Светало. Вождь так и не сомкнул глаз. Совсем не хотелось спать. Еще было время спорить и торговаться с франками, доказывая им, что краснокожие не готовы напасть на форт. Можно оттягивать сроки и потерять союзников. Или того хуже, почувствовав слабость краснокожих, сами нападут на них. Утром Штаб Армии должен определить день нападения на энглишей. И пусть огромная армия врагов перейдет на западный берег. И пусть будут кровавые битвы. Иначе нельзя. Каждый народ несет закон своей судьбы. Вождь подошел к мустангу. Стреноженный боевой друг тут же, рядом с вигвамом мирно пасся, с трудом находя себе пищу среди начинающей жухнуть, вытоптанной конскими копытами травы. Взлетев на хребет мустанга, Зоркий Сокол сразу поднял его в галоп. Без седла, даже без узлы боевой конь мчался в сторону рассвета. Он прекрасно понимал хозяина. Слившись в единое целое они неслись и неслись во весь опор. Боевой клич алдонтинов оглашал округу. Пусть же трепешут энглиши. Они не согли уничтожить алдонтинов. Они сделали их сильнее. - В форте тысяча ружей, пушки, большой запас пороха. Отличная крепость. В осаде они продержатся долго. Вверх по реке часто поднимаются торговые суда. Подмога из Нового Ормеала придет раньше, чем крепость сдастся. Твердое Сердце обвел всех взглядом. Весь Штаб, даже Сменивший Сущность, были согласны с ним. План, предложенный франками, совсем не годился. Сменивший Сущность разложил большой лист плотной бумаги. На нем была вычерчена крепость. Бастионы, блокгаузы, казармы, офицерские квартиры. Указка быстро скользила по бумаге. - Крепостные пушки опасны только для тех, кто находится перед стенами форта. В ближнем бою даже ружье становится копьем. И лишь солдатский штык опасен воину. В крепости тысяча солдат. Всего одна тысяча. Если ночью неожиданно в форт ворвутся воины, мы сможем сразу навязать рукопашный бой. Сменивший Сущность подробно и основательно объяснял все преимущества неожиданной ночной атаки. "Как умен и опытен этот мэкигэн, - подумал Зоркий Сокол, - а ведь он наполовину белый. Это духи прислали его. Что есть судьба? Неужели гордые мэкигэны не достойны лучшего, чем прозябать в резервации? Мы не имеем права проиграть этот бой. Наша победа нужна всем краснокожим". Вождь вспомнил как шли выборы Штаба Армии. Всегда для боевых походов алдонтины и шауни избирали Вождей Войны. В отличие от вождей мирного времени, они избирались лишь на время похода. Для великой войны со страшным врагом это не годилось. Воины всех родов и братств были поделены на десятки. Достаточно было взять глиняный сосуд с узким горлом и встать возле тотемного столба. Оставшиеся девять воинов проходили и опускали в сосуд сжатую в кулак руку. В руке был камень. Тому, кого воин считал достойным, он и оставлял свой камень. Так были избраны вожди десятков. Они избирали сотников. Сотники - вождей пяти сотен и тысячи. Круг Большого Костра избирал Штаб Армии. Выбрали Твердое Сердце, Огненного Клаза, Сменившего Сущность, Сильного Удара и Зоркого Сокола. Сменивший Сущность предложил Штабу выбрать Командующим Твердое Сердце. Воинов шауни было намного больше, чем алдонтинов, поэтому главным военным вождем должен быть шауни. Но Твердое Сердце напомнил предсмертные слова Сидящего Быка: "Нет ни шауни, ни алдонтина". Единый народ должен вести по тропе войны самый достойный. И он указал на Зоркого Сокола. Остальные согласились. Зоркий Сокол никак не мог вспомнить случая, чтобы раньше кто-то из алдонтинов отказывался от славы и власти ради интересов дела. Всегда находились причины для раздоров. Как умело пользовались этим бледнолицые враги! А здесь вокруг него находились единомышленники. Они считают, что он лучше других сможет командовать армией. Разве имеет он право не согласиться? У народа единая великая цель. И каждый должен делать то, что он делает лучше всего. Воин должен смело сражаться, офицер толково руководить подчиненными, а Командующий Армией вести войска к победам. Такова его судьба, судьба великого вождя войны. "Ошибка воина часто стоит ему жизни, - вглядываясь в глаза вождей думал Зоркий Сокол, - офицер может погубить свой отряд, но как много стоят ошибки великий вождей!". Да, эти люди, сидящие рядом с ним, лучшие, выбранные из алдонтинов и шауни. Они - часть народа, кость от кости, плоть от плоти. Собственная судьба ничтожно мало значит для них. Великая вера в правоту начатого дела делает их несгибаемыми. Разум ли дает им силы? Не на погибель ли? Они