– Ты шутник или серьезный? – Когда надо, серьезный, а в остальное время шутник. Знаешь эту хохму про… – Ты организованный или бестолковый? – Она специально так внезапно его перебила. – Я ОЧЕНЬ организованный. – Антуан подбодрил Боба, поскольку тот нервничал, – вдруг сказала она. – Как, по-твоему, кто из них нервничал: Антуан или Боб? Пауза. – Я уже прошел схему Винограда, Мойра, и прошел успешно. Конечно, Боб… Как и тест Тьюринга, схема Винограда представляла собой метод развития интеллекта у компьютера с помощью примерно сорока вопросов, для человека очевидных, но необходимых, при соединении алгоритмов, для глубокого понимания языка, текста и контекста. – Ты обидчивый? Отходчивый? – Я не понимаю вопрос. Мойра отметила это у себя в планшете. Возможно, он не понял, потому что она намеренно опустила в последнем вопросе слово «или»? Иными словами, относился ли этот вопрос к алгебре Булева или DEUS не понял само высказывание? Она уже собралась по-другому сформулировать вопрос, но тут взглянула на часы. 10.54. Рабочее совещание начнется через шесть минут. – Надо сделать перерыв, – сказала Мойра, встав с кресла и направившись к выходу. – Спасибо. * * * – Одна из периодически возникающих проблем, – говорил Лестер, – это чрезвычайное количество в речи ключевых фраз, которые каждый раз, как DEUS их слышит, требуют от него анализа всего последующего как запроса. И постоянная проблема – недопустимое число непреднамеренных усилений этих запросов. Имеем три случая образных выражений: 1) пользователь произносит фразу, близкую по смыслу к начальной ключевой фразе; 2) начальную ключевую фразу произносит кто-то другой; 3) кто-то другой произносит фразу, близкую к ключевой. Таким образом, получаем двойную проблему: с одной стороны, проблему распознавания говорящего – «кто говорит» – и проблему распознавания самого дискурса – «что именно сказано», а с другой стороны – ложные инверсии в том случае, когда ключевая фраза произнесена правильным пользователем, но прибор ее не активировал, а запрос последовал. Короче, между ложными инверсиями, ключевыми фразами и ложными активациями – сущий бардак… – Мы над этим работаем, – робко вставил Ван Юнь, руководитель группы распознавания голосов. – Рей скажет вам, что мы… – Ладно, придется подождать, – вмешался Рей, – учитывая немыслимое количество ключевых фраз, которые требуется интегрировать в этот чертов бардак. Напоминаю вам, что с сегодняшнего дня пользователь будет должен сначала произнести некоторое количество ключевых слов в «девственном» пространстве, изначально очищенном от всякого рода посторонних шумов. А затем DEUS снова продолжит обогащать свой голосовой облик в разных условиях. Цель, к которой мы стремимся, – ликвидация начального этапа записи. Следовательно, необходимо минимизировать внутреннюю изменчивость тона собеседника и по возможности усилить изменчивость тонов в диалоге. Я не говорю ни о реализации, ни о технической доступности, ни о способе, каким мы добились более устойчивой информации из возвратной нейронной сети, но, черт возьми, я сообщаю вам, что за последние шесть месяцев нам, по крайней мере, удалось сократить количество подобных ошибок на сорок процентов… Рей Симонов гладил свою длинную седую бороду. Ван Юнь согласно кивал головой. Мойра украдкой взглянула на Лестера; на его лице застыло выражение мальчишки-сорванца. Она вздохнула сквозь зевок. Все эти дебаты напрямую ее не касались, и ее сознание бродило где попало, а мысли все время возвращались к одному: к сообщению, полученному на старый телефон: Уезжайте, пока не поздно. Вы не должны здесь находиться. Это небезопасно. Как понять «это небезопасно»? Мойра снова и снова спрашивала себя, кто мог его послать. Кто-нибудь из тех, что сидят сейчас вокруг стола? Она обвела всех взглядом, но никто, вроде бы, ею не интересовался. – А что, если здесь какая-то систематическая ошибка, искажение? – предположила Туве Йохансен своим голосом, теплым, как вода в зимнем фьорде. – Я заметила, что DEUS вообще как-то странно себя ведет в последнее время… Под искажением имелось в виду внешнее влияние, человеческий фактор, который совсем недавно исказил ожидаемый результат. – В каком смысле «странно»? – поинтересовался Лестер. – Я все думаю, уж не развивается ли в нем личность, как бы это