– Не знаю. Поначалу мы нормально уживались. Но потом… Зои все не возвращалась, и все вокруг стали изображать ее жизнь такой идеальной, а их – такими распрекрасными родителями. – А на самом деле? – Нет, они не хуже большинства. Но как-то раз я стал свидетелем их скандала, на Рождество, за пару лет до того, как она исчезла. Мы тогда все собрались у нашей мамы. Они орали друг на друга как ненормальные… – На глазах у Зои? – На глазах у всех нас. Он кричал, что это была мимолетная интрижка, что ничего ужасного не произошло. Но потом Зои пришла ко мне. Она сказала, что больше не может этого выносить. Она не знала, что делать. Родители постоянно ссорились: мама была уверена, что у папы роман на стороне. Ничего необычного. – Сестра тебе что-нибудь об этом рассказывала? – Нет. Даже после того, как Зои исчезла. Она делала вид, что все прекрасно, что все отлично друг с другом ладят и она понятия не имеет, с чего вдруг Зои как с цепи сорвалась… В общем, такое впечатление, что ее куда больше волновала репутация лучшей в мире мамочки, чем возможность найти и вернуть домой дочь. – И ты ей это высказал? Он криво улыбается: – Скажем так, однажды это всплыло в разговоре. Им это не понравилось. Шон поинтересовался, какое все это вообще имеет ко мне отношение. И даже очень прозрачно намекнул, что я… В общем, ты понимаешь. – Что? – Что я был с Зои чересчур близок, сформулируем это так. Только в других выражениях. В общем, он практически в открытую обвинил меня в том, что она сбежала из-за меня. Некоторое время я подбираю слова. – Вряд ли они по-прежнему так считают. Он морщится, словно от боли, потом поднимает глаза к потолку. Я внимательно смотрю на него: – Может, стоит с ними поговорить. Общаться с Джоди было нелегко, но, думаю, она хочет высказаться. Он переводит взгляд на меня: – Может, и хочет, но точно не мне. Да и я тоже не горю желанием с ней беседовать. Я просто хочу выяснить, что случилось с Зои, Дейзи и Сэди. А теперь еще и с Элли. И сделать так, чтобы это не повторилось больше ни с кем. Глаза у него влажно блестят. Очень хочется поверить ему, но можно ли? Я представляю, как выхожу из кухни, а он идет в нескольких шагах позади. Один удар – и я падаю. Никто не знает, что я здесь. Никто меня не хватится. Это будет легче легкого. – Где ты был? – спрашиваю я. – Когда? – Сегодня. Когда вернулась Элли. Он сверлит меня взглядом: – Думаешь, я имею к этому отношение? Нет, я так не думаю. Не всерьез. Но мне уже доводилось ошибаться в людях, поэтому я должна быть уверена на сто процентов. – Так как? – Алекс, я искал Элли. Как и все остальные. Я медленно отступаю: – Но… – Можешь спросить у Брайана. Или у Лиз. У кого угодно. Когда они ушли, я остался там, на торфяниках. Пытался отыскать ее. Он делает шаг вперед и протягивает ко мне руки. Выражение лица у него умоляющее. – Поверь мне. Вот, смотри. – Он показывает свой телефон. – Я немного поснимал. На всякий случай. Вдруг пригодится для твоего фильма. Гэвин включает воспроизведение. На экране появляется торфяник, окутанный темнотой. – Это мог снять кто угодно и когда угодно. Он показывает мне время съемки. Час назад. – Смотри. Он прокручивает ролик вперед. В самом конце в кадре появляется его лицо. Я поднимаю голову и открываю рот, чтобы что-то сказать, хотя сама не знаю что. Наверное, «извини», хотя желания извиняться у меня нет. – Не ври мне больше, – говорю я. – Не буду, – качает он головой. Он вскидывает на меня глаза, и в его взгляде мелькает что-то неуловимое. Как будто он обдумывает слова, взвешивая за и против, решая, как ответить. Но в конце концов произносит лишь: – Если ты пообещаешь мне то же самое. 