готовы к самопожертвованию. Смерть совсем не пугает их. Они боятся только потерять поддержку Высших Сил. Но разве могут духи оставить тех, кто прав? Подходил к концу четвертый сезон пребывания Платона Громова среди краснокожих. Уже третий год водят они за нос своих франкских союзников, каждый раз назначая все новые сроки нападения на форт. Что это, признак трусости, нерешительности, недальновидности? Ничего подобного! За это время шауни-алдонтины создали огромную отлично подготовленную армию. Краснокожие вожди переиграли франкских интриганов. Сколько сил и средств вложено в перевооружение туземной армии?! И что же, если теперь она практически не подконтрольна, с нею же и воевать? "Ну нет, - рассуждал Платон, - на это никто не пойдет. Только дипломатия. Эти мастера рассказывать сказки по молочные реки, конечно же, верят в свою непогрешимость. Как никак, а все же не так просто выбить из головы образ тупого дикаря с отвисшей челюстью и пустым взглядом бессмысленных глаз". Краснокожие ловка затянули своих "бледнолицых братьев" в волчью яму долговых обязательств. Союзникам жалко того, что вложено в аборигенов. Это и заставляет их продолжать идти по тому же пути. "Есть ли у краснокожих, - продолжал мыслить Платон, - реальные основания для нападения на форт. Ответ был отрицательным. Ни туземцы, ни франки, ни даже сами энглиши не знают, когда волна экспансии перейдет на западный берег. Случится ли это через год, через десять, через сто лет, или никогда не произойдет - не знает никто. Кому нужны бескрайние безводные равнины, если огромная территория от восточного побережья до Отца Рек еще совсем не освоена. Пять миллионов колонистов, подавляющее большинство из которых живет на восточном побережье, всего лишь капля в море безбрежных лесов, уже очищенных от аборигенов. Земля эта способна прокормить в десятки раз больше. Так зачем же энглишам нужны равнины? Напав на форт, краснокожие начнут войну против огромной империи, выиграть которую почти невозможно. Для кочевников, охотников-собирателей понятие "земля предков" имеет куда меньший смысл, чем для земледельцев. И полагать, что алдонтины готовы потерять лучших воинов, лишь бы вернуться к могилам отцов, нет оснований. Вдруг Платон ухмыльнулся: "Боже праведный, о каких могилах я говорю. Мои краснокожие друзья сжигают мертвых. Таким способом они увеличивают мощь Великой Тайны. Ну и религия. Где люди, а где боги. разберись". Так что же толкает их на восток? Союзнические обязательства? Ну нет. Франки для них те же бледнолицые, что и энглиши. Жажда мести? Ерунда. Отчаявшиеся столько времени не ждут. Да и такая тщательная подготовка. Платон расерялся. Объективных причин, которые смогли бы объяснить эту затеваемую краснокожими авантюру, не было. Он питал явную симпанию к ним. Он искренне желал им удачи. Но как грамотный человек, Платон не мог не представлять баланс сил. А разве следствием методичных умозаключений являются чувства чести, любви к славе, патриотизма, религиозности, готовности к самопожертвованию? А ведь именно эти чувства, так часто противоречащие разумному, и становятся побудительными мотивами всей цивилизации! "Зачем Александр Великий пошел в Индию, - спрашивал себя Платон. Ну ладно, с Персией все ясно, месть за поруганную честь. Дела давностью в сто пятьдесят лет вспомнились. Он получил десятки миллионов подданых, выученных исправно платить налоги, бюрократию, умело ими управляющую, несметные богатства. А что он искал в Индии? Лихорадку, климат, смертельный для македонцев?". А что искали потомки Чингиз-хана во Вьетнаме, Бирме, даже на Яве. В экваториальных и тропических лесах они умирали также быстро, как и их лохматые лошадки. От болезней их полегло не меньше, чем во всех боевых походах. Пасти коней там было невозможно. Лошади привыкли к сухой степной траве. А налоги собирать тоже не с кого - население разбежалось по джунглям. Так зачем они шли в эти страны? И что, черт возьми, ищут на Аляске казаки и купцы. Неужели им мало Сибири? Ведь она бескрайна! Но они идут и идут навстречу солнцу. Нет, ответов Платон не находил. Перед его глазами проплывали лица туземных вождей. Старый Расщепленный Дуб был умен, осторожен, расчетлив. Вождь - старик. Крепкий, надежный. Но молодые! Эти Зоркий Сокол и Твердое Сердце, как и десятки, если не сотни новых лидеров были людьми совсем другого сорта. Казалось их рекрутировали из рядов болезненно экзальтированых личностей, балансирующих на грани нормальности. Трудности и даже поражения таких не сломят. Они становятся тлько стимулом к действию. А фанатичная вера делает их безмерно сильнее. Да, и алдонтины и шауни хотят этой войны. Большой, очень большой внйны. Не только вожди, но и народ. И остановить их может только смерть. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Все было готово для нанесения неожиданного удара по энглишской крепости. Оставалось заручиться поддержкой Высших Сил. Перед началом военных действий необходимо было совершить ряд традиционных ритуалов. На этот раз туземные вожди явно решили превратить их в грандиозное представление. Оно должно было дать огромный духовный подъем и эстетическое наслаждение краснокожим, показать им монолитное единство рядов и непреодолимую мощь. В то же время на это религиозное торжество ыли приглашены и бледнолицые. Энглиши, как успевшие в той или иной степени натурализоваться, так и находящиеся на правах военнопленных, франки, как с фактории. так и с городка поселенцев. Для бледнолицых это празднество должно было стать одновременно и показателем военной силы объединенного народа и демонстрацией его культурного уровня. На закате солнца, когда его багрово-красный диск медленно опускался за горизонт, не менее трех четвертей народа собралось к главном селении, находящемся при слиянии Извилистой и Мутной рек. Присутствовало по крайней мере тридцать тысяч человек. Это огромное число людей вовсе не являлось толпой туземцев. Выстроившись стройными колоннами, воины, женщины, дети подходили к обширной площади, находящейся в центре селения. На возвышении, специально сооруженном по случаю, находились вожди и жрецы. Темнота постепенно сгущалась, волнение нарастало. Когда ночь полностью вступила в свои права, вперед вышел Познавший Древо. Его звонкий голос огласил округу. - Братья! Ушло живительное Солнце. Земля во мраке. Пришло время борьбы со злом. Победим же зло. - Победим зло! - отозвалось тысячеголосое эхо и сразу все вокруг пришло в движение. Облаченные в перья, меха и шкуры люди, изображая зверей, птиц и рептилий колоннами двинулись в центр площади. Во всем этом захлестнувшем округу движении были размеренность и строгий порядок. Люди двигались в совершенстве подражая нравам и повадкам животных, умело копируя их движения. Сколько необузданной первобытной страсти было в этом грандиозном шествии. Визги, вопли, крики, звериное рычание, свисты, шипенье - в один миг дикакая какофония заполнила округу, оглушая все вокруг. Неистовство нарастало до предела. В тот момент, когда казалось что закипающая кровь готова вырваться из жил, вдруг раздавался бой огромного барабана и наступала поразительная тишина. И вновь ночное безмолвие оглашал жрец. - Братья! Побеждено ли зло! Лишь нестройные крики неслись в ответ. И снова поддаваясь единому ритму, десятки тысяч людей как хорошо отлаженный механизм двигались в освещаемой множеством факелов ночной темноте. Вреди наступившей тишины прозвучал мелодичный голос Лунной Дорожки. - Солнце восходит. Время борьбы со злом кончилось. Духи услышали нас. И в это же время несмелые осенные солнечные лучи, озарив облака, скользнули по вершинам могучих платанов, стоящих на окраине селения. - Хвала Великому Духу. Озари нас Видимый Сын невидимого Владыки Жизни, восторженно закричали участники торжества. Они стали срывать с себя звериные облачения, падая на колени и поднимая глаза к небу. Познавший Древо обмакнул в чащу со священным настоем кедровую ветвь и покропив на четыре стороны света, смотря в небо торжественно произнес. - О, Четыре Ветра, унесите прочь наши слабости. И тысячи рук потянулись к небу. Даруй нам победу, Гичи-Маниту! - Все поднялись с колен. В центр круга вбежала Ночной Цветок и заговоила звонким срывающимся голосом, протянув руку на восток. - Воины знают, где враги! Мертвые требуют отмщения. Только кровь смоет нашу боль. Смерть энглишеским собакам. Энглиши трусы и их не спасут ни стены крепости, ни пушки. Вперед, братья, Великий Дух с нами! Накал эмоционального подъема достиг своего пика. Казалось, достаточно искры и все вокруг полыхнет. Неистовствовая, люди просто жаждали боя. Ночной Цветок, повернулась лицом к возвышению, прокричала. - Пусть вожди поведут воинов по тропе войны! Мы всех победим, братья. Медленно, величаво, с особой важностью и торжественностью вожди и жрецы согли с возвышения и стройная процессия направилась к Столбу Войны под восхищенные взгляды тысяч