– Если да, то играть в секретность больше не стоит, не имеет смысла. Виктория Орлова (Шварц) посмотрела удивленно, поняла, слегка прикусила губу. Лицо напряглось, глаза отрешенные – включился знаменитый орловский внутренний компьютер. Виктория считала варианты. Волгоград Марина вспомнила себя тогдашнюю, с крашеными волосами – мелированными по тогдашней моде, и улыбнулась невесело. И прически той нет, и тех надежд на веселую, беззаботную жизнь давно нет, да и людей многих рядом нет. Некоторых и не будет: переделы собственности прошлись по городку Волжскому, как косой. Да и по Волгограду тоже. Что за жизнь, как волки все. Марина понимала, что тогда, несколько лет назад, она легко отделалась. Стаса убили без помпы, застрелили в спину, когда он оставил автомобиль на стоянке и шел домой. А Тарханов остался. Он всегда оставался. Недолго поговаривали, что, мол, не его ли рук дело, но потом в один час эти слухи испарились, как отрезало. Тарханова на заводе не было почти месяц. Потом милиция успокоилась, допросы закончились, и все само собой вошло в норму. Вернулся Тарханов со своим потертым портфелем, и опять стал ездить на работу каждый день. Только теперь ездил кортежем, двумя большими черными джипами с охраной. Быстро привыкли и к этому. Стаса похоронили вроде и пышно, но с оглядкой, без особого шума. Стасово наследство перешло к заводским. Девочки быстро нашли себе новое место в жизни. Двоих пригласил к себе Тарханов. Марина и ее подруга Тоня – в народе Тонька-Тина – устроились на секретарские места в заводоуправлении, но жили в основном на виллах, в «Тархановке». История со Стасом многим вправила мозги. Та же подруга Тонька, которая прежде отличалась длинным языком, теперь притихла и вроде даже повзрослела. Марина тоже сделала свои выводы, но обсуждать их ни с кем не стала. И с кем? С кем? Жить в нищей квартирке родителей, делить с сестрой убогую комнатку в родительской двушке она уже не могла. Тогда она сказала себе: – Не вернусь. Лучше побираться буду, хоть на вокзале, только не сюда. Что-то очень плохое должно случиться со мной или с ними, чтоб я вернулась. Побираться не пришлось. Но на содержание пришлось идти довольно скоро. Тарханов еще вел себя прилично. При Стасе все было куда как жестче. Слава Богу, выручала внешность и характер. За неимением других капиталов выбора не было – ни в родном городке Волжском, ни в большом Волгограде. Куда девочки без толкового образования, протекции и связей попадали после школы, все вокруг знали. Знала и Марина. Звонок Игоря через пять лет мог ничего не значить. Но после ослепительной поездки в Марокко, жизнь начала наполняться новым смыслом. Игорь, с его ироничной улыбкой, литыми плечами, с его серьезными занятиями и увлечениями плэйбоя из глянцевого журнала был похож на волшебника из сказки. Он умел творить чудеса. Он творил чудеса. Встречи с Игорем она ждала, замирая при каждом телефонном звонке. На этот раз он позвонил вдруг и весело заявил: – Поехали в Петербург. Или Ленинград, шут знает, как там правильно. Можешь быстро собраться? В ответ пролепетала что-то вопросительное и не по теме. Он ее не слушал: – Ну да. То есть привет. Ты как там сама? Я соскучился. Ромашина помнишь? Он тут один без Лизы, чуть меня не загрыз. Или загрыз? Нет, не успел. Игорь говорил еще что-то веселое, смешил ее и радовался сам, а она все слушала себя – как отзывается? Марина всегда принимала решения медленно, но уж решенное было похоже на судьбу, не уйти. Встреча с Игорем выбивалась из общего заранее решенного ряда, и заставляла думать, смотреть по сторонам, вокруг себя и думать, думать самой. А Игорь уже все продумал. Секретарь оплатил электоронный билет бизнес-класса, слава богу теперь не нужно связываться с бланками и самолично стоять в в кассах, прогресс, однако. Паспорт не забудь, Малыш. В Пулкове я тебя встречу, хотя пока, кажется, буду безлошадный. Черт с ним, такси никто не отменял. Прилетай, тут здорово, хотя белых ночей еще нет. У меня тебе сюрприз. Эй, Малыш, ты там просто молчишь или спишь уже? – Нет, я не сплю, все хорошо. – Она вздохнула судорожно, как у холодной реки. – Я прилечу. Только попробуй меня не встретить. Тогда тебя загрызу я. Он рассмеялся, положил трубку, а она еще долго стояла у окна и писала пальцем по стеклу «Ленинград, Ленинград, Ленинград»… В советские времена Ленинград частенько называли Питером, и в этом был своего рода стиль, ссылка на дореволюционные еще времена. Лет двести сами жители города считали петровское название Санкт-Петербург длинноватым и