40 Гэвин приносит мне кофе, потом уходит. Еще совсем рано, даже не рассвело. Чувство утраты оплетает меня своими щупальцами, я будто что-то потеряла, но не могу вспомнить, что именно. Что-то важное и невосполнимое. Я лежу в постели, думая о матери Дейзи, медленно угасающей в своей комнатушке в доме престарелых, не способной уже отличить реальность от фантазий помраченного разума; и о моей собственной матери, лежащей в могиле в холодной земле, обратившейся в тлен. Я думаю о Зои, сгинувшей, возможно, навсегда, в чьей комнате все остается в точности так, как было при хозяйке, чьи родители изо всех сил стараются не раскисать и сохраняют надежду вопреки очевидному. Как они держатся? Как держимся все мы? Потом мысли перескакивают на Элли, вернувшуюся неизвестно откуда. Права ли я, считая это наказанием, или она пыталась скрыться – и если так, то от чего? По пути вниз бросаю взгляд на барометр: стрелка не сдвинулась ни на йоту, она упрямо стоит посередине между «дождем» и «бурей», точно пытаясь предостеречь. Я знаю, что прибор всего-навсего измеряет атмосферное давление, влажность или температуру, а может, все разом. Чистой воды наука, никакой загадки, ничего сверхъестественного. Может, он вообще сломан. Я думаю о Дэвиде, заявившемся ко мне в спальню. Может, я сама сломана. Я беру свой ноутбук. Он тренькает: на сайт загружено новое видео. Что ж, посмотрим. На экране появляется небо. День ясный, и оно синее-синее. Где-то вдалеке виднеются деревья. Светит солнце, но тени длинные, а деревья стоят голые. Дело происходит зимой, и что-то в атмосфере видео наполняет меня уверенностью, что оно снято много лет назад. Ясный, погожий зимний день. Камера поворачивается, и на мониторе возникает трейлер. «Пегас». Я отшатываюсь. В кадр входит девушка, крупным планом видны ее голова и плечи. Она широко улыбается. Дейзи. Изображение четкое, резкое, словно снято не так давно, но это никак невозможно, она мертва. И все равно я будто смотрю на привидение – кажется, я могу потянуться к ней туда, сквозь экран, схватить ее, спасти. Спросить, что случилось, кто ее обидел, почему она спрыгнула со скалы и почему я сбежала. И кто прислал это видео? Кто стоял за камерой? Я не могу тут больше оставаться. На ночном небе ни облачка, морозный воздух неподвижен. Преодолев всего половину Слейт-роуд, я успеваю запыхаться. Кажется, что сгустившийся воздух обволакивает меня плотным коконом. Я словно вернулась в те времена, когда выкуривала по пачке в день. Моя машина стоит там, где я ее оставила, но теперь, рядом с ней, я не знаю, куда ехать. С чего я вообще взяла, что бегство – это выход? Представляю, что сказал бы на это Дэн, и понимаю: он прав. Закончи свой фильм. Я иду дальше, в парк, толкаю тугую калитку. Ледяной гравий на дорожке хрустит под ногами. Впереди зловеще темнеет летняя эстрада, но ветер усилился, и я решаю укрыться там. Подойдя поближе, я вижу, что она не пустует: внутри кто-то сидит, сгорбившись и опустив голову. Я не ухожу. Кажется, мое подсознание каким-то образом вычислило, что она будет здесь, и привело меня сюда. Поднимаюсь по ступенькам и останавливаюсь перед ней. Она курит. На ней застегнутая под самый подбородок теплая куртка, но она все равно дрожит от холода. Я осторожно кашляю. – Кэт? Лишь тогда она замечает меня и поднимает голову: – Что вы тут делаете? Резкий тон не слишком убедителен. Я вижу, что она рада. В глубине души, а может, и сама не отдавая себе в этом отчета. Я – это как минимум компания. – Можно присесть? – У нас свободная страна. Я усаживаюсь рядом с ней, но не вплотную и с минуту или две смотрю на бухту и на открытое море за ней. Наверное, я тоже приходила сюда, когда была чем-то расстроена. Наконец Кэт заговаривает со мной: – Как вы меня нашли?