Долфин-Сквер, Лондон Джоан Миллер, секретарша и правая рука Максвелла Найта, постучала в дверь его кабинета и вошла в эту святая святых с серьезным и озадаченным лицом. – Мы только что получили сообщение, сэр. От герцога Вестминстерского. – Вот как? А что ему надо? – С ним связалась мадам Арманд. – Парижская модельерша? А, ну да, она ведь когда-то была его любовницей, не так ли? Много лет тому назад. И много любовников тому назад, насколько я понимаю. Так чего же, черт возьми, она от нас хочет? Разработать новую форму для британской армии? – Она хотела нам передать, что немцы схватили кое-кого из наших. – Черт. Кого? – Леди Маргарет Саттон, дочь графа Вестерхэмского. – Проклятье! Черт побери! – Тут и Макс Найт занервничал. – Вовремя, ничего не скажешь. Или, по-вашему, это просто совпадение? – Я не верю в совпадения, сэр. – Лицо мисс Миллер было бесстрастным. – Я тоже. Думаете, она в курсе? Я имею в виду мадам Арманд. – Она предложила свою помощь, – сказала мисс Миллер. – Если мы хотим вызволить девушку оттуда, она сделает все, что от нее зависит. – Очень мило с ее стороны, – заметил Макс Найт. – Любопытно, ей-то какая в этом выгода? Глава седьмая Фарли Памела вошла к себе в комнату, сбросила жакет на кровать и вздохнула с облегчением. Наконец-то она осталась одна. Встреча со всей семьей разом, после нескольких месяцев разлуки, да еще и после волнительного свидания с Джереми, оглушила ее. Теплое послеполуденное солнце светило в выходящие на запад окна, в глубине переднего двора плавно скользила по озеру пара диких уток. Только вид армейского автомобиля и скрежет его колес по гравию напомнили ей, что не все в Фарли так же, как раньше. Девушка огляделась, рассматривая милые сердцу привычные вещи. Вот читаные-перечитаные книги в белом книжном шкафу, «Черный Красавчик» и «Энн из Зеленых Крыш»; альпийский колокольчик и куклы, которые она купила в Швейцарии, когда училась там в пансионе; фотография в рамке – Памелу представляют их величествам. Даже пахло в комнате по-домашнему – слабый душок воска для мебели и древесного дыма: зимой здесь топили камин. Я дома, подумала она. Именно об этом она мечтала мрачными одинокими ночами в Третьем корпусе. И все же теперь, оказавшись здесь, она не могла избавиться от чувства тревоги. В голове засела надоедливая мысль, шептавшая, что она нужна в Блетчли. Ведь сейчас в ее смене на одного человека меньше – того и гляди, пропустят что-то важное. Может, если бы донесение, отправленное подводной лодке, перехватили и расшифровали, сын егеря остался бы жив? Она служила не в морском отделе, но, кто знает, вдруг благодаря ее переводу уцелел бы чей-то сын. Памела подумала, что, наверное, переоценивает свой вклад в общее дело, но она твердо знала, что для бесперебойной работы гигантской военной машины важна каждая шестеренка. Взгляд упал на фарфоровую фигурку на каминной полке. У сидящей на задних лапах собачки были смешные длинные уши и грустная мордочка. Эту собачку ей подарил Джереми, когда только записался в военную авиацию, – безделушка рассмешила девушку в антикварной лавке в Тонбридже. Он велел ей глядеть на собачку раз в день, чтобы не разучиться улыбаться. Впрочем, когда пришла весть, что Джереми сбили, а потом – что он попал в лагерь для военнопленных, Памеле было не до улыбок. А теперь – невероятно – он дома и в безопасности, всего в полумиле от нее, и ей следовало бы прыгать от восторга. Так почему же она не рада? – Я рада, – произнесла она вслух. – Просто мне нужно время, чтобы привыкнуть. Памела опустилась на кровать, невольно коснулась рукой места на блузке, где раньше была оторванная пуговица, и ее снова пронзила смесь страха и возбуждения. Конечно же, он хотел заняться с ней любовью. Как-никак он живой человек из плоти и крови и так долго не видел женщин. Джереми признался, что мечтал об этой минуте все месяцы, проведенные в лагерном бараке. Ничего удивительного, что он увлекся и потерял над собой контроль. Совершенно естественное поведение, ничего необычного, сказала она себе. За время его отсутствия они оба превратились из подростков во взрослых, а взрослые воспринимали секс как нечто само собой разумеющееся – во всяком случае, люди ее сословия. Насколько она слышала, среди аристократии адюльтер считался вполне приемлемым. Правда, ее не в меру чопорные родители не в счет. Мать производила впечатление женщины, которая имела самое смутное представление о том, откуда берутся дети, а отец краснел до ушей и переводил разговор на погоду, если кто-нибудь при нем упоминал о нежелательной беременности. Но родители все же исключение. Трикси, ее соседка по комнате, например, точно не была девственницей и с удовольствием делилась подробностями своих многочисленных похождений. Памела понимала, что