедаемых товарищей прошлись по его душе словно пенопласт по стеклу. Вадим оглянулся, за его спинойвилась дорога в Оптину Пустынь, где можно найти спокойствие и умиротворение. Впереди его ждала только смерть, но что будет дальше, когда он прибежит в монастырь, крича в ужасе о мертвяках? А через пару дней они явятся туда за ним. Можно сбежать и оттуда, но от собственной совести не убежишь. Она всегда будет с тобой, а также память, которая всегда услужливо напомнит о проявленной трусости. Вадим не считалсебя воином, но и трусом быть не хотел. Не зная, на что решиться, он упал на колени прямо посреди пыльной вековой дороги и стал молиться. Его начала колотить дрожь, сердце стучало, словно пытаясь выпорхнуть из его груди и скрыться в небе. Он боялся, он смертельно боялся смерти. — Мама, мамочка, спаси меня, спаси! Но природа оказалась к нему глуха: нет здесь ни матери, ни отца, он один, совсем один, жалкий, слабый неумеха. И когда он уже почти сломался, почти решился бежать, несмотря на весь позор, перед его глазами вдруг вспыхнули голубые детские глаза. — Возьми меня с собою! Он вспомнил Агафью, как она доверчиво прижималась к нему, прося защиты, как беспомощно смотрела, надеясь на его снисхождение. Если он струсит, то беда придёт и туда. Он струсит, струсит другой, третий, а от судьбы не уйдёшь, либо ты станешь сильнее, либо умрёшь. И ладно бы только он, умрут и другие, которых не защитит больше никто, наверное. Душевная борьба, что происходила в его сердце, тронула чашу весов, на одной из которых лежала огромная глыба страха, а на другой… На другую упала лишь одна маленькая, виртуальная слезинка ребёнка, которому он помог. Да и как он посмотрит в глаза кузнецу, если сбежит, он здесь и так чужой, и не с предательства следует начинать. Но где взять силы побороть страх⁈ Вадим упал на колени и принялся истово молиться вслух. — Отче наш, сущий на небесах… Помоги, помоги, помоги! Дай сил мне, дай мужество, подскажи, подскажи, подскажи… Слёзы текли по его лицу, рот дрожал и кривился в судороге страха и страдания. А он всё никак не мог ни на что решиться. Бежать или спасать! Спасать или бежать! Вот крик Петра взвился на высокой ноте и резко оборвался. — Боже, помоги! Дай силы! Дай мне силыыыыы! Резкий порыв ветра взъерошил верхушки деревьев, зашумела листва, и наступила тишина. Никто не отозвался на его призыв. Лес равнодушно молчал, занятый своей привычной жизнью. Каждый человек делает свой нравственный выбор сам. И никто другой ему не указ, даже высшая сущность! Вадим опустил голову, посмотрел на землю. В густой пыли дороги боролись муравей и гусеница. Гусеница была и больше муравья, и сильнее, но муравей не уступал, непрерывно кусая её и стараясь обессилить. Вадим с тоской взглянул на дальний поворот дороги, которая вела в Пустынь. Что же, он не видел другого выхода, кроме как идти на помощь. Начинать новую жизнь с предательства не хотелось. Предательством не купишь ни жизнь, ни славу, да и деньги, в числе пресловутых тридцати сребреников, быстро закончатся. А дальше что? Он ведь не дурак, всё понимает. Всё или ничего! Он поднялся из пыли, с тоской ещё раз обернулся назад и, больше не оглядываясь, потопал вперёд. Подобрав утерянный лапоть, нацепил его на ногу и уже быстрым шагом направился к месту боя. Вновь зашумел ветер, играя листвой и хвоей, а на Вадима снизошла благодать. Он понимал, что идёт умирать, понимал, что это глупо, понимал, что можно не идти, но повернуть назад уже не мог. С каждым шагом его решимость крепла, а все прежние желания и мечты постепенно