Он протягивает мне рождественский пирожок на картонной тарелке. Они явно самодельные; песочное тесто крошится под пальцами, не успеваю я взять его в руку. Брайан понижает голос: – Моника сказала тебе про записку от Дэвида? – Это еще не все, – кивнув, шепчу я. – Ты не против выйти за дверь? Он хмурит брови, но ведет меня к выходу. По пути он останавливается переговорить с каким-то парнем, и тот со смехом хлопает его по руке, прежде чем отпустить. Гэвин провожает нас взглядом и, хотя я слегка киваю ему, не улыбается в ответ. Я оставляю тарелку с пирожком на столе у двери, и мы вместе выходим в неф. – Давай присядем, – предлагает он, направляясь к первому ряду скамей. – Все равно служба скоро начнется. – Не здесь, – говорю я. – Пойдем подальше. Мы выбираем пятый ряд и садимся. Скамья скрипит, и я чувствую тот особый затхлый запах, который стоит во всех церквях. Дверь в боковое помещение захлопывается, и мы оказываемся в гулкой тишине. Я стараюсь говорить очень тихо, но собственный шепот кажется мне ревом. – Это Моника. – Что – Моника? – Она снабжает девочек выпивкой. И наркотиками. Я уверена. Хуже того, я думаю, она… Я запинаюсь. Брайан поворачивается ко мне. Оранжевый отсвет свечей играет на его лице. Пытаюсь подобрать слово. – …она использует девочек. – Нет, – горячо возражает он, качая головой. – Не может этого быть. Только не Моника. Дверь в боковое помещение открывается, и входит викарий, молодой лысеющий мужчина в черном облачении. Он со смехом останавливается, чтобы пропустить вперед женщину. Следом показывается мужчина, двое детей, а потом, прямо как по заказу, Моника собственной персоной. Брайан наклоняется к самому моему уху: – Это… Это попросту невозможно. – Думаешь? Моника обводит неф взглядом. Заметив нас, она взмахивает рукой. Надо было сесть в последних рядах. Не хочу, чтобы она подходила, но она направляется прямиком к нам. Брайан вздыхает, глядя, как она приближается. Все остальные тоже рассаживаются по местам. Какая-то пара опускается на скамью прямо перед нами. – Послушай, я знаю ее лучше других. Мы встречались. Очень давно. Она не стала бы этого делать. Я смотрю на Монику. Они встречались? В глубине души это для меня не новость, и я в очередной раз задаюсь вопросом: может, раньше я знала их обоих, просто не помню? – Ты в курсе, что именно она помогла мне слезть с наркотиков? – Люди меняются, – пожимаю я плечами. Моника уже поравнялась с нами. Я выдавливаю из себя улыбку, но она, похоже, в последний момент передумывает садиться рядом. Она машет нам обоим и одними губами произносит: – Увидимся позже. Брайан машет в ответ и, когда она уходит к задним рядам, вновь поворачивается ко мне: – Только не она. Я просто не могу в это поверить. Мимо нас протискивается молодая пара, волоча за собой ребенка. – Если бы не она, меня бы уже в живых не было. Это она меня вытащила. – Она любила тебя. Люди все прибывают, хотя поток изрядно поредел. Кажется, сейчас начнется служба. – Дело не только в этом. Просто она хороший человек. – Почему тогда вы расстались? Что произошло? – Наверное, меня просто больше не надо было спасать. Оказалось, наши отношения держались исключительно на этом. Викарий на амвоне откашливается. – Добро пожаловать! – произносит он. Я пропускаю его слова мимо ушей: – Сколько вам тогда было? – Мы были подростками, – шепчет он. – Послушай, к чему все эти вопросы? Моника и мухи не обидит. – Ты знаешь, что она водит ребят на конюшню? – Да, чтобы им было чем заняться. Им это нравится. Женщина, сидящая перед Брайаном, с укоризненным видом оглядывается на нас. Брайан беззвучно извиняется, и она улыбается в ответ. – Пошли отсюда, – говорит он. – Там сзади есть дверь. Я пригибаюсь и торопливо пробираюсь в направлении выхода; Брайан следует в нескольких шагах позади, не сводя с меня глаз. На секунду все происходящее кажется мне милой шалостью, как будто мы решили сбежать с собрания, чтобы перепихнуться где-нибудь в закутке за туалетами, но тут я перехватываю взгляд Моники. – У меня есть доказательства, – говорю я, как только мы оказываемся на свежем воздухе. – Вот, смотри. Я вытаскиваю телефон. – Не надо, – просит он. – Пожалуйста. Просто оставь эту тему. – Нет, – настаиваю я. – Ты должен посмотреть. Я отыскиваю видео, которое прислала мне Кэт, и включаю воспроизведение. Поначалу он отворачивается – видимо, из солидарности с Моникой, – но потом все-таки смотрит. Смотрит, как Элли берет косяк, как Грейс и остальным сообщают о вечеринке, как Моника предупреждает, чтобы не слишком со мной откровенничали. – Кто это снял? – Точно не знаю. Полагаю, Кэт. – Ты с ней говорила? – Я не могу ее найти. – И это было до того, как Элли сбежала? – Видимо, да. И я не думаю, что она сбежала. Думаю, ее туда увезли, чтобы проучить. – Моника? Но это же бред какой-то! – Нет, – говорю я, и меня на мгновение охватывает нерешительность. – Я не могу доказать, но подозреваю, во всем этом замешаны и другие люди. Я рассказываю, как проникла в дом к Монике, как нашла у нее в комоде тетрадь, как увидела фотографии и мужские имена. – Но и это еще не все. Она вернулась раньше, чем я ушла, и… – И что? Я в сомнениях. Без его помощи мне не изобличить Монику, не выяснить, кто еще в этом замешан. Но можно ли ему доверять настолько, чтобы рискнуть своим разоблачением? Выбора нет. Мне нужна помощь. – Она разговаривала по телефону. Я слышала фразу «она вернулась». Он склоняет голову набок: – «Она вернулась?» – Да. – Она имела в виду Элли. – Нет, – возражаю я. – Это ее определенно не радовало.