Он нащупал на прикроватном столике золотистый пакетик, разорвал его зубами и достал презерватив. Ди‑Эй хотела бы заняться любовью без презерватива. Она хотела почувствовать его безо всякой преграды, но понимала, что не может попросить Мэтта об этом. Однажды она уже сделала это и подвела их обоих. Ди‑Эй хотела, чтобы он доверял ей, но не могла на это рассчитывать. Мэтт притянул ее к себе, готовясь войти. Ди‑Эй почувствовала своим лоном головку его члена и нетерпеливо задвигала бедрами — она была готова, и он знал это. Но Мэтт снова приподнялся, взял ее лицо обеими руками и заглянул в глаза. — Что? Она не могла сказать ему. Она не могла теперь ждать от него доверия. Она улыбнулась и потерлась щекой о его ладонь. — Ничего. Мне очень хорошо с тобой. — Скажи мне, Дилан‑Энн. Она понимала, что он не отступит, пока не добьется правды. — Я так хотела бы, чтобы ты снова смог доверять мне. Чтобы ты доверял мне настолько, чтобы мы могли заниматься этим безо всего. Я хочу чувствовать тебя. — Она увидела вспышку паники в его глазах и покачала головой. — Я понимаю, что ты не согласишься. Я не прошу тебя об этом. Я просто подумала, что это было бы хорошо. Мэтт ничего не сказал, но она почувствовала, как его рука скользнула между ними. Прежде чем Ди‑Эй поняла, что он снял презерватив, он уже был внутри ее, весь принадлежал ей, плоть к плоти, безо всяких преград. Она была потрясена. Слезы побежали по ее щекам, она уткнулась лицом в его шею. Если позволить себе размечтаться, то один этот поступок уже давал ей повод думать, что он любит ее. Хоть немножко. От этой мысли ее тело и душа взорвались одновременно. Мейсон отбросил одеяло, сел на кровати и посмотрел на огромный экран телевизора, висевшего на противоположной стене. Посмотрел на стопку книг на его тумбочке. Он не хотел смотреть телевизор, он не хотел читать. Он хотел Калли… Он хотел, чтобы она была здесь, в его роскошной, оформленной дизайнером в шоколадных тонах, спальне, на его огромной кровати. Он думал, что устал на катке, но вот теперь он сидит на кровати — ни усталости, ни сна, одно только неудовлетворенное желание. Мейсон взял телефон и пролистал список контактов. Кейт, наверное, не спит, он может позвонить ей, тихонько выскользнуть из дома и быть у нее через двадцать минут. Была уже ночь, его сыновья спали крепко — пушкой не разбудишь. Мейсон смотрел на экран телефона и понимал, что никуда не поедет. Он не хотел Кейт. Он не хотел никого, кроме Калли. Мейсон прокрутил контакты вверх. Он не может видеть ее, пробовать ее на вкус, касаться ее, но он может услышать ее голос. Мейсон взглянул на мигавшие цифры в углу экрана. Полночь. Она наверняка спит, и вообще — вряд ли обрадуется ночному звонку. А если не спит? Если она тоже думает о нем, тоже чувствует себя одинокой, тоже томится неудовлетворенным желанием? Кто не рискует, тот не пьет шампанское. Мейсон перевел дух и нажал зеленую иконку на своем телефоне. Гудок… Второй… Третий… Четвертый… Пятый… Черт… Мейсон готов был нажать на отбой, когда гудки оборвались и он услышал тихое: — Алло? От неожиданности он не знал, что сказать. — Мейсон, если ты собираешься только дышать в трубку, я пошла спать. Мейсон усмехнулся. — Извини, я не ожидал, что ты ответишь… — Почему бы мне не ответить? — Ты могла спать. Или разозлиться на поздний звонок. Мейсон откинулся на кровать, вытянул ноги и закрыл глаза, представляя, что ее голос скользит по его телу. — Я редко засыпаю раньше половины первого. Хорошо, что ты позвонил мне. Мейсон улыбнулся. — Ты думала обо мне, Калли? — Думала. Я просматривала свой список заветных желаний и подумала, не поможешь ли ты мне исполнить один пункт. Сердце Мейсона заколотилось, а рот пересох. — Я помню, мы обсуждали только два: секс с официантом и секс по телефону. Я буду рад помочь с любым из них. Калли молчала. Мейсон представил, как краска заливает ее нежную кожу. Пауза затянулась, и Мейсон уже был готов сдаться и обернуть все в шутку, но тут в трубке раздался голос Калли: — Если