– Надо ей квартиру снять, – наконец, сформулировал он. – И как я прежде не додумал, самая простая вещь, просто завертелся. В Волгограде сниму. Городок Волжский, где обитала Марина, – спутник областного центра, стоял на другом берегу реки. Дела у Медникова были в основном в Волгограде, а Маринин городок «напротив» он после покушения по понятным причинам недолюбливал. Еще и Рыжов, как мог, удерживал от поездок туда. Если квартира в Волгограде, им и встречаться будет удобнее – город большой, никому не мозолишь глаза, а в этом Волжском все на виду. Разговоров о своей персоне Медников не любил. Глава 3. Май продолжение Май 2010 Ему нравились мощные машины, только поэтому Медников поддался на уговоры Ромашина попробовать свои силы за рулем спортивного внедорожника. Модная светская игра – скачки в тяжелых джипах по марокканским барханам, конечно, увлекала. Но не настолько, чтобы стать фанатиком. Это он понял, когда встал на крышу на второй день одиночного прогона в километре от лагеря. Бархан предательски обрывался от гребня к скату на южную кромку, в глаза ему блеснуло солнце, ослепило, и Меднику не хватило той самой четверти секунды, чтобы довернуть руль в пологую сторону. Джип словно замер не мгновение в невозможной позиции, стоя на одном переднем левом колесе, рухнул через борт, сделал полтора оборота, подняв фонтан красного песка, и замер на крыше. Медников полез наружу. Ощупал себя, понял, что цел, и принялся осматривать машину. Проклиная пустыню Сахара, синее марокканское небо и берберское гостеприимство. Ругаться матом он так и не привык. Сначала староверский быт не позволял, а потом уж стало ясно, что матерится человек слабый. В архангельской глуши, в глубинке Коми, где каждый второй отсидел, а каждый третий числился на поселении, к словам приходилось относиться внимательно, можно было за нечаянное словцо и на нож нарваться. Правда, служба в советском военно-морском флоте значительно расширило его лексикон, но к бытовой ругани не приучила. Песок был везде. За воротом плотно застегнутого комбинезона, в ботинках и в носках, за поясом и, кажется, в плавках тоже. Поняв, что в одиночку машину на колеса не поставить, он полез в нагрудный кармашек за спутниковым телефоном. Рассказав о кульбите, он отошел к гребню, устроился с видом на темные вершины Атласа и стал ждать эвакуации. Заядлый гонщик Ромашин как-то сказал ему, что не знает, сколько раз становился на крышу (делал уши) – перестал считать после десятого случая. Касабланка, Марокко Касабланка была прекрасна и пахла морем, свежим ветром и устрицами, которые продавали в порту по цене апельсинов, то есть даром. Возвращение домой окрасилось одной малозаметной для прочих деталью, на которую внимание обратил только Игорь. Недалекая хохотушка Лизавета, разодетая теперь в бедуинские цвета и щеголявшая исключительно в ярчайших марокканских шлепках-бабушах, тусовщица без мозгов и милая временная сожительница великого Ромашина, оказалась знатоком языков. В день отъезда Медников сидел, развалясь, в зимнем саду отеля, лениво листая газеты. От ресепшена его загораживали какие-то замысловатые пальмы, и ни Лиза, ни ее незнакомый Игорю спутник видеть его не могли. Обменявших десятком фраз на беглом английском, они расстались, не прощаясь. Игорь разобрал только фразу «будет ждать тебя в Касе» и «твой богач». Касой здесь местные жители называют Касабланку, а о каком богаче идет речь, было нетрудно догадаться. Второй сюрприз Лиза подкинула как раз в Касабланке. Здесь Медников уже присматривался к ней внимательно. И нашел. В вип-зале перед вылетом она устроилась в сторонке в широком кресле за стеллажами. Простушка Лиза, старательно глядя в сторону, быстро говорила что-то по-французски некой посторонней даме, соседке по креслу в вип-зале. В голосе ее звучали приказные нотки. А в ее случайной собеседнице под шляпой с низкими полями и темными очками в пол-лица Игорь с удовлетворением узнал нашу мадам доктора из оазиса в пустыне. Выслушав Лизу, та