– Это же не повод сразу покончить с собой? Он сокрушенно улыбается, и я задаюсь вопросом, есть ли у него дети. Что-то в его манере держаться подсказывает, что нет, хотя и сама не пойму, что именно. Какая-то грусть, опустошенность, которая нет-нет да и проскальзывает, несмотря на все его обаяние. Его будто что-то гнетет. Бремя упущенных возможностей и ошибок прошлого. – Так тогда поговаривали, – произносит он, тщательно подбирая слова. – Но, по правде, думаю, сыграло роль и то, как они жили. Матери она была не слишком-то нужна. Ее другое интересовало. Выпивка. Наркотики. Вы в курсе, что они жили в трейлере? Я киваю. Женщина за стойкой возится с радиоприемником, делая вид, что не слушает. Я наклоняюсь вперед и понижаю голос: – Но была же еще одна девушка, Зои? Зои Персон. Он колеблется. Кажется, этого говорить не стоило. В конце концов, почему он должен мне доверять? – Ну да, – соглашается он наконец, – но там совсем другое дело. Она сбежала. Это все, что я знаю. Он ставит свою чашку на стол. – Так вот о чем на самом деле ваш фильм? В голосе слышатся разочарование и настороженность, и я качаю головой: – Нет. Я просто… Просто мне стало интересно. Две девушки из одной деревни… – Но это разные вещи, – настаивает он. – Одна сбежала. Вторая сиганула со скалы. Я вижу, как он раздумывает, завершить разговор или нет, но, видимо, я взяла правильный тон, потому что он продолжает: – Конечно, была еще ее подружка. Пропала без вести приблизительно тогда же, лет десять тому назад… Меня вдруг бросает в холод. – Кое-кто считает, что между ними что-то произошло. Поссорились, или еще что-то в этом роде. Но кто знает? Повисает молчание. Сахарный кубик рассыпается в моих пальцах, и я рукой сметаю крошки со стола, потом устремляю взгляд за окно, в темнеющее небо. – А мать Дейзи еще жива? Брайан качает головой: – Судя по тому, что я слышал, это стало для нее последней каплей. Она к тому времени и так-то уже почти спилась, а потрясение окончательно ее добило. – А остался здесь хоть кто-нибудь, кто их знал? – спрашиваю я. – Дейзи и эту ее подружку. Кто-то, кто мог быть в курсе, что между ними произошло? Он на мгновение задумывается. – Может, Моника? – Моника? Моя квартирная хозяйка? – Так, значит, вы живете в Хоуп-коттедже? Я киваю. Ему приносят сэндвич, завернутый в пергамент, и кофе. Он благодарит официантку. – Попробуйте поговорить с ней, если вам так хочется, но, понимаете, жизнь есть жизнь. Нельзя вести себя так и надеяться, что все сойдет с рук. – Как она себя вела? Он сокрушенно улыбается: – Могла иногда что-нибудь отчебучить. Ладно, пойду я, пожалуй. – Он весело подмигивает мне и сгребает свои вещи. – Надеюсь, еще увидимся. 7 Я сижу перед темным экраном компьютера. Уговорила Монику встретиться со мной сегодня утром, но немного времени поработать еще есть. На сайт выложили видео, как пожилой мужчина гладит свою собаку, и еще одно: на нем женщина печет что-то вкусное, а рядом на высоком стульчике весело агукает малыш. Я включаю древнюю машину, и из ее недр вырывается скрежет. На этом компьютере я смонтировала свой первый фильм, и, хотя я отдаю себе отчет в том, что это глупо и сентиментально, изменить ему сейчас для меня было бы все равно что Самсону самому отстричь себе волосы. Я жду, пока он раскочегарится, потом нажимаю «Воспроизведение». Следующий ролик начинается с черного экрана и шума – вернее будет сказать, нечленораздельного вопля. Потом камера выравнивается, и в кадре сперва возникает