я не решусь на секс по телефону, как я решусь на настоящий? Мейсон закрыл глаза и перевел дух. — Тогда этим и займемся. Он услышал прерывистый вздох. — Только расскажи мне, как это делается? Мы будем говорить всякие сексуальные вещи? — Просто расслабься. Я все сделаю сам. — Мейсон начал с простого: — Что на тебе надето? — Э‑э… — Калли колебалась. — Черный прозрачный пеньюар… Мейсон издал тихий и низкий смешок. На ней наверняка было что‑то более удобное. — Я думаю, что на тебе трикотажная пижама. Длинная майка и шорты. Может быть, только майка. Волосы у тебя распущены. Макияж ты смыла, у тебя совсем чистая кожа. А глаза у тебя голубые, как незабудки. — О‑о… — раздался в трубке ее первый стон, тихий и короткий. Мейсон почувствовал себя так, будто выиграл в лотерею миллион долларов. Он еще заставит ее постонать. — И не рассказывай мне сказок про прозрачные пеньюары. Что бы на тебе ни было надето, я это сразу сорву. — Сорвешь? Мейсон положил руку на свой напрягшийся член, представляя, что это ее рука. — Представь, что я лежу рядом с тобой. Ты хотела бы этого? — Да. Очень, — ответила Калли и, к удивлению Мейсона, добавила: — Я представляю, как ты целуешь меня. Наши языки соприкасаются. Мейсон сунул руку в свои пижамные брюки. — Я целую твою шею, Калли, ямку над ключицей. У тебя такая нежная кожа. Калли судорожно вздохнула. Если бы он мог ее видеть! У него было большое искушение попросить ее переключиться на скайп, но он боялся спугнуть ее. — Я обнимаю тебя за талию и крепко прижимаю к себе так, чтобы ты почувствовала, какой он твердый. Ты ласкаешь себя сейчас? — Нет. Мейсон закусил губу, чтобы не рассмеяться. — Если ты не согласишься потрогать себя, то как я доведу тебя до оргазма? — Боже, Мейс… Мейсон остановился и вцепился в простыни. Он не хотел кончить раньше ее. Это ночь Калли. Все его ночи — ночи Калли. — Мейс? — Да? — Ты молчишь, я подумала, что ты ушел… А ты ласкаешь себя, Мейсон? Ты хочешь, чтобы это была моя рука? Она даже и представить не могла насколько. Ди‑Эй плавала в полудреме, ее веки то приоткрывались, то смыкались снова. Она пошевелилась, и тут же большая теплая рука обняла ее. Мэтт раскинулся поперек ее кровати, голова лежала на ее подушке. Они были голыми. Ди‑Эй сквозь дрему подумала, как хорошо просыпаться рядом с ним. Это казалось очень естественным. Волосы на его груди щекотали ее спину. Под ее щекой вздувался мощный бицепс. Его нога была закинута на ее бедро. Почему‑то это казалось более правильным, чем просыпаться в одиночестве. Мэтт захватил ее кровать, захватил ее, но она чувствовала себя защищенной, спокойной, любимой. Прошлой ночью было так хорошо, лучше, чем когда‑либо, лучше, чем она могла себе представить. Они были на катке, и ей все‑таки удалось проехать пару кругов, не падая через каждые пять метров. Потом они с Броганами и Локвудами собрались в кафе при катке, чтобы согреться, Мэтт развеселил их рассказами, как он учился стоять на коньках. Леви расспрашивал его о работе, и Мэтт рассказал несколько интересных случаев. Ди‑Эй, следившая за его карьерой, сразу поняла, что он решил не говорить о своих главных победах или о громких процессах, в которых участвовал. Наверное, потому, что все они были связаны с человеческими трагедиями. Ди‑Эй знала, что только очень сильный человек мог делать то, что делал Мэтт. Он жил в мире политических беженцев и этнических преступлений. Он постоянно сталкивался с темной стороной человеческой натуры. Ди‑Эй понимала, что ему не хочется вспоминать об этом в частной жизни, возможно, поэтому он так страшился близкого общения. Ди‑Эй вздохнула. Почему она думает об этом? Через несколько недель он оставит ее и Бостон, и неизвестно, когда они увидятся в следующий раз. Она никогда не расспрашивала о его жизни, потому что не могла позволить себе привязаться к нему, создать эмоциональную связь, которая заставила бы ее скучать по нему. У них не было эмоциональных связей. У них было взаимное уважение и секс. Горячий, сумасшедший, дикий секс.