Язва устремил взгляд вперед. Он нахмурился, раздумывая над словами инквизитора. – Вам, конечно, видней, шейд Виллор, – наконец произнес шпион, – но случается, что ведьмы делают призыв, если слабы, или не могут определиться со своим даром, и покровитель сам к ним приходит и называет свое имя, чтобы ведьма могла установить связку. – Так приходят Древние, а это подтверждает мою догадку. Только среди старых божков не было Нераты. – В наших краях может быть, а вот за Тирой поклонялись другим богам. Мне мой покойный дядька рассказывал, что в низовьях Тиры иная вера была в древности. – То есть пришлая ведьма? – Виллор посмотрел на Язву и поджал губы. – Возможно, ты прав, Фрай. Возможно… Почему бы и нет? Считалось, что Древние оказывают покровительство лишь уроженцам той местности, где им поклонялись когда-то. И тогда Мирис действительно может оказаться пришлой. Все-таки надо будет залезть в библиотеку и посмотреть перечень богов древности и не только в родном королевстве. Новый приступ раздражения заставил стиснуть зубы. Язва, заметив ожесточенный взгляд шейда, с расспросами лезть не стал. Если инквизитор посчитает нужным, он скажет, к чему был этот разговор. Но Виллор прерванной беседы больше не возобновлял. Шпиона не касалось, что происходит с его хозяином. Эйдан вообще редко делился с кем-то своими переживаниями и проблемами. Да и не было у него раньше особо переживаний и проблем. Откуда им взяться у одинокого айсберга? Сильных чувств у привязанностей у Виллора не имелось. Пожалуй, Горт был единственным, кого старший инквизитор воспринимал родным существом. Магическое создание заменило шейду семью. Он всегда был рядом, был предан хозяину, и Эйдан чувствовал ответную симпатию зверя, если это можно было так назвать. Впрочем, близки ему были и Никс с Тимасом. Им старший инквизитор доверял. Нет, Виллор не рвал связей со своим родом, и порой наведывался домой, но с семьей времени проводил мало. Причиной тому было напряжение, витавшее в воздухе. Родители и братья вроде бы и встречали приветливо, однако… Да, они тяготились присутствием Эйдана. Его сильная натура, холодность, почти не покидавшая мужчину, насмешка, мелькавшая в глазах, когда разговор заходил о каких-то житейских мелочах – всё это будто удерживало родню на расстоянии, не позволяя сблизиться с сыном и братом, покинувшим родовое гнездо еще в юном возрасте. Впрочем, так было и раньше. Отец был занят старшим братом – наследником рода, матушка души не чаяла в младшем, а Эйдан оставался сам по себе. Нет, он не был брошен родителями и получал свою долю мужского внимания и женской ласки, и все-таки внимание родителей больше расходилось между двумя другими сыновьями. Средний сын смотрел, как отец уезжает со старшим братом, шел к матери и становился свидетелем ее воркования над колыбелью младшего. Матушка одаривала Эйдана поцелуем в лоб и снова щебетала над младенцем, умиляясь всему, что он делал. На обедах и ужинах будущий инквизитор слушал об успехах старшего и о прелести младшего братьев, сам оставаясь где-то за чертой родительского внимания. И мальчик научился развлекать себя сам. Ему не мешали проводить время так, как хотелось маленькому шейду, будь то псарня, конюшня, или ватага дворовых мальчишек, где Эйдан чувствовал себя вполне уютно. Он всегда был сам по себе, всегда самостоятельно выбирал, чем хочет заниматься. Поэтому, когда Эйдан решил отправиться в Орден, уговоры родителей и отцовский приказ выкинуть дурь из головы уже не могли повлиять на юношу. А когда он впервые вернулся под отчий кров, на пальце парня уже красовался перстень принадлежности и защиты. Трещина, до этой поры едва заметная, начала разрастаться, отделяя Эйдана Виллора от его семьи. Отец вежливо улыбался, но в глаза сына заглядывал с настороженностью. Что он пытался там отыскать, знали только Высшие Силы. Старший брат вел себя так же, как и отец, заметно сторонясь младшего инквизитора. Заметив это, Эйдан не удержался тогда и проникновенно спросил: – Ты что-то скрываешь, братец? Есть то, о чем я не должен