растворялись и утрачивали всякий смысл. Какая уж там Снежана, что растаяла давно и безвозвратно. В принципе, ему было глубоко наплевать и на Елизара, и на Петра с Сергеем. Но вот что-то не давало ему покоя и ныло в области сердца. Трусом помирать и предавать как-то было не в его правилах, пусть и весьма малых. Не по-русски это как-то. Сам погибай, а товарища выручай. Руководствуйся, прежде всего, совестью, а потом уж выгодой. Выгода тоже имелась, в случае успеха. Вот только Вадим отдавал себе полный отчёт в том, что воин из него никудышный. Он слаб, он убог, он трус! Нет, он не трус. Вадим шмыгнул носом и, сжав зубы, уверенно пошёл вперёд, уже ни о чём не думая. На его мозг опустилось полное осознание ситуации, в которую попал, и теперь ум лихорадочно искал выход из непростого положения. Довольно быстро Вадим вернулся к месту боя и увидел всю развернувшуюся картину. Петра нигде не было видно, а Сергей барахтался на земле, слабо отбиваясь от бесноватого, который колол его кинжалом. Одного бесноватогоуже упокоили, и он валялся распластанной тушей на небольшом бугорке, а вот второй все ещё клацал зубами,валяясь на земле без отрубленных бердышом ног, с ненавистью зыркая на кузнеца. Трое бесноватых теснились перед Анисимом и Елизаром, которые стояли спиной к спине, сжимая в руках бердыш и топор. Стараясь не производить резких движений, Вадим стал подкрадываться к сражающимся. Он догадывался, что мертвяки реагирует либо на звук, либо на движение. Но времени оказывалось слишком мало, чтобы незаметно подкрасться. Решив, что быстрота и натиск — это его единственное преимущество, Вадим выпрямился во весь рост и кинулся вперёд. На ходу замахнувшись кистенем, он раскрутил его и резко ударил бесноватого. Гирька с треугольными наростами ударила в предплечье ходячего трупа. Оно хрустнуло, но это ни к чему не привело. Бесноватый оказался по-прежнему жив, то есть, никак не отреагировал на травму. Бросив терзать свою жертву, он оглянулся и ощерился, показав длинные, чуть ли не звериные клыки. Вадима обдала невообразимая вонь. Вспомнился мертвяк, которого он упокоил в лесу. Дальше Вадим действовал по наитию. Он ощутил длину цепи и тяжесть смертельного груза на конце её, сделал шаг в сторону и, с оттяжкой раскрутив цепь, ударил что есть мочи по черепу монстра. Чугунная гирька влетела в левую глазницу мертвяка, смачно чпокнул выбитый ею глаз, а рука Вадима уже начала новое движение. Гирька кистеня подскочила в воздухе, раскрутилась ещё раз и обрушила свой удар на лоб монстра, расколов черепную кость. Как бы ни был силён бесноватый в своей жизненной мёртвости, но и у него предел прочности имел ограничения. Третий удар, уже добивающий, расколол череп монстра, выплеснув из него мерзкое содержимое. Вадим тут же отбежал в сторону, сдерживая рвотные позывы. Бой был в самом разгаре, и мертвяков оставалось ещё трое, ещё трое из нападавших уже, видимо, кипели в адском котле. Они успели среагировали на новую угрозу, но напасть на Вадима не смогли. Елизар, увидев неожиданную помощь, пошёл ва-банк. В один из боевых моментов он внезапным и очень сильным уколом вонзил в тело бесноватого бердыш и оставил его там, повалив монстра на землю. Сам же выхватил саблю и напал на второго, выкрикнув своему напарнику. — Анисим, бей! Старый монах мгновенно среагировал, выпростав из рукава уже окровавленный чёрной кровью топор, и с размаху ударил им третьего бесноватого. Монстр успел убрать голову, и удар топора пришелся ему в грудь, разрубив её и застряв там. Это успел увидеть Вадим. Подскочив, он