Шторм ушел так же внезапно, как и налетел. Водяные горы превратились в серовато-голубую долину, подернутую легкой рябью. Из-за облаков выглянуло солнце. Его горячие лучи ударили в спину девушки… Ролло замер, с тревогой поглядывая на обвивающие его бледные руки. Он поймал себя на мысли, что считает: «Один, два, три…» Но руки так и не превратились в лед. Они были холодными, покрытыми мурашками, но живыми, а еще он услышал за спиной стук зубов. Она дрожала, как если бы была абсолютно голой зимой на улице. С трудом он отцепил от себя руки сирены. Она подняла на него огромные серые, полные чувства вины, глаза. — Прости… капитан, — проговорила она, — я… — Ослушалась моего приказа… Она кивнула, кусая губы, отчего те становились из бледно-бежевых алыми. — Я испугалась скрежета снаружи, а когда открыла дверь, то увидела… — Это был не он, мы в стороне от Рваного мыса. Ее ресницы задрожали. Ролло шумно выдохнул, закрывая ладонью лицо. — Ладно, Зеленовласка, нет худа без добра. Зато теперь мы знаем, что тебе не страшен солнечный свет. Можешь выходить на палубу днем, когда хорошая погода. Глава 5. Дневник Рыжего Эрика Они зашли в маленькую бухту, берега которой сплошь поросли раскидистыми дубами. Бросив якорь, Ролло сошел с капитанского мостика, оставляя корабль плавно покачиваться на темно-синей воде. — Мне надо отдохнуть, — сказал капитан. — А ты почему днем не спишь? Не разжимая рук, которыми она обхватила себя, чтобы унять дрожь, девушка пожала плечами. — Капитан, разве мы не должны были разбиться во время шторма? — Ты о чем? — спросил Ролло, разминая ноющие от напряжения руки. — Почему корабль не утонул, когда тебя не было около штурвала? — А, ты об этом. — Мужчина замялся. — Моя команда не дала бы. — Но сирены спят. — Я говорю не о них, Зеленовласка. Она смотрела на него огромными серыми глазами, жаждущими ответа, и он не выдержал, сдался. В конце концов, пусть знает правду. Сколько еще ей плавать на «голландце»? — Видишь ли, сирены не всегда были моей командой. До этого здесь были призраки, которым не страшен солнечный свет. Но некоторое время назад мы поругались, разошлись по политическим взглядам. Они не пожелали оставаться моей командой, пока я не принесу присягу королю Северных островов, а я категорически против данного шага. Поэтому они заперлись в трюме, — вздохнул Ролло. — Как бы они не были разочарованы во мне, поверь, они не дадут кораблю утонуть так просто. — А почему ты не хочешь принести присягу? — Я спать, — ответил Ролло. — Ночью нам надо проверить крайние маяки и как можно ближе подобраться к Скалистой бухте. А затем капитан развернулся и ушел. Девушка же осталась на палубе. И здесь, и внутри корабля было одинаково холодно. Однако красивые виды и свежий воздух радовали гораздо больше, чем тьма каюты и подернутые инеем тела спящих сирен. *** В районе крайних маяков было тихо. Он направил корабль в сторону берегов Берендея — в Скалистую бухту. Бухта встретила его серым небом, мелкой моросью и грядой прибрежных скал, вершины которых напоминали края обожженной бумаги. На черных склонах виднелись деревца, покрытые красные листьями. Сверху, словно пепел, падал мелкий снег. Здесь, на северо-западе, далеком от острова сирин, изменения сезонов были выражены гораздо ярче. В центре скалы зияла огромная черная пасть пещеры, куда Ролло направил «Свободу». — А разве там не слишком узко для корабля? — спросила девушка, наблюдавшая за капитаном. После того, как стало понятно, что ей можно выходить днем на палубу, в Зеленовласке произошли серьезные перемены. Несмотря на дрожь, спина девушки стала прямее, походка по палубе — увереннее, а взгляд — осмысленнее, в нем все чаще и чаще сквозило любопытство. Она стала задавать вопросы об устройстве корабля и о берегах, к которым они причаливали. — Разве мы пройдем? — повторила она свой вопрос. — Обижаешь, сирена, обижаешь, — пробормотал Ролло, не сводя глаз с прохода. Наконец корабль оказался под сводами пещеры. Внутри было темно. Лишь несколько бликов от фонаря плясали на гладких сырых стенах и крапинках слюды. Сверху на палубу капала вода. Ролло держал штурвал прямо и не отпускал его ни на миг, не желая поцарапать бока обожаемой «Свободы». — Капитан, а ты мог бы показать мне, как держать