Это была не Харриет. На моем крыльце стоял единственный член семьи Кроссов, еще не побывавший у меня в гостях. Тиффани, сестра Матиаса. По крайней мере, я предположила, что это Тиффани. Лицо казалось знакомым. Но все остальное претерпело радикальную трансформацию. Тиффани на моем крыльце слабо напоминала застенчивую девочку-подростка, которая сидела рядом с матерью в конторе Гласснера. Эта особа жевала жвачку и была одета в облегающие черные велосипедные шорты, черную майку, черные носки и черные кроссовки. От умытого свежего личика также не осталось следа. Сегодня Тиффани накладывала косметику лопаткой для торта. Карие глаза были густо подведены черным, пухлый рот намазан алой помадой, а на щеках горели две красные ссадины — румянами это язык не поворачивался назвать. Полагаю, боевая раскраска индейцев не так бросается в глаза. Каштановые волосы Тиффани были, как прежде, зачесаны набок, но сейчас заколка отсутствовала. Кроме того, волосы больше не выглядели жидкими. Напротив, они выглядели так, словно Тиффани, зачесав их на левую сторону, взорвала маленький снаряд у левого уха, отчего ее шевелюра взметнулась в небо. За долгую-долгую жизнь у меня уже возникало ощущение, что я зажилась на свете. Впервые это случилось, когда я узнала, что рок-звезды завели моду откусывать цыплячьи головы на концертах. Потом еще раз, когда люди с телевидения принялись величать расхристанных ребятишек из захолустья секс-символами. Вот и теперь, открыв дверь и глядя на Тиффани, я почувствовала себя дряхлой старухой. Я не могла оторвать от нее глаз. А также не могла не дивиться: твоя мама знает, в каком виде ты разгуливаешь? Но кто бы говорил! Уж не мать юноши в простреленной одежде. Наверняка люди ежедневно взирают на Даниэля, вот так же вытаращив глаза, как я сейчас смотрела на сестру Матиаса. — Тиффани? — произнесла я. Нынешний облик Тиффани исчерпывающе объяснял, почему в конторе Гласснера она сидела понурив голову. Несомненно, ее удручал наряд, который Харриет заставила надеть, как подходящий случаю. А также стало понятно, почему то «приличное» платье выглядело на Тиффани таким тесным. Девочка, наверное, не носила его сто лет. Мало того, я догадывалась, отчего Эмили и Тиффани не поладили. Вероятно, дочь Матиаса была нормальной. Приветствие Тиффани прозвучало весьма оригинально: — Рехнуться можно, неужто вы уели мою мать? Тиффани явно ликовала. Когда она решительно направилась в гостиную, улыбка, сиявшая на ее лице, была столь широка, что ею можно было бы обмотать голову девочки несколько раз. — Видели бы вы ее! Обалдеть! Я думала, с ней случится удар, так она орала. Вероятность фатального исхода, похоже, ничуть не смущала нежную дочь. По-прежнему ухмыляясь, Тиффани плюхнулась на диван и скрестила пухлые ноги, продолжая жевать. Громко чавкая. — Ладно, — объявила гостья. — Я заехала, чтобы сказать вам с Матиасом: не дергайтесь, я вас не выдам. — Чего ты не сделаешь? — не поняла я. Тиффани наклонила взорванную голову в мою сторону. — Да в курсе я, что вы, ребята, кокнули папу. — Она пожала плечами, словно говорила о сущих пустяках. — Хочу, чтобы вы знали: я рада! Сегодня я только и делала, что лишалась дара речи, — то ли под давлением обстоятельств, то ли потому, что сама была не в форме. Однако на сей раз я нашлась что сказать, не раздумывая ни секунды, — полагаю, Эмили Пост ответила бы так же, окажись в подобной ситуации: — Извини, что мы сделали? Глава 18 Тиффани взмахнула пухлой ручкой. — Ох, Скайлер, не надо на меня так пялиться. Я никому не скажу, что вы с Матиасом убили папу. — Взгляд ее карих глаз был ясным, как у младенца. — По мне, так все нормально! — И в подкрепление своих слов Тиффани выдула пузырь из жвачки. Я во все глаза смотрела на нее. Давайте разберемся. Выходит, Тиффани уверена, что Матиас и я — хладнокровные убийцы, и тем не менее этот факт ее ничуть не тревожит. До чего непредвзятое отношение к людям у этой девочки. После тирады Тиффани мне расхотелось садиться на диван. Вместо этого с удовольствием пробежалась бы из угла в угол, дабы хоть немного прийти в себя. Но я все еще была босиком и с моим везением наверняка наткнулась бы на что-нибудь острое. Однако острых ощущений мне на сегодня было достаточно — одна Тиффани с ее фантазиями чего стоила! Поэтому я опустилась на диван рядом с девушкой, напустив на себя предельно невозмутимый вид. У меня было огромное желание заорать на Тиффани во все горло и высказать все, что я думаю по поводу ее блестящей теории. Но если бы я стала кричать, девочка, несомненно, подумала бы, что попала в точку. Делать нечего, пришлось говорить как можно более спокойным