– Так вы похожи с ним, как братья! Или вы все, суки русские, похожи! Ржут, Руденко пинают полумертвого, наступают ногами на рану, и тот орет от боли, а я уши руками закрываю и плачу. Да, бл*дь, я плачу, как ребёнок, потому что мне жалко Руденко, потому что я беспомощен и потому что понимаю, что рано или поздно они меня сломают. Они зарезали его сами, а меня обратно швырнули в яму. Сказали, что, если мы с Огневым жить хотим, должны выкуп заплатить. Можем родственникам сумму назвать, и пусть заплатят за нас. За меня платить некому, у меня нет родственников, я детдомовский. Мать меня в мусорный бак выкинула в целлофановом пакете, думала – сдохну, а дворник услыхал, как пищу и верчусь, и вытащил. Я выжил. Кто мои родители, не знаю и знать не хочу. Тварь, которая могла выбросить умирать собственного ребенка, мне точно не мать. Так, просто животное, родившее после случки с таким же животным. Тогда мне твой муж рассказал о деньгах…Рассказал, что спрятал много денег в ванной за плиткой. Собирал. Хотел развестись и машину новую купить, уехать в Польшу или Болгарию, там дом купить. Но деньги эти им не отдаст. Самому нужны. – На хрена тебе деньги, если расстреляют? Спросил, глядя на звездное небо. Из ямы звезды хорошо видно. – Не расстреляют…если одним из них стану. – Что? Сломался? Я о стену облокотился, ребра болят, нос кровоточит, пальцы рук ноют, потому что суки на них сапогами наступали и давили. – А кто не сломается…я жить хочу. Родине своей я достаточно отдал. Ничего никому не должен. – Мразота ты, Огнев. Родина стоит намного больше, чем баки твои и даже твоя жизнь. Ты присягу давал. – Заткнись. Не лечи меня. Сдохнешь сраным патриотом. А я повоюю, а потом к своим перескочу. И никто, на хрен, не узнает. Героем буду. Его из ямы через пару дней забрали. Руки развязали, потрепали по затылку. Фото твое он так и оставил на полу валяться, а я спрятал. Дрочил потом на него. Я женщин годами не видел, не мылся, не брился. Ты стала мне любовницей, шлюхой, женой. Да кем угодно. Я с тобой разговаривал, когда один остался. Мне Руденко мерещился без ноги, Скворцов по ночам скулил в углу…мертвый Скворцов. Я потом узнал, что ему Огнев горло перерезал. За завтрак. За тот кусок лаваша с колбасой. Меня не выпускали. Периодически били и снова в яму. Не знаю, почему держали в живых. Однажды слышал, что пленных офицеров брать не получалось, и каждый из нас на вес золота стал. Особенно офицер. Обменять можно, денег запросить, продать. Однажды ко мне какой-то их командир зашел и воскликнул: – Какого хрена Огнемета в яму посадили? – Это не Огнемет…но да, чем-то похожи, хотя и не братья. – Пиз**ц, как похожи. Я думал, русский упырь провинился. – Неее, он у нас теперь в главных ходит, самому Шамилю советует и помогает. Ислам принял, присягу дал. Самиром его теперь зовут, а не Сергеем. Наш он. А это свинья…продам его Мараду. Он сказал, что, может быть, обменяет его, когда случай подвернется. Меня продали через какое-то время. У второго хозяина держали в хлеву на привязи. Через дырки в досках сарая я весь двор видел. Мужа твоего узнал среди боевиков. Он молодняк тренировал, учил русскому рукопашному, показывал, как противника валить, говорил, где у наших припрятан нож, где пистолет держат. Они его Огнемет прозвали. Видел, как жрали, пили вместе, как у костра сидели. Женщин как-то притащили то ли американок, то ли англичанок…Они их там по кругу. Бутылками, палками насиловали…орали женщины как резаные. Я уши закрывал и сам орал. Твой среди них был. В горло водку заливал, потом на колени ставил и….