штурвал, и тогда, если вдруг снова налетит шторм и духи… В темноте она плохо видела выражение лица мужчины, но была готова поклясться, что Ролло напрягся. — Значит так, Зеленовласка, — процедил он после паузы, — это мой корабль. Это мой штурвал. И за ним стою либо я, либо мой помощник. — Но он днем… — Не перебивай! Я сказал — нет, значит, нет! И, вообще, женщина за рулем плохая примета… поняла? Мы сюда за посудой едем. Накупим тебе сковородок, котлов — они у чертей отменного качества! Печку заменим. А? Как тебе? Опять же, перца возьмем. Ты приготовишь что-нибудь остренькое? Рис хочу, с мясом. Что-то внутри нее шевельнулось. Чувство, о котором она думала, что оно угасло, умерло в день проклятия. Однако оно неожиданно пробудилось в самой глубине сердца, стало постепенно раскручиваться, охватывая грудь, руки, голову… от чего даже на мгновение бросило в жар. Наконец проход закончился. Корабль вошел в подземную бухту, озаренную красноватым сиянием. Вода была здесь гладкой и блестящей, как атлас. А на побережье и каменистых выступах раскинулся городок, все постройки которого были сделаны из обожженной глины. Повсюду, куда ни падал взгляд, горели огоньки. А по улочкам сновали черти. — Никуда не уходи с корабля! — бросил Ролло, собираясь сойти на землю. — Капитан, но… — она замялась. — Можно и мне? Я толком нигде не была, кроме гильдии и острова сирин. Ролло замялся. — Хорошо, — наконец сказал он. — Только есть пара условий. Мужчина ушел в каюту, а когда вернулся, в руках у него был большой коричневый платок. Он уложил ткань на голове девушки в тюрбан, оставив достаточно длинный «хвост», который перекинул через ее лицо, так что остались видны только серые глаза. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Возьми меня под локоть, — сказал он, придирчиво осмотрев маскировку. — И от меня ни на шаг! Как только Ролло и Зеленовласка сошли на берег, к ним подошел один из местных жителей. Рыльце с поросячьим пяточком, покрытое темно-коричневой щетиной, дружелюбно улыбалось. Копытца задорно постукивали по брусчатке. Девушка про себя отметила, что даже с блестящими белыми рожками черт едва доходил капитану до груди. — Рад тебя видеть! — сказал рогатый, протягивая капитану ручку, но заметив, что она покрыта сажей, поспешил обтереть ее о коричневый кафтанчик. — И я рад, Морса! Я ненадолго к вам. За вашей жгучей дрянью. — Понравился перчик? — радостно хлопнул в ладоши черт. — Отлично, хоть на него сейчас спрос, не то что на эти камни, — мордочка с пяточком презрительно скривилась. — А что с ними не так? — Война, понимаешь ли, — вздохнул Морса. — Никому нет дела до блестящих безделушек. Ты в этот раз не один? — Даже не мечтай! — усмехнулся Ролло. — Древо с тобой! — поднял вверх ручки черт. — Восьмую я точно не потяну. Ролло не выдержал и рассмеялся. — Тебе смешно, — скривился Морса, — а я каждый раз, когда женюсь, думаю: за что меня Древо так ненавидит? Я взял шесть жен, и все родили девчонок! Вся надежда на Лили, но она только недавно понесла… и кто будет, пока неизвестно. Дело было в том, что женщины Подземного мира за всю свою жизнь рожали только одного ребенка. Если первенец оказывался мальчиком — родители устраивали великолепный пир, приглашая на него весь город и даже владыку, который одаривал наследника старинного рода деревянной погремушкой. А счастливый отец спокойно выдыхал и расправлял плечи от понимания, что у него нет крайней необходимости повторно жениться, и что все накопленное предыдущими поколениями благосостояние останется в семье. Морсе же катастрофически не везло. Один из богатейших чертей, приближенный к кругам владыки, он уже двенадцать лет, со дня рождения третьей дочери, был героем дворцовых шуток и анекдотов. А когда родилась пятая — рогатый всерьез обеспокоился и втайне, дабы избежать очередной порции насмешек, обежал, постукивая копытцами, всех ведьм и магов верхнего мира. Один из них предрек, что мальчика родит седьмая жена при условии, что она постоянно будет в хорошем светлом настроении. Посему, как только шестая подарила черту красивую пухленькую девочку, Морса на следующий же день привел в дом седьмую и окружил ее такой заботой и вниманием, что через некоторое время испугался: а не накормят ли женушки новенькую ядом?