повторженных глаз. Не спеша, с глубоким достоинством и осознанием всей важности происходящего Командующий Армией осторожно вырыл заранее помещенныйпод столбом Великий Топор Войны. Для рытья был использован священный нож для снятия скальпов, изготовленный из обсидиана еще задолго до появления бледнолицых. Топор, такой же древний как и нож, тоже был каменным. Его роговая рукоятка, вся испещренная пиктограммами по сути являлась книгой памяти важнейших боевых событий народа. Зоркий Сокол передал священный нож жрецам, которые тут же поместили его в драгоценные нужны, и. крепко держа за рукоятку топор, с победным кличем вскинул правую руку над головой. В ответ ему раздался тысячеголосый рев. Воины, женщины, дети кричали, подпрыгивали, выбрасывали вперед сжатые кулаки. Казалось, ничто не может обуздать эту теряющую рассуток толпу. Но стоило лишь Командующему Армией подать знак, как мгновенно наступила полная тишина. Вожди и жрецы в горделивом молчании четыре раза обошли вокруг столба войны. Шедший впереди воин нес тотем, за ним обхватив топор двумя руками за рукоятку крепко прижав его к груди и выставив резвие вперед, шел Зоркий Сокол, следующим чуть поотдаль воин воин нес Трубку Мира. Процессия остановилась напротив столба. Бвл брошен жребий: кому из вождей выпадет великая честь нанести удар топором по Столбу Войны. Жребий пал на самого Командующего. Ликованию людей не было предела. Это был дорый знак. Духи поддерживают эту войну! Зоркий Сокол принял топор из рук Познавшего Древо, высоко занес его над головой и, вращая с невероятной быстротой, метнул. Топор глубоко вошел в дерево. Жрец с огромным трудом выдернул его и поднял высоко вверх. Крик радости огласил округу. Все обещало победный исход войны. Середина площади быстро опустела. Вкруг вбежало несколько сотен молодых еще незамужних девушек. Все они были воинами из разведывательно-диверсионных отрядов и из пехоты, сражающейся на воде. Разбитые на десятки и сотни, они выстроились в каре и сразу начали Пляску Скальпов. Девушки были одеты в единую форму: легины, укороченное холщовое платье без рукавов, легкая кожаная куртка. Туго заплетенные короткие косы ложились на грудь. Волосы на голове стягивала широкая кожаная повязка. Все они были вооружены новенькими франкскими облегченными кавалерийскими мушкетонами, укороченными луками из орешника, легкими метательными топориками, эластичными дубинками. Танец сразу начался в очень высоком темпе. Сотни девушек, двигающихся как огромный, единый организм, выполняющих сложные повороты, прыжки, падения, кувырки, подъемы, вызывали восторг и восхищение. Как много было желающих стать девушками-воинами! Но лишь подвергшиеся сложнейшим испытаниям и сумевшие войти в братства Воинов-Псов и Небегущих удостаивались такой чести. А здесь одного желания было мало. Распаленные девушки призывали воинов на битву. Они убеждали, что враги не устоят перед доблестью краснокожих. И пусть их светловолосые скальпы украсят шесты, стоящие возле типи и вигвамов воинов. Каждому, кто смотрел на этих девушек, уже тяжело было представить, что где-то есть сила, способная сломить их натиск. Наступило время последнего обряда. Это был очень древний обычай гадания по внутренностям серого волка. К столбу поднесли туго связанного, затравленного зверя. Воорушевленные результатами предыдущих церемоний, воины ждали последнего доброго знака от духов. В исходе гадания не сомневался никто. Смерившийся с судьбой зверь безучастно ждал разрязки. К волку подошли два молодых воина во главе с древним, иссохшим как осенний лист, сгорбившимся стариком. Это был жрец-предсказатель. Он умел понимать видения. Никто, даже сам старик, не знал сколько зим уже встретил он. Поговаривали, что он живет вечно, и что даже сам Познавший Древо побаивался его. Шаткой походкой, с трудом переставляя ноги, жрец подошел к волку, склонился над ним, долго внимательно осматривал зверя. Затем он с трудом выпрямился и поднял свой жезл. Все мгновенно замерло. Старик был оден в накидку из перьев ворона, покрывающую его до самых пят. Густые, жесткие как конская грива, седые волосы ниспадали на плечи. Левую, отнятую по локоть, руку он прятал под накидкой и от этого казался еще загадочнее. Лицо жреца было изборождено глубокими морщинами и выглядело безжизненно-серым, и только взгляд живых, быстро все улавливающих глаз, черными угольками горящих в глубоких впадинах, выдавал в нем проницательный ум и огромную силу духа.