– Ну как? С хештегом #не_плачь. Опа. Вот вам и новая загадка. Тут мы как раз пришли. Все, конечно, уставились на нас, как бараны. Но это ладно. Самое противное – на входе дежурила биологичка. И по ее взгляду я понял: она теперь думает, что я – хороший. До урока мне надо было еще сгонять в буфет. От съеденных блинов не осталось и капли энергии. 15 Всю жизнь в мою голову лезут странные мысли. А что, если вон та женщина – на самом деле моя мама? Или это моя воспитательница в детском саду, которая гладит меня по голове и сидит в тихий час рядом с моей кроваткой, пока я не усну? Или мама – это наша первая учительница Ирина Александровна? Ведь она однажды, когда монпэр застрял в пробке по дороге в школу, привела меня в учительскую и дала чаю с тортом. Между прочим, серьезный аргумент! Чуть что, и я начинаю думать: вот она, моя мама. То есть голова моя так не думает, конечно, нет, но будто молния каждый раз бьет мне в мозг, когда какая-нибудь женщина улыбается персонально мне или называет меня Владиком, а не по фамилии, как почти все учительницы. Вот однажды биологичка попросила меня помочь ей донести гору тетрадей до учительской, и молния тут же ударила в меня. Вот и Татьяна, когда ее голос зазвучал в нашей прихожей, вызвала у меня эту мысль: мама? Монпэр удалил все ее фотографии, и я даже не знаю, как она выглядела. Может, я плод какого-нибудь генетического эксперимента? Или, может, монпэру меня подкинули в корзинке, как в книжках про девятнадцатый век? Во всяком случае, мне кажется, я на него не очень похож. Нос, может быть, и уши. И еще волосы – один в один, сплошная проблема, как ни подстригись, всё равно лезут, куда их не просят. А глаза, лоб, овал лица – не, не его, точно. Какой-то женщины, которую я не знаю. Вот историчка никогда не вызывала у меня таких чувств. Поэтому я с чистой совестью смотался с последнего урока и помчался домой. Ужасно хотелось смонтировать ролик про погоню. Монпэр сидел на кухне (сюрприз!) в растянутом во все стороны спортивном костюме, элегантно перевязанный каким-то серым пуховым платком. Я даже не знал, что у нас в доме есть женские вещи, хоть и старческие. – Не подходи, – проскрипел он. – Болею. Не подхожу. Наливаю себе борща и скорей к себе в комнату, за комп, за работу! Все-таки потрясная вещь – камера. Ты можешь снимать хоть без сознания, вообще не осознавать, что вокруг тебя происходит. Но потом отсматриваешь материал и замечаешь кучу мелких деталей. Лица. Тени. Движение ветра. Мусор, случайно попавший в кадр. Взгляды. То, как трясутся руки и как они сжимаются в кулаки. Если смотреть чуть замедленно, можно проследить с самого начала всё, что есть в этом видео, и ненависть будет не просто ненавистью, а чувством, которое рождается и постепенно растет. Я решил сыграть на замедлении темпа в ключевых моментах. Вот кулак медленно, ужасно медленно начинает движение к лицу актрисы, а прямо у лица – резко! страшно! – возвращается в реальный темп. Это можно сделать нереально круто, если хорошо подумать. Из всех троих ненависть играла только одна Маринка. Шурок выглядел каким-то пластмассовым супергероем: вроде он движется, действует, но без жизни, без смысла. Вэл вообще как-то сдулся. То есть он бегал туда-сюда вместе со всеми, но на заднем плане. И лицо отворачивал от камеры. Странно. Я думал, он главный. «Готово», – послал я эсэмэс Вэлу. Нормально! Оказывается, я слепил этот ролик всего за два часа! Вот что значит на одном дыхании. И получился он куда интереснее, чем предыдущий. Заглянул к монпэру – спит. Вернулся за стол. Уроки, что ли, сделать? Не, подождут. Вся ночь впереди. И тут я вспомнил сегодняшнее утро и как этот Петя сказал: «Я тебя знаю». Если он не врет, получается, где-то на просторах сети висит моя физиономия с хештегом #не_плачь? Хотя он наверняка что-то путает. Я вышел в одну из соцсетей, набрал хештег. И – опа! – как в зеркало посмотрел. Фотка точно моя. Но где снято, не знаю. Я разглядел только спинку кресла и бирюзовые обои. В сообществе было два модератора – тот, который как бы я, и еще один чел. И они что-то там вещали о проблемах инвалидов, об ограниченных возможностях. Честно говоря, за последние дни эта тема меня порядком достала. Хлынула в уши, как морская вода, и я оглох на оба уха, совсем перестал понимать, что к чему. Я не успел вчитаться – зазвонил телефон. Маринка. – Я у твоего подъезда, – коротко сообщила она. – Выходи. – Да ладно, – говорю, – поднимайся. – Нет. Там твой отец. Опять будет тортиком кормить. – Не будет. Он болеет, вряд ли выйдет. – Тем более. Не хватает мне еще заразиться. Выходи. И трубку бросила. Спускаюсь. Я ей – флешку, она мне – новый конверт. – Всё, – говорит, – скоро выложим в сеть. Это будет бомбическое кино! Громко, показушно засмеялась и умчалась. Злая она какая-то. Так. Теперь главное деньги опять в дневник не сунуть. Положу пока на стол, между тетрадями. Как Саша Васильев поет: «Если ты хотела спрятать это дерево, то спрячь его в лесу». Очень правильно, я считаю. В дверь позвонили. Я аж дернулся, думал, Маринка вернулась. Но это был Сергей Палыч, хозяин Брысика. Какой-то он не такой. Отец болеет, а лучше него выглядит. – Владик, здравствуй, – торопливо сказал Сергей Палыч. – Ты Брысика случайно не видел? – Я не видел. В коридор вывалился монпэр в своем платке. – Сергей Палыч, привет! Что-то случилось? – Да вот Брысик потерялся. – Как потерялся? Где? – Вчера у нас во дворе кто-то взрывал петарды. Он ужасно этого боится. Мы даже в новогоднюю ночь уезжаем подальше, чтобы его не волновать. Вот он услышал выстрелы и побежал. Может, спрятался где-то, я не знаю. Мы его всю ночь искали. Вы его не видели? – Мы не видели, Сергей Палыч, – сказал отец. – Будем иметь в виду. Может, помочь чем-то? – Я даже не знаю. Только бы он на дорогу не выбежал… И Сергей Палыч, махнув рукой, ушел. Петарды! Это же наши вчерашние петарды! Я думал, это весело и здорово, а оказывается, из-за них потерялся Брысик. И неизвестно, вернется он или нет. Гадство какое-то! Я схватил куртку. – Куда? – крикнул мне вслед монпэр. – Пойду поищу. Может, он здесь где-то. – Далеко не уходи! – прохрипел монпэр мне в спину. Я ходил, ходил, заглядывал во все подвалы, под все скамейки – Брысика нигде не было. Страшно подумать, что может произойти с маленьким таксиком в городе, где полно машин. Да и злых людей тоже хватает. Надо бы сходить в парк, посмотреть там, я же знаю, что там есть неприметные тропы… Но я не смог. Что-то меня туда не пускало. Как будто там произошло настоящее нападение на девушку, так похожую на белочку. Когда я вернулся домой, отец не своим, совсем не простуженным голосом щебетал по телефону. Я услышал: – Ну приходи-и-и меня навести-и-ить!.. Ну и что-о-о? Да ла-а-адно тебе-е-е… Он уже большо-о-ой… 16 Ну, в общем, ничего такого, но я весь вздернулся, как бешеный. При мне-то монпэр никогда такого не говорил. У нас в квартире три комнаты. В одной монпэр, в другой я – по берлогам. А третья вроде как ничья, и мы туда редко заходим. Монпэр иногда там на диване телек смотрит. Днем ему достаточно маленького телевизора на кухне, а когда заснуть не может, он переправляется туда. Ну, еще мы там пылесосим и пыль вытираем. А дверь туда обычно закрыта. Всё эта Ярославна! Она у нас немного с приветом. Во всяком случае, в других школах никто не заставляет детей стихи от руки переписывать в специальную тетрадку. И читают они по учебнику. А Ярославна требует, чтобы мы приносили отдельные книги. Некоторые наши прямо живут в библиотеке! Хорошо, что у нас дома много книжек. Ну вот я и потащился в большую комнату за «Мертвыми душами». У нас там стенки какие-то особо тонкие, не как в других комнатах. И слышно, что у соседей происходит. Ну, как слышно? Раньше за стенкой жила старушка, сама не сильно шумела, но телевизор иногда на всю катушку включала. И мы могли слушать ее сериалы у себя в квартире. В общем, захожу я в комнату, а за стенкой кто-то орет. Не по-хорошему орет, противно: – На, блин! Бери, блин! Петя, блин! Петя? А орет-то кто? – Это ты – отстой! Конечно, ты же попал не в такую семью! А если бы ты попал в семью воспитанную, высокоинтеллектуальную, ты бы, конечно, не стал таким отстоем!