вновь раскрутил кистень, и чугунная гирька с силой опустилась на затылок мертвеца, превратив его голову в крошево. Мертвяк упал, вырвав топор из рук Анисима. В это время Елизар из последних сил пластал саблей своего противника, который отмахивался от него такой же саблей. Видимо, в жизни этот бесноватый командовал отрядом разбойников. Удар сабли кузнеца наткнулся на саблю монстра и отбил её в сторону, чтобы тут же схватиться вновь. На стороне кузнеца сражались опыт и отвага, а на стороне бесноватого поляка — безумие, вызванное болезнью, и нечеловеческая сила. Онатаковал, несмотря на то, что сабля кузнеца уже пару раз прошлась по его плечам и бокам. Кузнец стал уставать, но продолжал обмениваться ударами с монстром, и ещё неизвестно чем бы закончилась их битва, если бы ему на помощь не пришли Вадим и отец Анисим. Удар кистенем раздробил кисть монстра и выбил из неё саблю, а последующий удар топором лишь за малым не отрубил поляку вторую руку. И тут бесноватый вместо того, чтобы идти напролом, вдруг повернулся и бросился бежать, причём так быстро, что пока они соображали, он скрылся за стеной ближайшего дома. Ни Вадим, ни Елизар с Анисимом не ожидали от него такой прыти, и не смогли помешать ему. — Убёг, зараза! — с досадой сказал кузнец. — Убёг, — подтвердил с горечью Анисим. — Убёг, — повторил за ними и Вадим, но с откровенным облегчением. На хрен ещё гоняться за ним! Но пока они разбирались с этим, начал вставать тот, в которого Елизар воткнул бердыш. Кузнец, не теряя времени, обрушил на него удар сабли, пока монстр пытался вырвать из своего тела тяжёлое оружие. Череп мертвеца треснул, расколовшись, как спелый арбуз, и бой закончился. Вокруг них теперь лежали пять трупов,застыв неподвижными грудами переродившегося мяса. Поодаль лежал с разорванным горлом и послушник Пётр, испустив последний вздох, а вот послушник Сергий оказался ещё живой. Кузнец подобрал свой бердыш и одним движением перерубил шею Петру, упокоив его навсегда. — Возьми бердыш, Вадим, добей Сергия. — Я⁈ Я не смогу. Он же ещё живой. — Пока ещё живой, — устало сказал кузнец. — Не можешь добить бердышом, бери саблю, — и кузнец протянул её Вадиму. Тот отрицательно покачал головой, переводя взгляд то на кузнеца, то на Анисима, то на дрожащего, словно в лихорадке, послушника. Елизар смотрел, не мигая, отец Анисим отворачивал глаза, морщась то ли от вони, исходящей от мертвецов, то ли от осознания того, что придётся убить ещё живого послушника. — Ты же говорил, Вадим, что ещё ни одного живого не убивал? Вот теперь придётся. Смотри, он уже начинает становиться чужим, ещё немного, и он нападёт на нас, забыв себя. И действительно, какие-то изменения с телом послушника уже начали происходить,и они стали заметны даже не вооружёному взгляду. — Бей, пока не поздно! — Ну, как же так, как же так! — беспомощно бормотал Вадим, ища поддержки у монаха. — Бей! — зло взглянул отец Анисим. — Потом покаешься за грех свой. — Я не могу, я не убийца! — Ты делаешь добро, а не зло. Ты не добрый молодец, но если не переступишь через себя, то не сможешь дальше сопротивляться злу. Я не могу его упокоить, это будет для меня тяжкий грех, и я не отмолю его у Бога. Елизар не хочет, он сделал многое за всех нас, и он воин и командир наш. Он приказал, ты должен исполнить, иначе не будет тебе прощенья, и епитимья не поможет. Я сказал тебе всё. Дальше будет твой выбор. Я приму его, как есть, слово за Елизаром. — Я не могу, не могу! Если бы он напал на меня, тогда да. — Считай, что он напал. Пощади его, пусть он умрёт человеком, а