узнать? Или… о ком? Это была насмешка, но на Райдена произвела эффект. – Что за глупость, брат? – возмущенно воскликнул он. – Я не якшаюсь с отступниками! – Тогда, может, на моем лице отметины гнилого поветрия, если ты бежишь, словно трусливый заяц, стоит мне только появиться? – Эйдан поймал взгляд брата и некоторое время не отпускал, давая почувствовать свою внутреннюю силу, и Райден, судорожно вздохнув, признался: – Это всё твой проклятый перстень. Бесы знает, что он тебе покажет. Даже зная, что на мне нет вины, я чувствую себя неуютно. Я, правда, рад тебе, Эйдан, но твое нынешнее положение несколько… пугает. – Значит, в этом доме никогда не появится ересь, – усмехнулся средний Виллор и закончил таинственно: – Кто знает, когда я появлюсь снова… – Брат сглотнул и кивнул в ответ, соглашаясь со словами Эйдана. Даже мать не смогла себя заставить не бросать взгляды на перстень, словно боялась, что он вдруг сменит свой цвет. Пожалуй, только младший брат искренне радовался встрече, не без гордости и зависти поглядывая на символ принадлежности к Ордену инквизиторов. Впрочем, спустя несколько лет и он стал более сдержан. В первый момент напряженность, появившаяся между ним и семьей, разозлила Эйдана, но и от этого чувства он быстро избавился, воспринимая страх перед Орденом с насмешливым равнодушием. Появлялся он в родительском доме всё реже и задерживался всего на несколько дней, просто нанося положенный визит вежливости. Тоски по отчему крову шейд Виллор не имел. Родня не заваливала инквизитора мольбами навестить их. Это было вполне понятно. Инквизицию люди побаивались, и чем сильней становился Орден, тем больше разрастался страх. Порой страх доходил до ненависти, но показывать это опасались, потому что вызвать подозрение в пособничестве магам никто не хотел. Недолюбливали люди и магов, тому было немало причин, и одна из них та, по которой Королевская служба по надзору за магией была преобразована в Орден инквизиции. Обычных клерков сменили братья, чьей функцией был поиск и уничтожение потенциальной угрозы – тех магов, кто отказывался подчиниться закону. Следователи, каратели, палачи – они несли людям королевскую волю, исполняли приговор и отсекали всякую возможность повторения событий полуторавековой давности. Восстание магов… Живых свидетелей уже не осталось, но память о той мясорубке, которую устроили одаренные, была еще жива. Мир всегда был наполнен магией, и люди, способные управлять ее потоками, рождались, должно быть, от начала времен. Когда-то давно, еще в древности, маги правили этим миром. Летописи и толстенные книги тех времен рассказывали о величии древних колдунов, об их деяниях, об ужасающих войнах, когда небо даже ночью было озарено сиянием Силы. О том, что войны магов выкашивали жителей, лишенных дара, летописи умалчивали. Эти жертвы не считались невосполнимыми, они вообще никак не считались – какая ценность в жизни ущербных калек, лишенных благословения богов? Наверное, древним магам казалось, что так будет длиться вечно, что правление подобных им никогда не закончиться… Они ошиблись. В погоне за величием и славой, древние щедро черпали из безбрежного океана Силы, истощив магический резерв мира. В родовитых семьях начали рождаться «пустые» дети. Кто-то считал это проклятьем, кто-то пытался бороться, однако находились и те, кто считал происходящее закономерным, прямо говоря о законах Мироздания. Уменьшился магический резерв – снизилась рождаемость магов. Мир не мог дать больше того, что имел. В конце концов, эту версию приняли, и появился «Закон о пропорциональном распределении магической силы». Шло время, менялись устои, порядки, нравы. Одаренные больше не считались высшей кастой. Их становилось всё меньше, людей без способностей всё больше, и власть постепенно перешла в руки тех, кто некогда считался низшей ступенью. Теперь маги не правили, они служили тем, кто когда-то прислуживал им. Новым поколениям одаренных приходилось лишь мечтать о том, что без труда давалось их предкам. Этот полет с вершины вниз давался магам слишком