пожелтевшая стена, а затем на ее фоне появляется женщина. Она полноватая, в кофте, с длинными волосами, стянутыми в тугой хвост на затылке. – Нет! – чеканит она. – Даже думать забудь! Ответ доносится из-за кадра, прямо из-за камеры: – Это несправедливо! – «Несправедливо»? Ах ты, дрянь малолетняя… Я тебе покажу «несправедливо»! Что еще ты затеяла? – Затеяла? – Зачем тебе телефон, Элли? – Ни за чем. – А ну убери его сейчас же! Ответа нет. Женщина смотрит вправо, где, прислонившись к дверному косяку, стоит мужчина в джинсах и рубашке и наблюдает за перебранкой, явно не горя желанием вмешиваться. – А ты так и будешь стоять столбом? – набрасывается на него женщина. – Или, может, все-таки скажешь ей что-нибудь? Он с жалким видом пожимает плечами. – Крис, черт бы тебя побрал! – свирепеет женщина. Теперь он обращается к той, кто находится за камерой. – Элли, – мямлит он, – послушай, что мать говорит. – Но это несправедливо! – Тебе было сказано: никакого танцевального кружка, если не станешь лучше учиться. – Но!.. Он вскидывает ладони: – Хватит! Марш в свою комнату! И выключи эту чертову штуковину! В кадре мельтешение: девушка, которая держит телефон, Элли, поворачивается влево. На стене рядом с ее отцом висит зеркало, и в нем секунду или две мелькает ее отражение. Я нажимаю кнопку «Назад» и ставлю видео на паузу. Она выглядит совсем юной. Лет тринадцати-четырнадцати, с бледной кожей и роскошными рыжими волосами, обрамляющими усыпанное веснушками невинное личико. Я раздумываю. Стоит ли выкладывать это в публичный доступ? Кадры сняты в гневе и, без сомнения, отправлены на сайт в приступе бешенства – этакий выплеск возмущения бесправностью подростка. Но она может потом об этом пожалеть. Понять, что вовсе не хотела, чтобы это увидел кто-то посторонний, не говоря уж о всей деревне. Проснется завтра утром и будет метаться от беспокойства, что родители вовсе не обрадуются, когда узнают о ее поступке. Я перемещаю ролик в папку «Личное» и иду наверх. Необходимо подготовиться к встрече и придумать, как склонить Монику на свою сторону. Мы договорились встретиться в конце переулка, и, едва завидев меня под сводом арки, Моника жизнерадостно восклицает: «Доброе утро!» Она протягивает мне руку, и на ее запястье брякает пластмассовый браслет. – Рада наконец-то с вами познакомиться! – Взаимно! – отзываюсь я. Она выглядит моложе, чем на фотографии; ей, наверное, чуть за тридцать. Всего на несколько лет старше меня. Но плотнее. Сейчас волосы у нее длиннее, перехвачены светло-желтой банданой на манер ободка. На ней линялые голубые джинсы и непромокаемая фиолетовая куртка. Я замечаю ядерно-желтый ворот свитера; поверх него пластмассовое ожерелье из ярко-голубых бусин размером с детские стеклянные шарики. Глаза у нее блестят, и вся она какая-то дерганая, нервная; она похожа на женщину, помешанную на натуральных продуктах, из тех, что сами делают себе мюсли и еду покупают исключительно с маркировкой «эко» и «не содержит ГМО». Или, может быть, на школьную учительницу, дружелюбную, но слегка рассеянную. – Ну как, обустроились? Все хорошо? Я заверяю ее, что все в полном порядке. – Я оставила вам всю информацию. В папке. Она имеет в виду папку на кофейном столике в гостиной. Я просмотрела ее в первый же вечер. Она набита буклетами с описаниями местных достопримечательностей и мероприятий – куда пойти и чем заняться. Большая их часть безнадежно устарела. – А я живу прямо через стенку. – Ясно, а я не знала, – киваю я.