Черт! Сука! Вспоминаю и убить падлу хочу! Снова! Много раз! Бесконечно много раз! Много чего видел…глаза бы выдрал себе, чтобы забыть. По ночам снятся…и он снится. Часто. Как наших убивает…Как Скворцову горло режет за кусок хлеба. Я случайно сбежал. Не планировал. Потому что сбежать оттуда нереально. Они автобус военный взяли, пленных новых привели. Пытали. Я слышал крики и стоны, звуки ударов. Голос мужа твоего. Он у них главным инквизитором был. Пытки новые сам придумывал… Уснули у костра. Меня закрыть забыли. Впервые. Не до меня им было. Тела растерзанных солдат свалили в кучу под деревом. Друг на друга. Я и ушел. Вот так просто. На четвереньках на брюхе прополз между ними…до Огнева когда дополз, нож у него из-за пояса вытащил и глотку ему от уха до уха перерезал. Потом долго бежал. Они за мной с собаками. Я в воде прятался, в грязь зарывался. К нашим потом, когда вышел…Огневым назвался. Мне были нужны деньги, начать новую жизнь. А я про него все знал. До мелочи, до молекулы. Он очень любил о себе. А я молча слушал. Хорошо слушал и запоминал. О тебе…о тебе не думал. Фото как фото, а живой человек… даже не знаю, как все сложится. Пока вживую не увидел. Там, в кабинете генерала…И не сравнить с фото, меня как током шибануло, пронизало до печенок. В глаза посмотрел и сдох, реально сдох. Им захотел стать. Им стать и попробовать, как это тебя не в фантазиях грязных, а по-настоящему. Недолго. Пока не найду деньги и не свалю… Он не сказал, где за плиткой…Могло где угодно быть. В туалете, на кухне, в ванной. Мне все простучать надо было, найти. А я чем дольше оставался с тобой, тем сильнее в тебя погружался, тем отчаяннее понимал, что не просто денег хочу. Тебя хочу, пацана твоего, жизнь рядом с тобой. Когда взял…впервые окончательно свихнулся. Деньги нашел, помню, случайно. Брился и уронил бритву. Она как-то глухо о стену ударилась, и я простучал, а там пусто. Отодрал плитку и нашел сверток. Уехал я тогда. С концами. А пока ехал, тебя вспоминал…глаза твои, руки, стоны подо мной, тело твое красивое, и как кричала, и кончала подо мной, как сладко целовала. И пацана глаза…как на меня посмотрел, словно в душу взглядом своим космическим. Вернулся. Машину купил… и к тебе. Думаю, а была не была. Никто и нигде не ждет меня. Может, вот он шанс – жить начать сначала, любить и быть любимым, обрести семью, которой не было никогда. И ты с глазами своими влажными, с недоверием вечным и в то же время со страстью этой бешеной…вспоминаю, как твой тебя бревном называл, и понять не могу – об одной и той же мы женщине…или… Украл я у него тебя, сына его, деньги, бизнес. Все украл. Решил бабки в дело вложить, вытянуть его со дна…И ты рядом, и получаться начало, и счастье свое в глаза твоих каждым утром видел. Им стал…сросся с ним и уже почти сам поверил, что я – это он. Слышишь? Сам поверил! Полюбил я тебя, Катя. До безумия, до боли, до костей и до мяса. Пророс в тебя, моей ты стала. И сына твоего…и его полюбил, как своего. Мысли допустить не мог, что он чужой, понять не мог только, как…как, бл*дь, он такое сокровище бросить хотел, как изменял тебе с этой шлюхой. Ты же мечта, Катяяя…ты мечта. Моя мечта, моя женщина, моя… Глава 23 Руки его отшвырнула и отшатнулась, вжимаясь в стену. – Не твоя…не твоя, слышишь? Головой трясу и саму все колотит так, что зуб на зуб на попадает. Поверить не могу во всю эту чудовищность, в этот бред. – Ты лжец! Ты…Господи! Как ты мог так со мной, с Тошкой! Ради денег… и не ври теперь! Не ври! И голова кружится, так кружится, что хочется сползти по этой стенке и упасть на пол. – Я не вру. Слышишь, Катенок… я не вру! – Не смей! Не смей меня так называть…каждое слово лживое! Каждое! – А как тебя называть? Скажи – как, и я назову… все, как ты