– Давай…давай договорим в другой раз. – Почему? Боишься оставаться со мной наедине? – Да…хочу просто держаться от тебя как можно дальше! Нежно обнял мое лицо ладонью, погладил большим пальцем по скуле, заставляя задрожать всем телом. – И думаешь, это поможет? Думаешь, сбежав от меня в другой город, ты сбежишь и от себя тоже? Губы начало покалывать, и я провела по ним языком, чувствуя, как они пересохли. Нет, только пусть не сидит ко мне настолько близко, не наклоняется вот так, чтоб я сходила с ума от его запаха, чтобы голова шла кругом и становилось нечем дышать. Протянул руку и тронул костяшками пальцев мою скулу, а я вздрогнула, и по телу прошел разряд электрического тока. И стало неприятно, стало не по себе от этой предательской реакции на него, от того, что мое тело дрожит, едва я посмотрю на этого мужчину, едва я услышу свое имя его голосом. И я всегда реагирую на него, безумно сильно. Потому что каждая молекула моего естества помнит, какое дикое удовольствие он умеет дарить моему телу. Оно хочет порочной, примитивной разрядки, корчится от жажды его прикосновений, помнит каждое сказанное в безумии страсти пошлое и такое прекрасное слово. И от его прикосновения невольно прикрываются веки, потому что мне нравится, как он нежно касается моей щеки, но я все же отчаянно хочу сбежать. Рука находит ручку на двери машины, тянет ее, но ничего не происходит. Дверь заблокирована. А Сергей улыбается мне краешком рта и наклоняется все ниже. Самоуверенная, наглая ухмылка, от которой я лечу в пропасть на бешеной скорости. И, мне кажется, я чувствую, как горит мое тело под одеждой, чувствую, потому что мне передается и жар его тела тоже. Наклонился очень близко, упираясь рукой в сиденье. Дыхание щекочет мое лицо, и я невольно втягиваю этот аромат, невольно всей грудью вдыхаю его и слышу свое собственное рваное дыхание. Его рука преграждает мне пути к отступлению, и меня начинает бить мелкой дрожью, потому что я перевожу взгляд на его губы, и в эту секунду он жадно целует меня. Набрасываясь на мой рот без предупреждения. Так алчно и нахально, что у меня нет сил сопротивляться. Меня всю подбрасывает, как от удара плетью, и пальцы впиваются в воротник его куртки, и я рвано выдыхаю ему в рот коротким стоном. И в ту же секунду я вспоминаю лицо этой рыжей…как стояла там за руку со своим сыном…а ее он тоже вот так целовал? Вот так же соблазнял ее, смотрел вот этим взглядом, от которого тянет низ живота и набухают соски. Он говорил…как она с ним в машине. О боже! Уперлась руками ему в плечи и изо всех сил оттолкнула. – Не надо! Нет! – задыхаясь прошептала, отодвигаясь назад. Но он меня не слышит, хватает за затылок и тянет к себе властным, уверенным жестом, и мне мучительно хочется обнять его рывком за шею. Мое сердце колотится прямо в горле, а тело напряжено до предела. Эта неистовая страсть, этот грубый напор, его первобытная сексуальность сводила меня с ума. Как же чувственно у него получается заглушить все возгласы сомнений, сломать сопротивление. Сильно рванул к себе и опять набросился на мои губы. Грубо, жадно, сминая их, вдавливаясь в них свои ртом, раздвигая языком и врываясь им глубоко внутрь, толкаясь в мой язык и не давая мне вздохнуть от этого яростного напора. Как будто уже взял меня…только одним поцелуем. – Твое тело…оно орет мне «да»…ты слышишь, как оно кричит, Катенок? – оторвался от моих губ и смотрит пьяным взглядом мне в глаза, пробуждая ответную волну сумасшествия и во мне. – Изголодался, соскучился, адски хочу тебя! Шепчет страстно и прижимается к моей шее ртом, всасывая кожу, обжигая ее укусами. – А я нет…нет! – Лжеееешшшь! Хватая мои руки, не давая отпихивать себя, заламывая их назад, поднимая другой рукой пальто, скользя по капрону шершавой ладонью, под подол юбки, по бедру вверх, к внутренней