кивнула, поднялась и быстро ушла. Как мило, у меня паранойя, подумал он и тут же отказался от такой веселенькой простой версии. Их явно вели. – Вот тебе и Лиза-Лизавета. Кого-то обложили, как волка на охоте, – определил Медников. Хорошо если не меня. Да, скорее не меня. И ведь как рискованно работают – контакт прямо у меня под носом. Или намеренно предупреждают? Он задумчиво посмотрел на Ромашина, который, стоя у окна, весело говорил что-то в свой Верту. Вопрос: надо ли поставить его в известность. Если я открыто встану на сторону Дрома, это поймут как смену хозяина. А надо ли мне это изображать? И посоветоваться не с кем. Не в первый раз уже Медников вспомнил генерала: если у тебя паранойя, это еще не значит, что за тобой не следят. Лихая судьба Медникова несколько раз делал крутые изгибы, о которых не хотелось и вспоминать. Но в одном он был уверен: его жизнь слепили из мусора три человека – тетка Варвара Ильинична, покойница, помощник Президента, который в новой жизни вставил в его голову новые мозги, и генерал – а тогда кадровый инструктор Федеральной службы контрразведки, без званий, без знаков различия и как бы без лица. Давний теткин наказ: «Держись сильных людей, иначе слабые утопят». Игорь запомнил. Может быть, поэтому молодой курсант Медников сразу определил того инструктора для себя как лидера и вожака. А потом уж и ближе отца родного. Инструктор сначала велел называть себя кличкой «Гризли», а через полгода, когда в учебном отряде после отсева из 40 человек его набора осталось 12 кандидатов, представился по-человечески: Сохин Иван Степанович. Тогда и у Игоря появился его первый настоящий служебный псевдоним Цепкий. Иван Степанович работу делал штучную, персонал мерил по себе и спуску не давал ни в чем. Тем, кто выжил в этой дикой гонке, на всю жизнь вбиты в головы простые его постулаты. Суть же была проста: та жизнь кончилась, началась другая. В этой жизни слабости нет и жалости нет. Есть приказ и его выполнение. И легкомысленная приписка «любыми средствами» означала именно любыми средствами. Ты себе не принадлежишь, а только своему государству в лице командира. Тут даже погибнуть не имеешь права, и мораль, этикет и нормы человеческого общежития остались за бортом. Из этих заветов Сохин Иван Степанович, например, делал простой вывод «Стреляй первым». Навсегда запомнилась и его рабочая подсказка: – Если днем тебе плюнули в лицо, застрели его ночью в спину из-за угла. – Лицензий не давали, просто «любой ценой». И считай эту цену, откуда хочешь. Не оглядываясь на своего родного деда, опального генерала НКВД, окончившего дни в северных леспромхозах, и на отца, военного советника из престижной «десятки», Игорь Медников выбрал самую тяжкую долю – суровый быт бойца отряда подводных диверсантов. Выдерживали немногие, Игорь выдержал. Превращение мало кому нужного курсанта, потом лейтенанта в диверсанта экстра-класса досталось Медникову ведрами пота, пролитого в учебках, и литрами крови, размазанной по четырем континентам в отнюдь нетуристических поездках. Когда однажды, по прихоти кадровиков ему ненадолго самому досталась роль инструктора в сугубо закрытом центре по подготовке спецов из числа иностранцев, Игорь посчитал беготню по горам чистым курортом и даже набрал за эти короткие два месяца пару лишних килограммов. – Мечтаю вернуться в горный пансионат, – честно ответил он на вопрос командира о дальнейших планах. Сохин рассмеялся и велел идти учиться. – Видишь уровень? – Он постучал по своему теперь уже полковничьему погону. – Тебе сюда, я в тебе уверен. И отправил Медникова в академию, готовиться для нового класса задач. Впрочем, даже во время учебы в академии несколько раз приходилось исчезать из Москвы вовсе не на курорты. Чаще ему доставались влажные тропики, ночные высадки с темного борта в пляшущий на волне катер, погружения на запредельную глубину с контейнерами взрывчатого груза, потеря товарищей и выполнение секретных операций– всегда любой ценой и на пределе. Конакри, Африка