тоном. — Тиффани, не знаю, откуда у тебя такие идеи… Она лишь отмахнулась: — Только не говорите, что вы с моим братцем не имеете никакого отношения к смерти папы. — Она закатила глаза. — Рехнуться можно. — Громкое чавканье четко отделяло одно слово от другого. — Еще скажите, что не были знакомы с Матиасом до смерти папаши. Я моргнула. Похоже, Тиффани сочинила целую историю, в которой мы с Матиасом выступали в весьма неприглядном свете. Что за очаровательный ребенок. Глаза мои приклеились к ее серьгам. То, что я поначалу приняла за изящное антикварное серебро, оказалось кое-чем иным — совсем иным. Каждая серьга представляла собой маленькую серую лапку с длинными коготками, вцепившимися в прозрачный хрустальный шарик. Ожерелье Тиффани идеально сочеталось с серьгами. С тяжелой серебряной цепи свисала уродливая лапа покрупнее, также сжимавшая хрустальный шарик. Мне доводилось видеть такие украшения. Их называют, если не ошибаюсь, безделушками в стиле "нью эйдж" — "нового века". Я не могла отвести глаз от побрякушек моей гостьи. Вот уж, действительно, новый век наступил. Если не приглядываться, можно было подумать, что Тиффани сама смастерила серьги и ожерелье, использовав придорожный мусор. Какая прелесть. С некоторым усилием я оторвала взгляд от ушей Тиффани и посмотрела ей в глаза. Желая дать понять, что разговариваю с ней на равных, как женщина с женщиной. — Тиффани, — снова начала я с легким раздражением, — теперь послушай меня. Я скажу тебе правду. Я не только не была знакома с твоим братом до нынешнего понедельника, но даже не знала твоего папу… С большей искренностью я не могла бы говорить, даже если бы меня подключили к детектору лжи. Но реакция Тиффани была не совсем той, на которую я рассчитывала. Она взвыла, как сирена. Иного сравнения и не подберу. — Издеваетесь? — Тиффани хлопнула ладошкой по мясистому бедру. — Хватит пудрить мне мозги, Скайлер! Я уже не ребенок! Я молча глянула на нее. У этой девочки украшения из мусора, взорванные волосы и боевая раскраска. И она думает, что очень похожа на взрослую? Боже, и что только у нынешних детей в головах. — Послушайте, я знаю, это вы заманили папу в парк, чтобы Матиас мог его там пристрелить, — зачастила Тиффани. — Но это нормально. Правда. — Она весело чавкнула. — Папа всю жизнь гулял от мамы и в конце концов получил то, на что нарывался. Очевидно, Тиффани была одета в черное не потому, что хотела выразить свою печаль. Я с трудом перевела дух. Полагаю, мне можно дать медаль за самообладание. — Тиффани, я уверена, что на самом деле ты так не думаешь… Вместо ответа Тиффани опять взвыла. — Смеетесь? Я его на дух не переносила! Попробовали бы вы прожить с этим человеком всю жизнь! Тогда бы узнали, какие на свете бывают козлы! Если бы я думала, что Тиффани говорит всерьез, то немедленно заметила бы ей, что о родном отце так не отзываются. Покойном или нет. Но, откровенно говоря, я не придавала особого значения речам Тиффани. Ведь она была подростком. А я — хоть мои сыновья и утверждают обратное — отлично помню, каково это. И если память мне не изменяет, все подростки ненавидят своих родителей. Возможно, им и не хочется их ненавидеть, но надо: работа у них такая. И ничего это не значит. Если бы я получала по доллару каждый раз, когда называла своих маму и папу придурками (за глаза, конечно, иначе я бы вам сейчас не рассказывала все это), мне, возможно, не надо было бы никогда работать. Кроме того, я вполне допускала, что за гневом Тиффани скрывается глубокая скорбь. — Мой отец был гадом, каких поискать! — продолжала девочка. — Он превратил мою жизнь в АД! Пожалуй, насчет скорби я немного преувеличила. — Все время долбил мне, как нужно себя вести, — не унималась Тиффани. — И вечно цеплялся к моей одежде!.. Я даже бровью не повела. Действительно, нашел к чему цепляться. Эфраим Кросс родился в прошлом веке, что ли? — А сам-то! Последнюю инвективу Тиффани я не совсем поняла. Эфраим Кросс тоже мастерил себе украшения из придорожного мусора? Да, наверное, скорее украшения, чем взрыв на голове, иначе его фотографию с волосами, стоящими дыбом, я бы непременно запомнила. Тиффани заботливо пояснила: — Он был законченным лицемером! Все твердил мне про хорошее поведение, а сам не пропустил ни одну шлюху в городе! — Тиффани осеклась, искоса глянула на меня и прикрыла рот рукой, словно ляпнула что-то, не подумав. — Ой, простите, Скайлер. Я не хотела вас обидеть. — А я и не обиделась, — успокоила я гостью. Откровенный сарказм в моем голосе Тиффани попросту не заметила. Она громко чавкнула. — Отец заслужил то, что вы с Матиасом с ним сделали! Жаль, раньше его не пристрелили!