стороне, раздвигая мне ноги. Если не остановится, я больше не смогу сказать нет, я окончательно сломаюсь…Ласкает, сжимает кожу, мнет ее, пальцы другой руки быстро расстегивают пуговицы у меня на груди, и мужская ладонь накрывает грудь, сдавливает ее одновременно грубо и властно, тут же щипая сосок через ткань свитера. О боже… я такая жалкая, я совершенно бессильная и глупая…я не могу противиться, я не могу ничего сделать. Это ужасно…так же ужасно, как и невероятно чувственно прекрасна его голая, животная страсть. Снова припал к моей шее, а я впилась пальцами ему в волосы и чувствую, что еще несколько секунд и я больше не буду владеть собой никогда. – Пусть я лгу…пусть…но я не могу так, не могу там внутри, понимаешь? Там, где мое сердце…если тебе нужно только тело, то бери и делай, что хочешь. – Твою мать! – выдохнул мне за ухом и медленно разжал руки, – Катя…, – заглядывая мне в глаза, тяжело дыша, как будто только что долго бежал и не может успокоиться. И когда этот напор становится слабее, мне уже легче, я готова снова собраться и взять себя в руки. Если начнет снова целовать, от меня ничего не останется. Как же ловко у него получается соблазнить и лишить силы воли, как будто оттачивал свое мастерство годами. Не помню, чтобы раньше он был таким…со мной. Наверное, он был таким с другими. И эти мысли о других отрезвили окончательно, отрезвили так, что я смогла оттолкнуть его от себя и запахнуть пальто на груди. Серо-зеленые глаза пристально смотрели в мои исподлобья, как будто считывал эту борьбу с моего лица. – Ты права…мне мало твоего тела. Ничтожно мало. Сказал и отстранился сам, откинулся на свое кресло, начал быстро выбивать из пачки сигарету дрожащими пальцами. А я вздохнула полной грудью, стараясь успокоиться. – Открой машину, я хочу уйти. – Я еще не закончил с тобой говорить. – Мы не разговариваем…дай я уйду. – Значит, будем снова разговаривать. – Хорошо, только не долго. Тошке пора есть. – Лара покормит его. – Ларе нужно уходить. Соврала я и опять выдохнула постепенно успокаиваясь. – Значит, развод? Значит, другой город и снова станем чужими? И что ты будешь там делать одна? Там даже Ларки не будет помочь! – Я справлюсь. Постаралась, чтоб это звучало уверенно. – Мы продадим квартиру, поделим деньги. Я найду там работу, отдам Тошку в специализированный садик, туда, где его никто не назовет ненормальным. Я разрешу вам видеться столько, сколько ты захочешь. Обещаю. – Зачем, м? Зачем ты все сейчас ломаешь, Катя? Зачем эта война спустя семь лет?! Зачем эти наказания, приговоры, казни. Всем троим. Мне, тебе, нашему сыну. Когда он говорил НАШЕМУ, у меня сжималось сердце. – Потому что я не могу тебе доверять. Потому что ты предал меня…а у предательства нет срока давности. Понимаешь? Его нет! Не важно – семь лет, год, день. Ничего не важно! Важно, что ты это сделал! – Катя! Семь лет прошли для тебя здесь…а для меня они стали вечностью. Переосознанием самого себя. Для меня эти семь лет были тем самым временем, когда я мог понять, чего именно я хочу от этой жизни, кого люблю, как сильно люблю. И я изменился. Эти годы сделали из меня совсем другого человека, это отпечаталось даже на моей внешности, когда ты меня не узнала. И как…как мне воевать с ним, если он отбирает у меня оружие и ломает на моих глазах. Если ни одно его слово не подпитывает меня яростью, как хотелось бы. Словно назло, когда я рассчитывала, что мы сцепимся и мне будет легко его ненавидеть, выходило совсем по-другому. – Сергей…я понимаю, что ты все переосознал, а как все это переосознать мне. Понимаю, что прошли годы, но ведь мне больно именно сейчас, я чувствую себя преданной именно сейчас, и мне еще больнее от того, что я якобы не имею право на эту боль. Именно потому, что прошло время. Как будто я должна закрыть на это глаза. Я хочу уехать, чтобы