Майора он получил вне очереди, за простую на первый взгляд прогулку в дружественный порт Конакри. После нескольких удачных операций, так или иначе связанных с Африканским континентом, его группу стали называть злыми духами – сокращенно злыми за бесшумность и крайнюю жесткость при контакте с противником. Все оправдывалось абсолютной секретностью каждой спецоперации, и совпадало с общим трендом: интересы мировых держав и транснациональных корпораций перекраивали континент решительно, но без публичного шума. Россия вполне успешно помогала своим новым миллиардерам в освоении мировых запасов стратегического сырья. В Гвинее тогда шла открытая и скандальная драка за бокситы, где все были против русских. Международный картель был готов поддерживать гражданскую войну с бесконечными жертвами, только бы не отдать месторождения нам. Сохина пригласили в Генштаб и просили подготовить предложения, он взял тайм-аут в три дня на изучение ситуации, а на четвертый группу боевых пловцов капитана Медникова высадили с вертолета на борт эскадренного миноносца «Смелый». Корабль полным ходом шел из ближайшей базы к точке встречи с небольшим океанским буксиром «Байкал», который очень кстати качалось на волнах Гвинейского залива. На этот раз нужно было устроить максимальный шум, показательную порку «на страх агрессору». Сохин оставался на борту эсминца, координируя операцию. Непосредственно боевыми пловцами командовал Медников. Цель: два сухогруза, с оружием неизвестного как бы происхождения, оба стояли на ближнем рейде под видом мирных судов и готовились к выгрузке в ближайшие сутки-двое. В их трюмах находилось такое количество смертельного груза, что можно было питать военные действия в районе рудников еще год, если не два. Медников распределил своих спецов по четверкам не формально, а с учетом личных способностей: он предполагал, что кому-то придется уходить по суше, а возможно, и выбираться с акватории порта вовсе нетрадиционными способами. И угадал. Глухой ночью мини-подлодка с боевыми пловцами, держась строго под корпусом входившего в порт танкера, прошла в акваторию, не замеченная ни французской гидроакустической системой, ни сонарами американского фрегата, который ради такого случая случайно заглянул в горячую точку. Русские подводные диверсанты всегда отличались дерзостью, и на этот раз сработали внаглую, на крайней грани риска. Подлодка через длинную аппарель шлюзовой камеры выпустила один за другим подводные транспортеры, похожие на торпеды с кабинками. По две «торпеды», каждая с людьми в гидрокостюмах и с грузом мин, бесшумно направились к целям. Оба сухогруза охранялись местной береговой стражей, то есть просто неграми с автоматами, рядом с каждым стояла на якоре канонерка с включенными огнями. Кроме того, юркие катера с американского фрегата кружили вокруг них, обшаривая воду мощными дуговыми прожекторами и инфракрасными приборами ночного видения. Город светился ночной иллюминацией в каких-то трехстах метрах, за полосой черной воды. Бойцы Медникова за двадцать минут установили магнитные мины под днищами обоих судов, груженных оружием и боеприпасами. Из чистого хулиганства прицепили по одной мине к дежурным канонеркам. В назначенное время порт дрогнул от серии взрывов, и посреди черного блюдца бухты поднялись два гигантских факела. Снаряды и взрывчатка в трюмах «мирных сухогрузов» рвались каскадами, а затем сдетонировали основные заряды, превратив оба судна в гейзеры пламени и раскаленных обломков. На этом фоне панику на подорванных сторожевиках мало кто заметил. Диверсанты уходили по разным маршрутам. Две группы успешно вернулись на подлодку, которая исчезла из залива так же тихо, как пришла. Группу Рыжова подвела техника, он выбирался по суше. Чтоб его вытащить, Медников со своими бойцами на неделю остался в чужом воюющем городе, выдержал маленькую войну с обеими сторонами конфликта – бандитскими группировками, которые делили власть, – и потом, имея на руках двух раненных, вывел всех на купленном