любовная игра, скорее всего, не вызовет у нее отвращения. Более того, проанализировав свои чувства, она с некоторым удивлением осознала, что в ту минуту в оранжерее была не только испугана, но и возбуждена. Но ей также было не по себе – видимо, из-за потрясения, вызванного признанием Джереми, что он и думать не станет о женитьбе, пока идет война. А вдруг, кроме нее, у него есть и другие девушки, спросила себя Памма. И любит ли ее Джереми так же сильно, как она его? Бен вышел в сад за отцовским домом и огляделся по сторонам. Посреди лужайки устроили бомбоубежище по модели Андерсона; позади высились шпалеры с фасолью, обещавшие хороший урожай. Бен откинул волосы со лба, словно пытаясь стереть из памяти картину, которая стояла перед глазами, – сияющее лицо Джереми, когда он увидел Памму, и то, с какой любовью она смотрела на него. Правда, когда они столкнулись в поезде, Памма тоже обрадовалась, но все же в ее взгляде не было той нежности. «Чертов Джереми», – пробормотал он. И надо же было такому случиться, что он единственный спасся из немецкого лагеря! Бена тут же охватило чувство вины: как он посмел подумать о том, что лучше бы Джереми не возвращался? Ведь они же лучшие друзья, вместе выросли, и Джереми не виноват, что Памела полюбила именно его. Смирись уже, сказал себе Бен. Идет война, у тебя важное задание. По садовой тропинке он дошел до сарая, извлек там из-под цветочных горшков и шезлонгов свой старый велосипед, осмотрел его на свету и вздохнул. Собственно, новым тот не был, даже когда Бен получил его в подарок от одного из отцовских прихожан, а теперь и вовсе местами заржавел, кожаное седло рассохлось и потрескалось. Бен, как сумел, почистил велосипед, смазал цепь и попробовал сделать круг на переднем дворе между церковью и домом. С непривычки оказалось трудно удерживать равновесие, однако велосипед все еще был на ходу, хотя с негнущимся коленом ездить на нем будет явно непросто. Его вдруг охватила досада: Максвелл Найт ожидал, что Бен будет прочесывать окрестности, но средством передвижения обеспечить его не потрудился. Наверное, такие, как Найт, воображают, будто у всех имеются личные автомобили. Впрочем, подумал Бен, автомобили-то и правда есть у многих, но мало у кого найдутся талоны на бензин. Отложив велосипед для дальних поездок, он пошел по деревне пешком. Бен и сам не знал, что именно ищет. Проходя мимо дома полковника Хантли, который тот назвал «Симла»[22] в память о службе в Индии, Бен залюбовался аккуратно подстриженным кустарником и заметил жену полковника, подрезавшую розы в безупречно ухоженном саду. Услышав шаги, она подняла голову и помахала: – Здравствуйте, Бен! Добро пожаловать. Надолго в родные края? Муж был бы счастлив сыграть в крикет с приличной командой. Жалуется, что нынче кругом одни школьники да старики. Миссис Хантли направилась к нему, вытирая ладони о фартук, в одной руке у женщины был секатор. – Какое там! Всего на пару дней, – ответил Бен, не считая нужным сообщать соседке ни о продолжительности, ни об официальной версии увольнительной. С нее бы сталось разнести по всей деревне, что у Бена Крессвелла нервный срыв, хоть он и дня не провоевал. Местные и так уже презирали его за то, что он не в военной форме. Миссис Хантли кивнула и улыбнулась. – Славно, наверное, очутиться дома после Лондона, – заметила она. – Страшно поди, когда бомбят? – Со временем привыкаешь. – Порой мне кажется, что мы здесь совсем оторвались от жизни. Ни голода, ни бомбежек. Выгляни в окно – кругом красота. Райский уголок, не правда ли? Бен кивнул. – Ваш сад просто очарователен, – вежливо сказал он. – На днях заходил какой-то парень, говорил, что сад нужно перекопать под грядки с капустой или картошкой. Можете вообразить, что ему ответил мой муж. Мол, здесь вам не Германия, и мы вольны делать со своими участками все что пожелаем. У нас, дескать, уже есть огород, на котором растет достаточно овощей для наших нужд, и если жена находит утешение в том, чтобы выращивать цветы, то он не намерен лишать ее такого удовольствия. Она улыбнулась этому воспоминанию. Бен огляделся. – Трудно поверить, что мы всего в часе езды от Лондона, – признался он. – Возвращаясь туда, где жизнь идет своим чередом, поневоле растеряешься. Жена полковника нахмурилась. – И все же нельзя сказать, что мы совсем отгородились от мира. В Фарли полно солдат. Мимо нас круглые сутки с грохотом разъезжают громадные грузовики, а военные напиваются в пабе и потом затевают драки с местными парнями. Кстати, недавно и у нас случилось кое-что интересное. Вы слышали, что на землях Фарли нашли труп? – Миссис Финч что-то такое говорила. Парашютист, кажется? Несчастный случай – купол не раскрылся? Она придвинулась ближе: – А я считаю, что ничего случайного в этом нет. Труп