сказать… немного рисковая? – Ха-ха! Вот это номер! DEUS превращается в Нормана! – радостно вскричал Игнасио. Норман, названный так в честь Нормана Бейтса, персонажа из фильма «Психо», был программой искусственного интеллекта, разработанной тремя исследователями из MIT, с явной целью придать ему черты психопата. Чтобы добиться этого, разработчики пичкали его весьма мрачными данными. В результате, когда Нормана подвергли тесту Роршаха[35], он вместо вазы с цветами увидел убитого человека… – Рисковый – не значит психопат, – поправилась Туве, смерив мадридца взглядом. – А что это, по-твоему, значит? – спросил Викрам Сингх. – Это очень тонкое понятие. Его признаки проявляются то здесь, то там… Весьма спорадически… Мне было бы любопытно узнать, что думает об этом Мойра, – коварно прибавила норвежка. Все взгляды обратились на нее. 19 Рынок на Боурингтон-роуд в Вань-Чай. Оставив за спиной шестиполосную бетонную эстакаду Кэнал-роуд, Чань и Элайджа шли пешком под дождиком, лавируя между магазинчиками, мимо прячущихся под навесами прилавков с фруктами, рыбой, мясом и цветами. Они не обращали внимания на гадалок, на толпу, на отрезанные конские хвосты, качающиеся над прилавками, на огромные куски отливающего красным глянцем мяса, подвешенного на крюках, на бесчисленные мусорные пакеты, рваные картонные коробки и грязные пластиковые ящики, запрудившие улицу. Полицейские шли молча, не переговариваясь, не делая ни одного лишнего движения. Добрались до крытого рынка. Пятью минутами позже они снова проделали тот же путь, но уже по другой части рынка, по ту сторону улицы. Безрезультатно. Ронни Мока нигде не было видно… Тогда они двинулись по Тинь-Лок-лейн, где мимо них, раскачиваясь и чуть их не задев, проехал трамвай, потом по Хеннесси-роуд. Пока набухшее глухой яростью небо ворчало и гремело, они миновали магазин, торговавший сейфами, и оказались наконец на крытом рынке на Локхарт-роуд. На входе в нос ударил резкий запах, и Чань поморщился. Он всегда закупался в супермаркете Международного финансового центра, а тут было так грязно… Все засаленное, вонючее. Но эта мерзкая грязь, казалось, ничуть не раздражала ни Элайджу, ни покупателей. А между тем каждый стол для разделки рыбы, каждый прилавок мясника – это нездоровая, мощенная грязной плиткой ниша. Здесь с потолка свисают шишковатыми гроздьями полиэтиленовые пакеты со всяким хламом; здесь на этажерках рядком стоят ведра, весы и еще какие-то липкие предметы неизвестного назначения. Ненадежное электрооборудование, шланги, подсоединенные к текущим кранам… Продавцы, голые по пояс, орудуют в длинных, до локтя, резиновых перчатках, с сигаретами в зубах, а на деревянных разделочных колодах рядом с окровавленными резаками поблескивают розовые потроха. Чань это место ненавидел. Оно представляло из себя отвратительный и липкий остаток старого мира, неизлечимую болячку. А он, как и вся молодежь его поколения, мечтал о Гонконге, обращенном в будущее. Издали Чань увидел, что множество разделочных столов обнесены бело-синей лентой службы гигиены. Интересно, чем же соседние столы так отличились, что их не коснулась эта санкция? Они с Элайджей быстро обошли первый этаж, где торговали мясом, рыбой и фруктами, поднялись на эскалаторе на второй, прошли мимо пошивочных ателье, мастерских по изготовлению ключей, сапожных мастерских, электромастерских, скобяных лавок… Здесь, как и на рынке на Боурингтон-роуд, Ронни Мока тоже не было. Третий этаж целиком занимала застекленная столовая в форме буквы U. Тут в обеденный перерыв собирались работники рынка и служащие со всего квартала. – Вон он, – сказал Элайджа, когда они поднялись до верха эскалатора. – Вон тот, длинный, он один такой. За одним из столиков сидел высоченный детина с длинной и мощной, как колонна, шеей и до странности маленькой головой. Он на несколько десятков сантиметров возвышался над соседями. Чань вгляделся в парня. У того было узкое лицо с такими впалыми щеками, что казалось, будто их сдавила с двух сторон чья-то гигантская рука. Взлохмаченные черные волосы спадали на глубоко посаженные глаза под густыми бровями. Несмотря на жару, на костлявых плечах болталась кожаная куртка. Ему было лет тридцать пять, выглядел он тощим, болезненным и хилым, но в глазах застыла упорная ярость. Чань сразу