— Как это навестить? — Я тебя не обманываю. В Ноэль, твой новый дом, можно попасть двумя путями: либо через Гаиврар на юге, либо через перевал Астерр в Имрийе, через офуртский тракт. Вторая дорога чуть дольше, но, чтобы ты увидел мать и помог ей, мы сделаем этот небольшой крюк. — Глаза женщины, слишком живые и яркие для ее возраста, тепло смотрели на того, кого она назвала сыном. Уильям смутился и качнул головой. Он не понимал, что происходит и зачем эта женщина готова ему помогать. Да и о какой помощи идет речь, если зимняя аспея неизлечима. — Ей никак нельзя помочь, ее легкие поражены, — прошептал Уильям. — Я в замке перебрал полтора десятка книг по целительству. Во всех сказано, что это смертельное и неизлечимое заболевание. Так что ваши слова можно выбросить на ветер — они лживы изначально! — Смертельное и неизлечимое для северных лекарей, мальчик мой. — Мариэльд пропустила выпад мимо своих ушей. И вот Мариэльд, когда увидела, что ее слова успокоили Уильяма и заставили к ней прислушаться, пусть и невольно, поднялась с кресла, мягкой походкой подошла к нему и встала рядом. Ее рука погладила рукав его белоснежной рубахи, разровняла складочку. — Один мой друг — замечательный южный лекарь, который не раз справлялся с болезнями и пострашнее… И он ждет в Йефасе. Если твоя матушка еще жива, он не только облегчит ее страдания, но и может полностью излечить. — Это… Это невозможно… — прошептал Уильям, нахмурившись и глядя куда-то в даль, в пустоту. — Все возможно, сын мой. Нужно лишь иметь знания и средства. — Откуда взяться южному лекарю здесь, на Севере? — Пацель порой любит сопровождать меня в путешествиях. Ты с легкостью можешь подтвердить это у слуг. — Мариэльд коснулась пальцев Уильяма, но тот одернул руку. — Я повторю еще раз. Я не собираюсь забирать твою жизнь. Очень давно я потеряла сына, похожего на тебя, и поэтому, увидев тебя в зале суда, решила, что… может быть, ты сможешь полюбить меня как мать и станешь мне хорошим сыном. Уильям нахмурился и молчал, лишь сделал шаг в сторону от той, что назвалась его матерью. «Ростом с Йеву», — подумал он, и лицо его вновь перекосилось, едва он вспомнил дочь графа. Вспомнил, как она не желала ничего говорить ему и нагло врала в глаза… Впрочем, как и ее отец! А он, подобно последнему глупцу, бегал за Йевой, пытался извиниться и понять, что же с ней происходит. Дурак! Болван! — Тебе все равно некуда идти. Останься со мной до Офурта, чтобы убедиться, что мой друг сможет исцелить твою матушку. С этими словами женщина подошла к столу, взяла оттуда бумагу, которую ранее подавала Филиппу, и теперь вложила ее в руки сына. Тот принял документ, вчитался и нахмурился. — Юлиан де Лилле Адан? Что? Зачем вы мне дали эту бумагу? Про кого здесь написано? — растерянно прошептал Уильям и перевернул документ, ища ответа на другой стороне листа, но ничего не нашел. — Уильям — это имя, распространенное на Севере. Когда ты поедешь со мной в Ноэль, там это будет обузой и клеймом. Вместе со свободой ты получил и новое имя. Можешь оставить этот ценный документ у себя, — спокойно кивнула графиня. — Зачем он мне? — Ты можешь порвать его, уйти куда хочешь после Офурта. Да хоть сейчас. Я тебя не смею держать и не хочу обманывать. Графиня замерла, находясь рядом с названным сыном на расстоянии вытянутой руки. Уильям же снова молчал. Он смотрел то на документ, где его имя теперь было написано, как Юлиан, то на пожилую, красивую женщину с длинными и белоснежными волосами. Сомнения терзали его душу и сердце. Он устал, и хотел уйти отсюда, убежать, но Мариэльд смотрела с такой нежностью и теплотой, что Уильяму вдруг сделалось дурно из-за своих дерзких слов. И все-таки, зачем он ей? В бумаге четко было написано, что она его усыновила и он теперь — Юлиан де Лилле Адан. То есть никакого подвоха не было? Вампир задумался, сжал плотно губы и прищурился. — Я… Я все еще не понимаю, зачем вам нужен обычный рыбак? Неужели за все годы у вас не было возможности использовать какую-то там клятву на другого Старейшину? Я просто не верю! Извините… — Уильям вернул бумагу и теперь ждал ответа. — Скажите прямо, к чему вы ведёте? — После Кровавой войны, которая унесла жизнь моего сына и мужа, Старейшины завели правило обращать в Древних лишь после семидесяти лет, когда вампир, набравшись мудрости