тяжело. Смириться с потерей былых прав оказалось болезненно и трудно. Одаренные пытались вернуть себе былое величие, строили заговоры, подготавливали перевороты, начинали войны, но уже что-то изменить не смогли. Не хватало мощи, не хватало сторонников. Те маги, которые чтили «Закон распределения Силы», вставали против собратьев, справедливо полагая, что воцарение магов усугубит и ускорит истощение магического резерва их мира. Он и без того продолжал уменьшаться. Чтобы сохранить и продлить возможность использования Силы, сторонники «Закона о распределении» создали браслеты-ограничители и добровольно надели на себя. Они же стали теми, кто ратовал за образование Службы по надзору. Такие службы стали появляться в разных странах. Где-то маги принимали условие с пониманием, где-то выказывали возмущение и неприятие. И почти сто пятьдесят лет назад поднялось восстание, затронувшее три королевства. Противники нового «Закона об ограничении магической Силы» предприняли очередную и самую кровопролитную попытку изменить существующий порядок. Восставшие не щадили даже своих собратьев, если они призывали их одуматься и отказывались избавиться от ограничителя. Тех, кто не обладал даром, даже не считали, убирая с пути любую помеху к цели. К ним присоединялись маги из других стран, презиравшие браслеты-ограничители и желавшие вернуть утраченное величие предков. Появились среди восставших и ведьмы. Несколько ковенов вступили в борьбу «за свободу». Это была самая затяжная и кровопролитная бойня, превратившая в руины одно из трех королевств, и нанесшее урон второму, от которого люди до сих пор приходили в себя. Антар – третье королевство, пострадал меньше всего. Здесь сумели подавить восстание и двинуться дальше. Именно в Антар начали стекаться приверженцы ограничений пользования магия. Антарийцы и армия магов, которым было позволено снять на время битвы браслеты, потеснили восставших, опьяненных бесправием и свободой использования дара. Решающее сражение произошло на границе Антара и Валансии, куда стянулись силы восставших. Сохранилось много описаний последней битвы. Историки захлебывались восторгом, описывая происходившее побоище, но под велеречивыми восхвалениями скрывалась правда. Ее можно было легко увидеть, стоило лишь взглянуть на количество погибших и калек. И легко можно было представить ожесточение смешенной армии и отчаянное противостояние магов. И все-таки итог был закономерен – маги проиграли… Кто не погиб и не успел сбежать, были схвачены и казнены. Тех, кто показал особую жестокость, отдали на людской суд. Стоит ли говорить, как с ними расправились обозленные мирные жители? Ненависть и страх перед отступниками еще какое-то время жили в людях, но со временем потребность в помощи одаренных вернулась. Целители, торговцы полезными вещицами с магической основой – они всегда ценились. Но теперь магам жить стало еще сложней… Правила существования одаренных ужесточились. Магия была признана опасной силой, и каждый ее носитель, если желал мирно существовать, обязан был пройти регистрацию в Службе учета одаренных, надеть браслет-ограничитель, и сообщать в Службу, если собирался покинуть место своей регистрации. Были усовершенствованы и браслеты, они стали несъемными. Но если все-таки магу удавалось избавиться от ограничителя, об этом становилось известно в Королевской службе учета, где хранились кристаллы, соединенные с браслетами. Маг использовал силу, кристалл начинал светиться, маг умирал – кристалл угасал. Маг снял ограничитель – кристалл менял цвет, указывая, кто решил выйти из-под надзора. И такими занимались уже инквизиторы. Снять браслет было преступлением, и наказание предусматривалось только одно – смерть. От потенциальной угрозы избавлялись без жалости. Инквизиция разыскивала отступников и тех, кто намеренно избегал регистрации в Службе учета. Такие маги считались опасными, и на то имелись веские основания. Повторения известных событий никто не желал. Их разыскивали, объявляли приговор и казнили. Причины, по которым маг отказался