хочешь, малышка, девочка моя. Я же сейчас сяду…на много лет, возможно, до конца моих дней. – Сядешь! Ты должен сесть! Ты…ты должен! В отчаянии ударила его по груди кулаками и разрыдалась, а он лицо мое руками хватает. – Сяду! Сяду и за него отсижу, как и за него тебя полюбил и мальчика нашего. Сяду, Катя…я за тебя даже сдохнуть согласен. – Лучше бы ты не возвращался! Слышишь? Никогда не возвращался! А он меня к себе за плечи тянет, испепеляя горящим взглядом. – Если захочешь, никогда не вернусь…только сейчас будь моей. Один раз, Катя. Последний. И юбку мою тянет наверх по бедру. Его слова, как тонкие иглы впиваются в вены, его дыхание обжигает шею, скулы, ключицы, и я плыву, как от инъекции наркотика, сердце бешено бьется в груди, и, мне кажется, я пьянею. Меня шатает. – Не надо…не здесь, не сейчас… – А когда? Когда…Катя? Когда? У меня не будет завтра и не будет через несколько лет. Дай запомнить, дай унести с собой твой запах. Не гони. Потом возненавидишь…потом. Пытаюсь оттолкнуть, чувствуя, как он задыхается, как бешено колотится его сердце. – Хочу тебя. Дико. До безумия. Здесь, сейчас, пожалуйстаааа…. Впечатал в стену и щекой к моей щеке прижался, колючей, шершавой. Сжимает челюсти, скрежещет ими и смотрит так безумно, так жадно, что меня саму бросает в лихорадку. – Я с этой фотографией жил..слышишь? Я тебя люблю давно, давно, маленькая! Я благодаря тебе сбежал оттуда, я…дышу благодаря тебе! – А я…из-за тебя задыхаюсь! Простонала и ударила со всей дури по щеке, а он руку перехватил и к губам ладонь прижал. – Прости меня…я же подыхал по тебе, Катя…не мог я иначе, увидел… и все! И ни копейки себе не взял…сама знаешь! Ласкает мои скулы, мой затылок, и я с ума схожу от какой-то идиотской радости, от неконтролируемого счастья…такого глупого и неуместного сейчас. Он так тоскливо просит, и я не могу устоять, еще никогда он так не просил, так отчаянно не шептал мне на ухо. Я застонала и почувствовала, как мой мир рассыпается на осколки снова, и я вижу только его глаза. Такие глубокие, темные сейчас, горящие страстью. А я такая слабая, такая безвольная. Я не могу устоять. Я так сильно хочу ощутить его руки, его объятия, его запах. Больше нет лжи, нет ничего, что стояло бы между нами…кроме будущего, которого теперь тоже нет. И я такая голая перед ним, такая беззащитная. Меня сейчас можно так легко уничтожить…потому что задыхаюсь, и сама ищу губами его губы, чтобы найти и сойти с ума от мучительного ощущения близости, в отрицании реальности. Замкнутые в этом маленьком грязном мирке, где я все еще принадлежу ему, а он мне. Сколько страсти в его глазах, и внутри меня закручивается по спирали торнадо. И кажется, в горле пустыня Сахара, а низ живота тянет в привычном огненном мареве похоти. Я хочу его. И не важно – кто мы. Сейчас это совершенно не важно, как и то, что будет завтра, как и то, что было вчера. Когда выйду отсюда, я сильно об этом пожалею…но ведь это будет потом. После. Ощутила вкус его рта и, застонав, изогнулась сама, кусая его губы, вцепилась в волосы пальцами обеих рук, притягивая к себе, всхлипывая и чувствуя в нашем поцелуе горечь моих слез. И этот запах его тела, от которого меня всю трясет и, кажется, я сейчас начну кричать от нетерпения. Наверное, вот так хотят жить, именно так ищут глоток воздуха, именно так пьют в невыносимую засуху. Чувствую, как ладони жадно мнут мою грудь, как сжимает сильно соски, как тыкается голодным ртом мне в губы, в щеки, в глаза, а я льну к нему и сама обхватываю его бедра руками, притягивая к себе. Поднял вверх, удерживая за талию, так, чтобы обхватила его обеими ногами, вжимая в себя настолько сильно, что захрустели кости.