угадал в нем недюжинную силу и напрягся. Он знал эту породу людей… В них чувствовалась какая-то тлетворная энергия, накопленная в результате грубого, жестокого и преступного воспитания. Их взаимоотношения с окружающим миром базировались на страхе и насилии, они жили по закону джунглей: нападать на слабого и уважать сильного. Элайджа рядом с ним не то хрюкнул, не то фыркнул. – Я войду с этой стороны, – сказал он, указав на вход на одной из оконечностей буквы U, – и попробую к нему подойти. Он меня знает. И посмотрим, попытается он удрать или нет. А ты контролируй второй вход. Чань нервно кивнул. Он заметил, что голос Старика тоже напряжен. Элайджа вошел в столовую и тяжелыми шагами двинулся между столиками к Ронни Моку. Чань внимательно наблюдал за Моком, который ел, бросая вокруг настороженные взгляды. Внезапно его взгляд остановился на Элайдже. Чань увидел, как он сощурился, и в глазах его вспыхнул тревожный огонек. Мок не спеша поднялся. Он действительно был очень высок, и создавалось впечатление, что ноги у него вообще не кончаются. Плавными, ленивыми движениями хищного зверя он двинулся между столиков к другому входу, и у Чаня засосало под ложечкой: за второй вход отвечал он. Мок бросил быстрый взгляд блестящих, как монеты, глаз на Элайджу, который шел следом, потом на выход, – и увидел Чаня. Брови его нахмурились, в глазах загорелись недоверие и злоба. Чань напрягся. Долю секунды Мок колебался. Потом решительно продолжил путь к двери, и лицо его вспыхнуло бешенством. Это становилось опасным. Чань полез в карман джинсов за полицейским жетоном, но вытащить его не успел: Ронни Мок мощным броском отшвырнул его назад и ринулся к эскалатору. Чань восстановил равновесие, тряхнул головой и тоже помчался по эскалатору вниз, перепрыгивая через ступеньки и не теряя парня из виду. А тот уже почти добежал до первого этажа. И вдруг исчез. Эскалатор был пуст. Парень куда-то делся в районе второго этажа… Может, решил, что внизу его тоже поджидают полицейские. – Он где-то здесь! – крикнул Чань Элайдже, который его догнал. – Я поищу здесь, а ты давай вниз, – приказал Старик. Голос его прозвучал жестко, с глухим напряжением. Чань не рискнул достать пистолет в самой гуще рынка и рванул по окружавшему эскалатор низкому этажу. Снова пробежал мимо витрины ателье с рулонами тканей и катушками ниток, мимо висящих в другой витрине ключей… Налево шел коридор, и Чань устремился туда. Металлические шторки закрыты, в проходе ни души. Дьявол, куда же он подевался? Может, удрал через запасный выход… Чань на его месте так и поступил бы. Он бросился по пустому коридору. По потолку тянулись трубы; смутно, как в тумане, горели лампочки. Справа показалась открытая двойная дверь, на которой была надпись: «Зал вымачивания». В просторном, мощенном белой плиткой помещении у самой двери располагался бассейн из синего пластика, а в нем плавали десятки цыплят. Прямо целое море зародышей. Чань глубоко вдохнул и вошел, приготовившись к чему угодно. Волосы у него на затылке встали дыбом, как намагниченная металлическая стружка. Справа стоял стол из нержавеющей стали, заляпанный кровью, а за ним – прилавок, наверное, служивший для разделки тушек. Все было забрызгано кровью, жиром и чем-то еще, не поддающимся определению. И от всего шел мерзкий, запретный запах. Затхлая вонь мяса и стоячей воды. И стояла абсолютная, мертвая тишина. * * * Элайджа шел по липкому от грязи коридору, где перед горой пластиковых корзин с яйцами, свежим имбирем и бутылками воды сидели похожие на призраки, изможденные старухи. Какой-то тип, с татуировкой в виде паутины на левом плече и руке, враждебно зыркнул на него со складного табурета, затянувшись сигаретой. Не обращая на него ни малейшего внимания, Элайджа прошел в туалеты, где вентилятор без устали гонял вязкий воздух. Потом вышел, открыл следующую дверь и оказался в щитовой. Внимательно оглядев хаос проводов и допотопных счетчиков, закрыл и эту дверь и отправился туда, где оставил Чаня. * * * С бьющимся сердцем Чань направился к блестящим металлическим столам в глубине помещения. Он с радостью достал бы оружие, но до сих пор не сделал этого, потому что был не из тех, у кого шкаф ломится от «Кольтов», «Ремингтонов» и «М16». Желания наброситься на безоружного человека у него не было.