пройти регистрацию, не рассматривали, и уверения в том, что он не враг существующему порядку, оставались не услышанными. Закон был широко известен во всех государствах, и правила существования едины для всех. Инквизиция изначально была карающим органом, ради этого основана и продолжала свое существование. Наказанию подвергались и не одаренные, кто осмеливался помогать или пользоваться услугами «отступников» – как стали именовать свободных носителей Силы. – Если я надену браслет, я же останусь простой знахаркой! – кричала как-то пойманная Виллором ведьма. – Ни один заговор… – Ни приворот, ни проклятье, ни порча тебе будут недоступны, – понимающе кивнул в ответ шейд. – Что дурного в том, чтобы быть знахаркой и помогать тем, кому нужны твои знания? – Знания! – воскликнула женщина. – Что толку в знаниях, когда во мне есть дар, а я не могу им воспользоваться? Надеть браслет – это словно лишиться ног! – Безногие могут жить, – сухо ответил Виллор. – Но что это за жизнь?! – И все-таки жизнь, а тебя ждет смерть. Скажи мне, ведьма, ты счастлива, зная, что умираешь, обладая своим даром? – Она судорожно вздохнула, кажется, только сейчас понимая, что игра закончилась. Умирать никто не хотел. На краю могилы не оставалось тех, кто гордо вскидывал голову и без страха смотрел в глаза палача. Шейд усмехнулся без всякого веселья, глядя, как бледность разливается по лицу ведьмы, и коротко велел воинам, сопровождавшим его: – Исполняйте. Они все верили, что смогут скрываться до самой старости, думали, что хитрей охотников, идущих по следу, но попадались в расставленные силки и заканчивали свой бессмысленный бег, отдавая жизнь за возможность быть чуть сильней, чем их собратья, жившие в ладу с законом. Кто раньше, кто позже, но отступившие от требований закона приходили к положенному итогу. Тот, кто не желал надевать ограничитель и хотел, свободно дожить до старости, покидал Антар, чтобы переселиться в государства, где не было инквизиторов и закона, которому они служили. Впрочем, и на землях, о которых грезили свободные маги, их не ждал радушный прием. Надзор существовал везде, разнились лишь его условия. Пришлым позволяли остаться при условии, что они наденут браслет. Многие соглашались, потому что это был прежний ограничитель, без тотального контроля. Кто отказывался, того выдворяли за пределы несостоявшейся новой родины, с которой маг связывал свои надежды на лучшую жизнь. Могли и доставить туда, откуда он сбежал, потому горячились и спорили единицы. Просто знали – лучше продолжить скитания, чем отправиться прямиком в руки инквизиторов. Впрочем, рано или поздно, но одаренные сдавались, надевая ненавистный ограничитель, быть изгоем нравилось только дуракам, упрямцам и смутьянам. Такие однажды находили свой закономерный конец, встречаясь с инквизитором. Ни первых, ни вторых, ни третьих Эйдан Виллор не жалел. Что дураки, что упрямцы, что смутьяны могли оказаться опасны, а значит, выбирая такую судьбу, отдавали себе отчет, чем всё может закончиться. Поэтому он никогда не слушал клятв, уверений и призывов. Времени для соблюдения закона у одаренных было немало, но они предпочли спрятаться, затаиться в норе, лелея свои капли силы. Гордость не раз подводила магов, однако чужой опыт ничему их не учил. – Я клянусь, что завтра же пойду в Службу учета, – однажды уверял его маг. – Во сколько у тебя проснулся дар? – спросил его Виллор. – В шестнадцать лет, – ответил маг. – Сейчас тебе тридцать, – заметил инквизитор. – Ты не нашел времени пройти регистрацию за четырнадцать лет, а сейчас его уже не осталось. – Но я схожу! Я клянусь! – выкрикнул маг, к шее которого приставили нож. – К бесам, инквизитор, я не хочу умирать! Я всё осознал, ты можешь сам проверить! Хочешь, иди со мной и убедись, что я не лгу. Эйдан ответил равнодушным взглядом. – Выбирая путь, каждый принимает ответственность за свой выбор. – У тебя нет сердца! – Значит, я выбрал путь без сердца, и отвечу за это перед Высшими Силами, когда придет мое время, – усмехнулся Эйдан. – Твое время уже пришло, и лишь