не исчадием ада, тем самым ты спасёшь его душу, и спасёшь всех нас. Он был братом нам, ты чужой, тебе легче, я не могу. Ты должен! — Агрххх! Вадим резко развернулся и, что есть силы раскрутив кистень, обрушил удар тяжёлой гирьки на голову послушника. Головапослушника дёрнулась, плеснув на землю ярко-алой кровью. — Живой ещё был, — задумчиво произнёс кузнец, — видимо, они не так быстро перерождаются. — За пару часов, — угрюмо подтвердил отец Анисим, — не раньше. Вадим с ужасом понял, что его обманули и заставили убить ещё живого человека. Выронив кистень из рук, он прижал ладони к лицу и горько разрыдался. — Поплачь, отрок, так тебе легче будет. А то люди, бывает, уходят в себя и не слушают более никого. — Тяжек сей грех, но и другого выхода не было, — произнес отец Анисим и горько вздохнул. С минуту постояв, начали собираться в обратный путь. Отец Анисим хотел сразу уйти, но кузнец не согласился с ним, объяснив, что мертвецов здесь больше нет, а вот ценности наверняка остались. Да и похоронить надобно хотя бы своих. Вадим молчал, погрузившись целиком в переживания. Но движение — это жизнь и, шагая вслед за остальными и машинально собирая и перенося различные вещи, он немного отходил от пережитого стресса, постепенно отпуская от себя ситуацию. По деревне они бродили ещё полдня, пока солнце не стало клониться к горизонту, собрав много трофеев из брошенного в разных местах оружия, нужных предметов обихода и вещей. Всё забрать им за один раз всё равно не удастся, и они потратили ещё два часа, чтобы отнести все трупы в одно место и сжечь их, обложив сухим хворостом и полив найденным маслом. После чего ушли, полностью навьюченные добычей, но многое пришлось оставить на месте. В конце концов, крестьянское добро не сильно-то и нужно. Вернутся люди в свои дома, будут искать. Шли молча, каждый думал о своём, постепенно старик монах стал сдавать. Ноша оказалась для него тяжела, а сил в бою потрачено много, да и возраст уже сказывался. Вадиму тоже было тяжело, но его худоба не являлась признаком слабости, всё же, он жилист и молод. А в последнее время всё лишнее и вовсе ушло из его организма,вроде остатков энергетиков и никотина. Навесив на себя множество вещей, он пёр поклажу, не снижая темпа. А вот отец Анисим с каждым метром сдавал. Между тем вечер постепенно вступил в свои права, и с каждой минутой темнело всё сильнее и сильнее, отчего становилось банально страшно. К ночи поднялся сильный ветер, лес зашумел листвой и кронами. Бестелесный шёпот вместе с сумерками стал наполнять округу, заставляя всё чаще вспоминать имя Господа. Уже не только отец Анисим, но и Елизар принялись потихоньку шептать молитвы. Вадим шёл молча. Что толку читать молитвы? Не сказать, чтобы он был закоренелым атеистом, в Бога верил. Но вера его являлась, скорее, данью традиции, чем зовом сердца. Бабушка верила, мать почти верила, отец в церковь тоже, бывало, ходил, а Вадим только считал, что верит. Вот и сейчас он вымотался до морального отупения. Сегодня он убил живого человека, а про мертвяков и говорить нечего. А что будет дальше? Вместе с думами пришло и безразличие к собственной жизни. Видя, что монах стал отставать, он крикнул кузнецу. — Елизар, надо медленнее идти, а проще вообще весь груз кинуть, кроме еды и оружия. Мертвякам вещи и котелки не нужны. — То дело ты говоришь, — согласился с ним Елизар. — Анисим уже стар, а идти ещё далеко. Да и лучше живыми дойти, чем со всем добром в лету кануть. Только надобно не просто всё сбросить, а хоть немного сховать. Лес рядом, спрячем.