помпезным, сначала укоротили до цельного «Петербург», а после в быту свели до краткого Питер, что вовсе не отменяло столичного снобизма и любви к своему роскошному городу на северных канала. С началом первой мировой войны стольный город Санкт-Петербург превратился ненадолго в русскую версию под названием Петроград – на волне русского ура-патриотизма и антинемецкого шовинизма, видимо. Потом была большевистская революция, первые события которой в форме октябрьского переворота происходили как раз в северной столице, где обитало правительство. Уже после, когда идеологические соображения требовали пристроить куда-то имя покойного лидера, город назвали Ленинградом. И прижилось. Целые поколения советских петербуржцев связывали свою судьбу с городом этого имени. Этим гордились, этим страдали, о событиях своей жизни вспоминали под этим названием. Перемены девяностых коснулись и имени дряхлеющего города. Под шум о либеральной демократии, которой здесь прежде не водилось, под ураганную приватизацию, породившую первые колоссальные состояния новой волны, под большие реальные перемены городу вернули прежнее имя Санкт-Петербург. Позабыв переименовать Ленинградскую область и Ленинградский вокзал, с которого из Москвы мы ездим в тот же город на короткой реке Неве. Теперь тренд требует называть его – то ли вторую столицу, то ли губернский центр, то ли «нашу северную Венецию» – третьим именем Ленинград, и опять в этом имени есть ностальгическое очарование. Есть и необъяснимый привкус утраченных романтических мечтаний, с которыми мы связываем юность, первые любви и страхи, все наше подзабытое, а оттого доброе и такое знакомое прошлое. Едем с Ленинградского вокзала в город Ленинград, покупая билет до станции Санкт-Петербург. Резиденция «Шуйская чупа», Карелия Звонок прозвучал еще на накануне, и теперь Медников ругал себя, что в запарке не придал ему значения. Казалось бы, просто не повезло Ромашину, который на своем новеньком «Бентли» улетел в неглубокий овраг за мостиком, на отличной дороге у самого поворота, откуда до резиденции премьера было не больше получаса езды. Вытащили, спасли (налили водки), погомонили, обхлопали сочувственно по плечам. И стали думать об эвакуации. У Ромашина было подозрение на перелом ключицы, запястье как будто сломано или сильный вывих. Решили быстро вывезти его вертолетом в Кандопогу в госпиталь военного гарнизона, потом дальше, лечиться. Игорь провожал его у вертолета. Ромашин на ходу попросил Медникова присмотреть за его машиной, Игорь обещал. И как-то незаметно для многих прозвучали сказанные скороговоркой слова раненого: – Там что-то блеснуло слева. Вроде чиркнуло желтым по камням перед капотом. – Даже те, кто услышал, не поверили, или внимания не обратили. Обратил внимание Медников. Разлетелись, разошлись, разъехались. Проводив глазами вертолет, Игорь с группой технарей поехал на тягаче к перевернутой машине. Пока технари возились с талями, прилаживая крюки к ромашинской красавице, он вертел головой, оглядывая поросшие подлеском верхи оврага и испытывая беспокойство, как гончая. Шут его знает, зачем он поднялся на другой край оврага. Не иначе, сработал тот самый его тайный механизм, который прокручивал в голове больше впечатлений, чем хотелось. Между нижними лапами двух крупных елей он нашел неприбранную лежку для стрелка. Пожалуй, для двоих. Примятая жухлая трава ровным прямоугольником, отметины от рифленых ботинок по краям. Они не прятали следов, не прибирались. Отсюда сверху отлично просматривался весь участок шоссе до дальнего поворота, откуда и появлялись машины. Позиция для снайпера идеальная. – Вот и мы дожили. Похоже, магнат Дима Ромашин в рубашке родился. – Он отснял свои находки на мобильный телефон, сделал несколько общих планов, чтобы даже постороннему человеку были понятны его выводы, и решил, что больше искать не станет. Пусть милиция и прочие органы отработают свой хлеб. Но и про свой случай с покушением в одной кавказской республике он тоже не забыл. – Значит, мода такая пошла, палить по джипам из засады. Не одна ли голова придумывала? Теперь предстояло решить, сообщать Ромашину о своих находках или нет. Это непростой вопросик. Ромашин мне друг, но Маркин платит деньги. Что-то в этом роде. Да и небезопасно рядом с Ромашиным. Одно его беспокоило – на следующий же день получилась неувязка при встрече с премьером. Медников, считая свою роль сценариста законченной, держался в тени и уже прикидывал, как незаметнее смыться в Питер, да кривая подвела – попался не вовремя на глаза начальству. Поначалу