– И где же она тогда? Кэт стоит намертво. – Я не знаю! – сквозь слезы говорит девушка. – Но точно не здесь. Он тут совершенно ни при чем. – Ты-то откуда знаешь? – Знаю, – не сдается Кэт. – Оставьте его в покое! Он не виноват в том, что случилось с Элли! Рыжий качает головой и рассматривает что-то у себя под ногами, будто пытается принять решение. Когда он поднимает глаза, становится ясно, что теперь, предвкушая драку, он жаждет крови. Он бросает в сторону Кэт что-то неразборчивое, потом вновь поворачивается к двери Дэвида. – Давайте-ка выкурим оттуда этого ублюдка. Кэт кидается на него. Она выше ростом, и хотя он гораздо крепче, на нее работает эффект неожиданности. Ей почти удается сбить его с ног, но после кратковременного замешательства он приходит в себя и отпихивает ее с такой силой, что она, хватая ртом воздух, шлепается в грязь, в жидкую снежную кашу. Моника бросается поднимать ее. – Свинья, – цедит она. Рыжий, пропустив ее слова мимо ушей, идет обратно и вновь налегает на дверь. Тишину пронзает пронзительный вой сирены. Там, внизу, по ту сторону скалистого выступа, на крохотной разворотной площадке, где дорога обрывается в никуда, вспыхивают красно-голубые сполохи. Полицейская машина паркуется. Краем глаза я отмечаю две или три фигуры в форме, мелькает ядовито-желтый светоотражающий жилет. Остаток пути полицейские проделывают пешком, за ними спешат несколько жителей деревни. Когда расстояние между нами сокращается, я различаю среди них Гэвина. Не он ли их созвал? Как он узнал и какую вообще роль во всем этом играет? Он подходит ко мне и останавливается в нерешительности, как будто не очень понимает, что делать дальше. – С тобой все в порядке? Я заверяю его, что все отлично, и мы поворачиваемся к дому. Полицейские, похоже, разделились. Один стучит в дверь, крича что-то в щель почтового ящика, а второй обходит дом с тыла. – Мы ведь позже увидимся? – спрашивает Гэвин, легонько касаясь моей руки. – Угу. – Тут кое-кто собирается прочесывать местность в поисках Элли. – Это хорошо. – Я вскидываю на него глаза. – Мы должны помочь. Он ничего не отвечает. Двое полицейских выводят из дома Дэвида. Рев толпы резко нарастает. Он идет, уставившись себе под ноги, вид у него перепуганный до смерти. Кто-то орет ему в лицо («Педофил!» – слышится мне), и он вздрагивает. Офицер справа взглядом заставляет крикунов умолкнуть. – Придержите-ка языки, ребята, – говорит он, крепче сжимая локоть Дэвида. – И лучше будет, если вы разойдетесь. – Что он сделал? – доносится голос. – Где девчонка? – Ничего, насколько нам известно, – бросает в ответ полицейский, не замедляя шага. – Что ж вы тогда его заломали? Ответа нет, и до меня вдруг доходит, что Дэвид вовсе не арестован, а взят под защиту. Слышатся еще несколько выкриков, и полицейский наконец отвечает: – Послушайте, мы пока не знаем, где находится Элли. Так что лучше будет, если вы все отправитесь ее искать, вместо того чтобы устраивать здесь бучу. По толпе пробегает ропот. Некоторые оглядываются на Блафф-хаус, но Брайан уже скрылся внутри и захлопнул за собой дверь. Моники нигде не видно. – И это все? – осведомляется кто-то из собравшихся. – Больше вы ничего не собираетесь делать? – Люди уже едут, – отвечает полицейский, что стоит слева от Дэвида. – А теперь проваливайте. Я поворачиваюсь к Гэвину: – Давай-ка выбираться отсюда. 33 Мы решаем пройтись пешком. Уже начался отлив. Не успеваем мы добраться до лодочного спуска, как слышим смех, оживленные голоса и звон бутылок. Над океаном, перекрывая шум волн, разносится музыка, монотонное «тынц-тынц-тынц». Чуть поодаль на пляже, у одного из волнорезов, вокруг костра сидят пятеро или шестеро парней, пьют и курят. Судя по всему, по кругу передают косяк. И бутылку водки. – Идем, – говорю я Гэвину. Мы обходим подростков, стараясь держаться подальше от воды, и двигаемся вдоль кустов в тени утеса. – Как ты думаешь, что случилось с Элли? Он сглатывает. – Я не знаю. – История повторяется? Он устремляет взгляд на далекие облака: – Пока не уверен. Может, она просто загулялась и забыла о встрече. В конце концов, прошло не так много времени. Мы останавливаемся. – Ты в самом деле так думаешь? – Нет, – качает он головой. – Наверное, нет. Я размышляю о том, что увидела на втором этаже в пабе. И о том, что сказали мне родители Зои. – Полагаю, девочек насилуют. Впервые за все время с моего возвращения я произношу вслух эти слова. