И тут вместе со слезами из меня полилось! И то, как мы с Олегом решили друг друга испытывать, и как я на кладбище бегала и боялась, и как целый день голодала. И что теперь я запуталась и мне всё надоело, надоело доказывать, потому что любовь – это сейчас, а не через десять лет, как у рыцарей. И вообще… А бабушка вдруг схватила меня в охапку, стала тискать, тормошить, гладить по голове. И при этом она кричала: – Наша! Наша девочка! Точно! Бабушка сошла с ума. Наконец она выпустила меня из своих бешеных объятий. – Сейчас! – и умчалась в дом. Я чувствовала себя немного помятой. Поэтому сидела и расправлялась, как расправляется ком бумаги, если его смять. Главное – мне стало намного легче! А бабушка уже возвращалась с толстым фотоальбомом в потертой кожаной обложке. – Вот! Сейчас всё тебе покажу! Она села рядом со мной, с величайшей осторожностью уложила альбом между нами и надела очки. – Вот смотри, – бабушка открыла альбом и ткнула пальцем в первую фотографию. Молодая пара: мужчина сидит, женщина стоит рядом, положив ему руку на плечо. – Вот видишь, это родители мои. Мамочка и папочка. Смотри. – А почему он сидит, а она стоит? Это же невежливо! – А ты приглядись! Он с войны пришел без одной ноги. А мама его всю войну прождала. И вот приходит он, такой молодой и красивый, но на костылях, и объявляет ей: всё, любовь кончилась, зря ждала, лучше б давно уже замуж вышла и детей нарожала. – Разлюбил? А она ждала? – Погоди пока. Она три дня проплакала. Ну как это – каждый день за него боялась, молилась, а он вот так. А потом собрала вещи, какие под руку попались, в узелок их – и к нему домой. Пришла, села и говорит: всё, мол, Ваня, я к тебе пришла и отсюда никуда не уйду. Вот, гони меня, проклинай меня – не уйду, и всё. – А он? – Ну, он поначалу попытался что-то там возразить ей в ответ. Но она-то уже всё решила! Куда ему было деваться? Тогда-то и выяснилось, что он решил, будто раз он теперь инвалид, то ей только обузой будет. И любовь, какая у них до войны была, не вернется, потому что инвалида полюбить невозможно. – Ерунда какая! – Ну а я о чем? Говорит, если ты всё это из жалости, то лучше сразу иди домой и узелок свой забери. – А она? – А она засмеялась. Какая жалость? При чем тут жалость, если человек любимый и родной? Поняла? – Поняла. – Да ничего ты не поняла! Если есть любовь, то что еще нужно?! Здоровый он, больной, высокий или метр с кепкой – какая разница! Главное, что он здесь, рядом и не затерялся среди семи миллиардов людей. А то ищи его потом! Бабушка встала. – Так что не переживай. Влюбишься еще по-настоящему! – То есть ты хочешь сказать, что я сейчас неправильно влюбилась? Бабушка засмеялась: – Правильно, конечно, правильно! Не городи чепуху! А то матери всё расскажу! Будете с ней потом разбираться… По книжкам… – Нет! – завопила я. – Пожалуйста! Не надо ничего говорить! – Ладно-ладно, – смилостивилась бабушка. – Букет-то от кого? 17 Ну вот и всё. Лето кончилось. Приехала мама и забрала меня в город. О родном доме я думала теперь как о месте, где есть Олег. О лучшем месте на земле. Я не стала сообщать ему, что не досидела в погребе до утра. Не надо. И – нет, это не обман. Просто немного надоело. Мне не терпелось поговорить с ним. Расскажу ему о прабабушке и прадедушке и о том, что любви ничего не нужно, никакие жертвы и испытания. И что у рыцарей с их тяжелым ритмом жизни просто не было другого выхода. А в наше время всё это безнадежно устарело. И еще про бабушку ему расскажу. Он ее полюбит, наверняка! И она его тоже. Его нельзя не полюбить. Он же такой классный! Только вот в любовь не верит. Не верил раньше… Еще в деревне мы договорились с Олегом встретиться в самом конце лета на школьном дворе. И вот я иду к школе в новых джинсах и симпатичной блузочке, свежепостриженная, с красивым загаром. И в рюкзачке у меня подарок для Олега – вышитый платочек с инициалами. Лечу! Сейчас я его увижу! На школьном дворе маячила какая-то фигурка. Явно не Олег. Ну, отлично! Еще не хватает, чтобы кто-то нас увидел! С другой стороны, мы же теперь… пара? Но всё равно неприятно. Особенно неприятно, если это твоя подруга Ева. – О! Привет! – не обрадовалась я. – Привет! – так же уныло ответила она. Надо ее как-нибудь убрать отсюда! – А ты что тут делаешь? – Гуляю, – мрачно ответила она. – А чего ты здесь гуляешь? Иди в парк. Или на Ходынку, там знаешь как здорово стало! Там все сейчас тусуются! – А ты что тут делаешь? – спросила она. – Ну… Тоже вот гуляю… – А чего ты на свою Ходынку не идешь? О-о-о!.. Как с ней трудно! Сейчас уже Олег появится, а она тут торчит! – Да я просто мимо шла. Хотела в школу зайти. Смотрю – ты гуляешь. Вот! – Мимо шла? – Она прищурилась. – Ну и иди! Я обалдела. Что это с ней? Но главное – сейчас Олег будет здесь, а она – худший вариант из всех свидетелей мира! И тут он, конечно, появился. Такой… классный, худой, немного сутулый. Шагает быстро, размашисто. Волосы выгорели за лето – ему идет. А-а-а, какой же он клевый! Но он не один. Это Алиска. Она что, покрасилась? Хотя синие прядки – прикольно. Ей бы даже пошло, если бы не наглый змеиный взгляд. Прямо сгусток высокомерия. Да ну ее! – О! – сказал Олег. – А вы уже здесь! Они с Алиской переглянулись и захихикали. Что происходит вообще? – Слушайте, – продолжал он. – Какие вы прикольные оказались! Мы даже не ожидали! Кто «мы», интересно? – Это же она всё придумала, – он посмотрел на Алиску с гордостью. Мы с Евой молчали. – Ну… Эти письма и вообще… – Письма? – ожила Ева и посмотрела на меня. – Так ты тоже, что ли… До меня стало доходить. Он писал нам обеим! Тогда при чем здесь Алиска? – Ну молодцы, поняли! – обрадовался Олег. – Ты писала письма ей. А она – тебе.