и опыта, считался уже очень зрелым. Я же вижу перед собой впервые за долгое время мальчика, который годится мне в сыновья и внешностью, и истинным возрастом. — Мне двадцать три, какой из меня мальчик? — ухмыльнулся Уильям от того, что его так назвали, а после вспомнил, что в его возрасте многие уже имеют по несколько детей. — Двадцать три… Ах, какой юный возраст! Для всех Старейшин ты мальчик или в крайнем случае юноша, — улыбнулась Мариэльд, и в глазах ее засверкали смешинки. — У меня не было возможности использовать клятву на кого-то достойного. На суде появлялись уже зрелые мужи, выглядевшие моими ровесниками, либо же отщепенцы-вампиры, дерзнувшие обмануть своего Старейшину и забрать кровь силой. — По сути, со мной произошло то же самое, — хмуро произнес Уилл. — Ты не прав. Гиффард сделал тебя Старейшиной не затем, чтобы ты донес дар Филиппу, как тот думал, а потому что ты достоин. Можешь спросить любого на ужине, он тебе подтвердит. Мы все видели твои воспоминания. — Мариэльд подошла чуть ближе и ласково посмотрела на Уильяма снизу. Уильям насторожился. — Я потерял сознание… Что было потом? Что я пропустил? — После того как совет увидел в памяти, что ты законный наследник Гиффарда, что он и сказал, умирая и обращаясь к нам, я решила использовать клятву и усыновить тебя. Слуги взяли тебя на руки и принесли сюда. А Летэ фон де Форанцисс уже через пару часов передал мне бумагу, подтверждающую твою принадлежность к моему роду. Уильям, раздираемый сомнениями, еще раз посмотрел на ту, что спасла его и сейчас смотрела честно, не отводя глаза. Так же, как это делал Филипп фон де Тастемара. Но предложение о помощи матушке вселили в его сердце надежду. У него появилась возможность спасти Нанетту, если та еще жива и графиня Ноэля не врет. Ради этого можно стерпеть её общество до Офурта, а там будь что будет! — Вы говорите много и красиво. Но я уже слышал что-то подобное об обещаниях помощи от… от графа Тастемара! — Хорошо. Я вижу, что ты, наученный горьким опытом, мне не веришь. — Не верю, извините, — покачал головой Уильям, наблюдая за успокаивающейся за окном бурей. — Я ни к чему тебя не обязываю. Как я и говорила, ты можешь уйти в любое время и, клянусь, я не буду преследовать и мстить. Если твоя мать жива, то мой друг исцелит ее, и даже тогда я не буду требовать от тебя благодарности. Ты можешь покинуть меня сразу после Офурта. — А если Матушка уже мертва? — Это ничего не изменит. Я тебе уже сказала, что ты можешь покинуть меня в любое время. По лицу Уильяма вновь пробежала тень сомнения. Он еще раз взглянул настороженно на красивую худенькую женщину, стоявшую рядом. — Хорошо. Я буду с вами до Офурта. И… спасибо за спасение… — Раз уж ты решил дать мне шанс, я хочу кое о чем тебя попросить, — с улыбкой на устах сказал графиня, поглаживая своей изящной рукой руку Уильяма. — О чем же, — нахмурился тот, и в его глазах снова вспыхнуло подозрение. Его рука дрогнула и медленно стала выпутываться из руки Мариэльд. — Не переживай. Единственное, о чем я тебя попрошу — позволить моим слугам тебя подстричь! — расхохоталась графиня, увидев недоумевающую физиономию сына. — Но чем плохи мои волосы? — искренне удивился Уильям, дотрагиваясь до своих черных густых волос, что лежали на плечах волнами и блестели подобно перьям ворона. — Юлиан, как говорят в Ноэле, «мужчинам с длинными волосами нужно быть либо на Севере, либо в свинарнике». Звучит грубо, но отражает отношение к ситуации полностью. Уильям поморщился от своего нового имени. Юлиан! Но на кону была жизнь матушки, если эта загадочная женщина не обманывает. И она сама же дала добро уйти при желании. Неужели она не ищет от него выгоды? Нет, Уильям не верил, он теперь знал, что улыбки и открытые взгляды — это все фальшь. В свое время Филипп, будучи для него небожителем и едва ли не отцом, также тепло смотрел на него своими синими глазами. И тот, веря в светлые отношения между ними, доверял ему без сомнений, чисто и преданно. Чем это все закончилось? Кто знает, что скрывается за улыбкой этой красивой женщины в годах? Она старше Филиппа, и намного. Наверняка куда более искушена в искусстве обмана. А с другой стороны, куда ему идти? Он одинок и более не желает видеть тех, кто хотел его смерти: ни Филиппа, ни Йеву. Рискуя своей жизнью, он спас того, кому