это время было у меня. На переосознание, на то, чтобы понять, как жить дальше. Увидела, как дернулся его кадык. – Без меня жить дальше, да? Самой! Начинать новую жизнь! Новые мужики, да? – Боже! Какие мужики! – Я не Боже, а твой муж, хотя, да, в какой-то мере я твой Боже! Потому что в библии так сказано: «Жены, повинуйтесь своим мужьям, потому что муж есть глава жены»! Вот она, эта злость в его глазах, эта ярость, которая, как пощечина, обжигает мне лицо. – Как вовремя ты вспомнил библию. Ты учил ее в плену у исламистов? Ухмыльнулся, как оскалился. – Да, там я вспоминал писание. Там я научился молиться. Потому что мне ничего не оставалось, как орать долбаные молитвы и просить Бога вытерпеть то, что со мной делали! А иногда проклинать его, потому что сил терпеть не оставалось! И все это время я…жил только тобой и нашей встречей. У меня была ты…я намного чаще молился тебе, чем Богу! И моя ярость тут же погасла…ее выключили. Я с ужасом подумала о том, что он пережил, и ни разу, никогда не упомянул, только сейчас, когда я вынудила. Сколько боли, издевательств, сколько всего самого ужасного мог вытерпеть мой мужчина там, в плену у зверей. И он выжил….Он семь лет выживал. Чтобы я…чтобы я сейчас отталкивала его и ненавидела за прошлое. – Прости…я просто хочу побыть одна. Просто хочу уехать и…принять решение, когда на меня никто не давит. Прошептала неуверенно и вздрогнула, когда увидела, что в его глазах стоят слезы. Слезы! В глазах самого сильного мужчины из всех, кого я знала. – Разве я давлю на тебя, любимая? Я просто говорю, что прошли годы, и из моей памяти стерлось все, кроме тебя, что я осознал свои ошибки, что я молился Богу о том, чтобы мы снова были вместе. А ты говоришь, что тебе надо решить и подумать…а я не могу больше решать, думать, ничего не могу. Жить хочу с тобой, забыть все хочу, стать нормальным человеком. Как отчаянно он все это говорил, как искренне, как глубоко доставая до самого сердца, заставляя его корёжиться в муках. – Скажи мне только одно, Катя. Пожалуйста. Честно скажи прямо сейчас…Ты больше не любишь меня? Ты когда-нибудь вообще любила меня? Никогда не говорил такого, никогда не смотрел с такой болью. С таким страданием. Как будто снова возникло сомнение…разве Сергей способен на такую открытость и искренность? И это его чувственное «пожалуйста» в сочетании с привычной отрывистостью и грубостью обескураживало. Я разлетелась на миллионы осколков. Вся моя решимость, все то, чем я дышала последние дни, превратилось в прах. – Скажи, Катя! Скажи мне правду! Ты меня любишь? Не выдержала и рывком обняла его за шею, вжимаясь в него всем телом, с рыданием выдохнула свой приговор и поняла, что не смогла бы никогда от него уехать. – Люблю, Сергей! Я люблю тебя! Сама нашла его губы губами, но поцеловать не успела. В окно постучали, и мы отпрянули друг от друга. Я увидела взволнованное лицо Ларки. – Тошка с вами? – Нет! – ответила я и вся похолодела. – Я с соседкой говорила, и дверь была приоткрыта, а когда вернулась, Антона не оказалось дома… Глава 17 Его нашла не я. Как не старалась, как не кричала во все горло его имя, как не падала, поскальзываясь на замерзших дорожках. Он ко мне не выходил. А Сергею отозвался. Сидел на крыше подъезда, свесив ноги. Как только забрался туда, никто не знает. Дом старый, хрущевка, с козырьком и бетонными узорами с левой стороны, на которые можно взобраться, как на ступени. Муж даже не побежал, как я, искать за домом, между машинами. Он оглядывался по сторонам и пробежался по всему подъезду сверху до низу, а когда вышел, громко крикнул: – Антон Сергеич, я знаю, что ты где-то здесь! Отзовись, не то уши надеру! – Пап. Мы это услышали оба и вместе подняли головы. Я чуть не разрыдалась от радости, а Сергей усмехнулся и руки вверх протянул. – Прыгай – я поймаю.