увезли на армейской машине, а не перенесли в местный морг. Вы ведь понимаете, что это значит? Тут что-то нечисто. Муж считает, это вполне мог быть немецкий шпион, о них нынче много говорят. Его, наверное, послали устроить диверсию на авиационной базе, «спитфайры»[23] из строя вывести. – Она замолчала и огляделась, будто проверяя, не подслушивают ли их. – Ба, да что же это я! Заходите, выпейте чашечку чаю. Я как раз собиралась передохнуть. – Большое спасибо, но мне пора, – ответил Бен. – В последнее время я совсем мало двигаюсь, целый день в конторе. И хотелось бы поглядеть, нет ли в деревне каких перемен. – Да какие уж тут перемены, – сказала миссис Хантли. – Вы, наверное, слышали о тех чудаках, которые поселились в хмелесушильне? А Бакстеры, похоже, недурно зарабатывают на войне – явно разбогатели с некоторых пор. На дворе у них день-деньской кипит работа, но никто не знает, что именно они делают. – Надо же, – протянул Бен. – Что ж, рад был с вами пообщаться. Мое почтение полковнику. Бен направился было прочь, но тут миссис Хатли крикнула ему вслед: – А, и еще доктор Синклер поселил у себя немца! – Что? – Бен резко повернулся к ней и подошел ближе. – Нам показалось, что у него немецкий акцент, – пояснила она. – Утверждает, что он беженец, но как тут разберешь? Они ведь вполне могли заслать таких людей вперед на случай вторжения, а когда придет время, те станут руководить операциями из нашего тыла. – Но доктор Синклер ни за что не стал бы укрывать… – начал Бен. Жена полковника покачала головой: – Он чересчур мягкосердечен. И одинок с тех пор, как овдовел. Кто знает, сколько людей они обвели вокруг пальца таким же образом. Ведь мы, британцы, очень милосердный народ. Она направилась к дому, срезав по пути большую желтую розу. Золотистые лепестки медленно упали на траву. Бен продолжил путь вокруг деревенского луга, размышляя над услышанным. Его бы не удивило, выяснись, что Бакстеры подзарабатывают на стороне. Билли Бакстер никогда не казался ему порядочным, даже в детстве. Бен вспомнил, как однажды в церкви у кого-то пропал кошелек (они с Билли тогда были певчими). Его отец заподозрил, что кошелек украл Билли Бакстер, но им так и не удалось ни найти пропажу, ни выяснить правду. По крайней мере, можно вычеркнуть из списка подозреваемых полковника с женой – впрочем, нельзя сказать, что он действительно их в чем-то подозревал. Пусть оба явно интересовались загадочным парашютистом и были не прочь о нем посудачить, но полковник как-никак отдал годы и годы служению родине в пекле Индии. Нынешний дом казался полковнику вновь обретенным раем. А вот доктор приютил немецкого беженца, и на это стоило обратить внимание. Бен прошел мимо солидного, зажиточного викторианского дома мисс Гамильтон. Сколотив состояние на северных мануфактурах, ее отец перевез семью поближе к изысканному столичному обществу и подальше от дыма фабричных труб. Престарелая мисс Гамильтон была последней из семьи. Бен оглядел особняк. Интересно, заставили ее принять эвакуированных из Лондона или она по-прежнему живет одна с такой же старой служанкой по имени Эллен? Он задержался у кованых ворот, но так и не смог придумать подходящий предлог для визита. Затем Бен постоял у военного памятника, прочел список местных парней, павших на Великой войне. Шестнадцать человек из одной деревеньки. В одной семье погибло трое братьев. Будет ли список длиннее после этой войны? Он вздохнул и пошел дальше. Новое бунгало Бакстеров расположилось рядом с их строительной площадкой. Высокие ворота, ведущие к площадке, были закрыты, а изнутри доносился стук молотков. Кто же строит во время войны, удивился Бен, но тут же понял, что нужно ведь ремонтировать городские дома, пострадавшие от бомбежек. Неудивительно, что Бакстеры процветают. Уроки только что закончились, и дети выбегали из старого школьного здания, толкаясь и пихая друг друга, чтобы поскорее пройти через калитку. Он заметил, как двое рослых фермерских сынков теснят худосочного мальчишку, которого он раньше не видел, и подошел к ним. – Прекратить! – велел он. – Поберегите силы для немцев. Тот из драчунов, что покрупнее, скривил губы в презрительной усмешке. – Болтать-то все горазды, а как я погляжу, сами-то вы не воюете с немцами, как мой брат. – Если я хромаю, Том Хаслетт, это еще не значит, что я не могу драться, – парировал Бен. – Имей в виду, в Тонбридже я был чемпионом по боксу среди юниоров, и бьюсь об заклад, что по-прежнему сумею отправить тебя в нокаут одним ударом. Да только я считаю, что нельзя драться с теми, кто слабее, и тебе тоже следовало бы это запомнить. А ну пошли отсюда все. По домам! Глаза мальчишек нервно забегали, и они ретировались. Бен улыбнулся младшему мальчику. – Я тебя раньше здесь не видел, – сказал он.