за гроши сейнере постройки начала 20-го века, который мог утонуть от громкого чиха. Но эти мелочи уже мало кого интересовали. Характерно, что о затонувшем «за компанию» американском фрегате не упоминала в дальнейшем ни одна из сторон. Операция имела исключительно яркий резонанс. Последовал сначала громкий международный скандал, затем две враждующие банды черных мятежников сели в Париже за стол переговоров, а потом как-то плавно закончилась многолетняя межплеменная гражданская война. При этом огромные запасы бокситов логично перетекли в руки известного русского алюминиевого концерна. Сохин получил звание генерала и возглавил специализированное управление. Медников по газетам проследил логику событий после своей африканской «командировочки», усмехнулся и сделал выводы, которые пригодились ему в новой жизни. А жизнь поменялась. Прошел 85-й, пережили 90-й. Они еще долго старались всеми силами сохранить разваливающуюся страну, вертели головами, пытаясь осмыслить перемены, найти стержень, за который следовало ухватиться, и здоровую силу, которую следовало поддержать. Не получилось, и не по их вине. Когда стало ясно, что страна рухнула, погребая под собой все, ради чего они ей служили, генерал Сохин собрал их в незнакомом замоскворецком особнячке. – Походите здесь, осмотритесь, может быть, когда-нибудь пригодится. – Изображая радушного хозяина, он с людоедской улыбкой обвел глазами собравшихся, всего человек тридцать. Некоторых Медников знал по службе, остальные были тоже из своих, подтянутые, неброские, как надо. – Здесь теперь будет мой гражданский рабочий кабинет. Он переждал шумок, вопросительные восклицания. Он просто давал им время осмыслить происходящее. А потом последовала знаменитая речь генерала, где он предсказал события в этой стране на следующие десять лет с точностью до месяца. Присутствующие ее запомнили. В конце генерал с окаменевшим лицом сказал: – Страны, которой мы давали присягу, больше нет. Значит, далее действуем, как на вражеской территории. Многие поняли это буквально. Подполковник Игорь Медников понял, что надо выживать своими силами. Девяностые еще не закончились, а впереди еще были двухтысячные. Москва Марина после марокканской поездки решительно тянулась домой, в Волжский. Провинциалка, что возьмешь, – морщился Игорь, и не удерживал. Вообще-то у него были планы, хотелось задержать девушку рядом с собой. И такая ее твердая самостоятельность его коробила – уже много лет он принимал решения сам и особой воли никому давать не собирался. Впрочем, расстались они хорошо, помурлыкали в его новой холостяцкой квартире на Ленинском проспекте, и попрощались легко. В аэропорту Марина помахала ему весело из-за стойки регистрации. Показала сумочку от Луи Виттон и улыбнулась. Проводив ее и направляясь к машине, он заметил, что, несмотря на досаду, совершенно не может на нее сердиться. И улыбается невпопад, разговаривая с посторонними людьми. Через пару дней Игорь понял, что он ждет продолжения. И совпало. Маркин был сильно встревожен докладом Медникова и не скрывал этого. Он даже заставил дословно повторить весь разговор с Кучумовым, видимо, делая какие-то непонятные Игорю выводы из неясных ему нюансов. – Как удачно, что вы были на месте, – банкир всегда ловил самую суть. – Значит, господин Кучумов протягивает руку? Или спасает свои активы? Оч-чень интересно. Почему ко мне не обратился, понятно. Не желает терять лицо, как древний китаец. Мы ведь с ним виделись зимой в Куршавеле, знаете ли. Раскланялись издалека, и чао. Теперь вопрос простой: кто быстрее добежит в Кремль. Президент в турне по Юго-восточной Азии, премьер с военными на учениях в Сибири. Маркин рассмеялся негромко, потирая руки: – Китаец! Чистый китаец. Церемонии, точно по Конфуцию. А о дальнейших планах у вас разговоров не было? Игорь задумался. – Что? – подхватился интуит Маркин. – Придумал что-то? – Да не я придумал. Прочел в сводке, что премьер-министр едет в Карелию, будет открывать дворец спорта в Петрозаводске.