должен был передать дар — ирония судьбы. Насмешка, не иначе! Жизнь, пустая и бессмысленная, давила на него, угнетала, а обида на род Тастемара сжигала сердце и воспаляла разум. Так какая, собственно, разница, умрет он или нет? Но, быть может, хотя бы увидит свою родную мать и поможет ей, если эта женщина не соврала. Будь что будет! В дверь без стука вошел долговязый вампир худой, как скелет, и одетый в серые шаровары с завышенной посадкой и белоснежную рубаху с высоким воротом, плотно облегавшим шею. В его руках был таз, а на боку висела витиевато украшенная тканевыми цветами кожаная сумка. Он окинул комнату взглядом прищуренных глаз, и его губы, обрамленные короткими и чудно остриженными усами, расплылись в раболепной улыбке. Поклонившись, он сказал: — Моя госпожа! Доброго утра вашему сиятельству! Вижу, что и ваш сын уже проснулся. Как я вовремя! Не поверите, бежал со всех ног, чтобы успеть сюда к рассвету. — Я ждала тебя раньше. Займись им, — властно произнесла графиня Ноэльская, указывая на сына. Смирившись с ситуацией, где он снова стал заложником обстоятельств, Уильям глубоко вздохнул и сделал шаг в сторону цирюльника. Наконец, когда мысли в голове чуть успокоились, он прислушался к своим ощущениям. Удивительно, но перед глазами уже не плыло, а рана на шее, кажется, стала затягиваться. И даже не рана, а раны, рваные, выгрызенные клыками Старейшин, что цеплялись ему в глотку на обряде памяти. И он шел, почти не хромая, вот что было вообще невероятно! — Сколько я спал? — резко спросил он. — Присаживайтесь, — произнес нетерпеливо цирюльник с Ноэля и пригладил свои забавные усы, короткие, но фигурно подстриженные, обвивающиеся вокруг его тонких губ по контуру. — Мне уже не терпится приступить! Руки так и чешутся от желания придать этой необузданной гриве формы, подобающие сыну графини! Уилл смиренно сел в кресло, уставился отрешенным взглядом в пол и уже совсем забыл о своем вопросе. Впрочем, Мариэльд не стала отвечать — она, взглянув на сына, попросила цирюльника не трогать щетину на его щеках, а после устроилась на кушетке около большого окна и прикрыла глаза. Около уха защелкали ножницы. Уильям на мгновение отвлекся от тягостных дум и увидел упавшую на пол прядь черных волос. Морщась от мелькающих у лица ножниц, он принялся снова вспоминать обряд памяти, пока его волосы сыпались на каменный пол. Уильяму показалось, что Горрон де Донталь смотрел на него во время суда сочувственно и, можно сказать, даже печально. Пожалуй, что к нему единственному он теперь не испытывал отвращения и ненависти. И что-то подсказывало молодому Старейшине, что Горрон пытался ему помочь, но делал это, возможно, слишком деликатно, не смея мешать своему старому товарищу. За окном улеглась буря, и теперь тихо шел снег, белоснежными хлопьями налипал на толстое стекло и тут же таял. Значит, в Офурте в полном разгаре уже зима. В комнате было свежо, хотя и горел камин. Но камин был всего один, и его явно не хватало большой спальне с тремя полуциркульными окнами, которые заметно холодили помещение. «Этот замок строился не для людей», — подумал Уильям, и от этой мысли его передернуло. — Ай, господин, не шевелитесь! — воскликнул недовольный цирюльник и раздраженно причмокнул губами. Чуть погодя он спрятал ножницы в сумку и достал оттуда несколько серебряных и тонких трубочек с витиеватым выбитым узором и принялся колдовать что-то на голове Уильяма. Тот, мысленно наплевав на то, что творят с ним, стал подсчитывать, как быстро они достигнут Офурта. Две недели до Брасо-Дэнто, потом несколько дней до Больших Вардов. Ну предположим, три недели в пути, а дальше он уже решит, уходить или оставаться. — Госпожа, — тихонько обратился он к женщине, что, казалось, дремала. — Да, Юлиан. — В ту же секунду глаза Мариэльд открылись и она взглянула на сына ясным голубым взглядом. — Когда мы покидаем Молчаливый замок? — поинтересовался Уильям, морщась от имени, которым его назвала эта женщина. — Выезжаем завтра утром, сразу же после окончания ужина. — Какого ужина, госпожа? — Сегодня вечером мы спустимся в Красный зал, где соберутся те, кто еще не уехал. Согласно традициям, мы пообщаемся под музыку, обменяемся новостями и разъедемся снова на сотню лет. — графиня развернулась и посмотрела на Уилла. — Хорошо получилось, мне нравится.