тебе держать ответ за собственный выбор. Именем закона привести приговор к исполнению. – Я не х… – последний вскрик мага Виллор уже не слушал, удаляясь от места казни. Но вот ведьма Мирис вдруг поставила в тупик старшего инквизитора. Она выбивалась из общей массы. Из Антара уходили, но осесть в колыбели инквизиции… На что надеялась ведьма? На то, что ее никогда не найдут, или что пощадят? Впрочем, Мирис выбрала глушь, жила в лесу, в чаще, где найти ее можно было, лишь заблудившись. Значит, отдавала себе отчет, что ее ждет. Осознавала опасность, и всё равно осталась. Дурой она была, или же просто упрямицей, сейчас это мало волновало шейда. Напали на ее след случайно. Один из воинов Ордена услышал, как две кумушки у колодца в соседнем селении разговаривали о ведьме из леса. Глупые бабы даже не подумали приглушить голоса, когда мимо проходил человек, одетый в черный мундир. А когда инквизиторы шли через деревню, где Мирис закончила свой земной путь, перстни сменили цвет, указывая на недавнее колдовство. Виллор спустил Горта, и тот без труда нашел ведьму. А дальше был вой деревенских, их попытки сопротивления и желание отбить ведьму, которые привели Мирис на костер. И пусть она умерла от стрелы в сердце, но правосудие свершилось и на этот раз. – Жаль, что ее не пристрелили раньше, чем она успела открыть рот, – проворчал шейд. – Что, ваше благородие? – спросил Язва, ехавший снова позади. – Ничего, – отмахнулся Виллор. – Когда я обращусь к тебе, ты это услышишь. Глава 7 Очертания Ансона появились к концу второго дня пути. Темнота уже давно окутала землю, рассыпав по небу звездную пыль. На улицах города зажгли фонари, и его черный силуэт оказался окутан слабым ореолом желтоватого свечения. Зрелище было впечатляющим, и Язва невольно засмотрелся на таинственную игру света. Шейд остался равнодушен к виду ночного города, он дремал, сидя в седле. И там, в мире сновидений душа его ожила, устремившись навстречу искристой грезе далекого и недоступного Виллору счастья… – Ну, где же ты, Эйдан? Ливиана нетерпеливо переступает с ноги на ногу и с укоризной смотрит на мужчину, застывшего в нескольких шагах от нее. – Ты прирос к месту? – смеется она, а шейд не может отвести взора, зачарованно следя за распущенными волосами, которыми играет ветер. Не может насладиться ее мелодичным смехом, не может перестать всматриваться в одухотворенное лицо, и мужчине кажется, что свет, наполняющий Ливиану Ассель, пробивается наружу сквозь поры ее кожи, щедро льется из янтарных глаз и заполняет всё пространство вокруг невысокой женщины. Сияние добирается до Эйдана, и он тонет, захлебываясь своими чувствами и желанием, чтобы этот миг никогда не заканчивался. – Эйдан, – Ливиа уже не смеется, и даже пытается скрыть предательскую улыбку, когда качает головой, но уголки губ подрагивают, и, наконец, она перестает бороться с собой. – Ну, что же ты, Эйдан? Женщина приподнимает одной рукой подол своего платья, и шейд видит, что на ней нет обуви. Аккуратные обнаженные стопы и тонкие щиколотки, почти скрытые травой, притягивают его взгляд, и когда она хватает его за руку и тянет за собой, Эйдан вздрагивает от неожиданности. Он поднимает на нее взор. – Да идем же, глупый, – смеется Ливиана. Она тянет за собой шейда, и тот безропотно следует за женщиной. И будь он проклят, если в его жизни есть что-то важней тепла ее ладони. Оно проникает внутрь, топит стылый лед равнодушия, срывает оковы с окаменевшего сердца, заставляя его отозваться мощным набатом в груди. И когда буря чувств достигает пика, с губ инквизитора срывается прерывистый болезненный вздох: – Ливиа… – Мы на месте, ваше благородие. Виллор вскинул голову, и Язва, поравнявшийся с шейдом, невольно отпрянул под взбешенным взглядом старшего инквизитора. Возвращение в реальный мир отозвалось болезненным спазмом в груди. Эйдан закинул голову кверху, приоткрыл рот и жадно вдохнул воздух. – Я бы не будил… – начал Язва, но Виллор, мотнув головой, произнес севшим голосом: – Всё в порядке, Фрай. Это всего лишь сон… всего лишь сон.