все шло по сценарию. Маркин с премьером, весело переговариваясь, вышли из столовой роскошного пансионата, выстроенного под русский север. Тут премьер приметил Медникова в пестрой свите и, проходя, потрепал его по плечу и сказа что-то дружелюбное, вроде «Нормально все». И ушел к машинам. Маркин заметил и нахмурился. Все заметили. Значит, предстоит объяснение с боссом и неприятное. Петрозаводск, Карелия Дрянной городишко. Медников умел оценивать города, как людей, с одного взгляда. Когда-то, натаскивая его на запоминание лиц и номеров машин, инструктор-женщина из ветеранов КГБ заметила, что помимо цвета глаз и формы ушей, курсант Цепкий держит в голове первое впечатление, которое сложилось у него от встречи с совершенно незнакомым человеком. И потом может написать довольно точный психологический портрет, правда коротко, в общих чертах. Тогда это сочли курьезом, ненужным феноменом. По-настоящему оценил медниковский дар Иван Степанович Сохин. Может быть, потому и стал настоящим его наставником. А Игорь Медников знал за собой это свойство с детства. Частенько и использовал. – В угрозыске тебе б цены не было, – осторожно сказал как-то Сохин, который тогда еще не был генералом. – И здесь пригодится, – прямо ответил Игорь, давая понять, что знает, о чем речь. Это свойство своего курсанта Сохин в аттестации не отметил. Сберег для себя. С городами было то же, что с людьми. Выйдя на пять минут за газетами на любой промежуточной станции, Медников просто из воздуха вынимал карту города и главные ориентиры. Иногда это был горсовет, а иногда развалины всеми позабытого скита на окраине. Это только означало, что городок пустой, ничего важного у себя завести не смог, а старого не сберег. Петрозаводск оставил ясный след – дыра. В ментальной картинке, которая рисовалась Игорю в этом месте, почему-то выделялся аэропорт, где на одном поле стояли и военные истребители, и гражданские самолеты. Еще антикварная лавка на задворках – и все, как после бомбежки. Словно других домов нет, и людей будто нет. Позвонил Марине и обрадовался, что все получилось, и Марина приедет, и можно сбежать из этого пустого города в настоящий живой Питер, который не какой-нибудь музейный Санкт-Петербург, а настоящий Ленинград. Санкт-Петербург – Дворцовую площадь, если увижу, я узнаю. – По дороге из Пулковского аэропорта в такси Марина говорила рассудительно, серьезно, даже как будто слегка окая. После заграничной поездки Игорь уже и не разбирал, производит на нее впечатление новый город или нет, всерьез говорит или шутит. – А Стрельна это где? – В сторону Петродворца, налево. – Ты там был? – Был пару раз. У меня там товарищ живет, учились вместе. – А Приозерск далеко? – Далековато, ехать часа два. Это уже совсем рядом с финнами. Зачем тебе? – Там отец когда-то служил. А мама к нему невестой приезжала. Привозила воблу. – Там поженились? – Нет, через год, дома. А она ему весь год воблу посылками слала. – И письма писала? Марина рассмеялась: – Вот уж она точно не писатель. Вобла вместо писем шла. Таксист обернулся и выпалил: – Что там вобла, у нас корюшка идет! Медников совершенно не был готов делить Маринино внимание с водителем, умненькая девушка это увидела и перебила: – А где остановимся? Хорошо бы в центре. Надо будет что-нибудь такое посетить. Игорь изобразил таинственное лицо: – Обязательно. А остановимся мы на пяти углах. Марина подумала. Посмотрела задумчиво и заявила: – Мало. Почему пять? Мы имеем право на значительно большее количество углов, дворов и подъездов. А там не дует на пяти углах? А еще лучше остановиться не на углах, а в доме. Таксист с некоторым даже озлоблением посматривал в зеркальце на непохожую парочку. Марина, дурачась, изображала въедливую туристку. Игорь был доволен, славно, что Маринка приехала. Странная площадь, в которую вливались пять небольших улиц и переулков, образовала косую звезду, за что и получила название Пять Углов. Спрятанная чуть в стороне от Невского проспекта, она располагалась в престижном районе, где проживала, например, и мадам губернатор, чья улица украшена необычной плиткой и фонарями. Стильная маленькая гостиница, где они остановились, располагалась на нескольких этажах старинного доходного дома и выходила окнами как раз на Пять Углов. Марине сразу понравился номер – современный, яркий, просторный. Едва Игорь выпроводил соткой портье, доставившего их сумки, как Марина скинула туфли и плюхнулась на широкую кровать. Ей очень шло короткое синее платье с огромными белыми иероглифами на боках. Красавица!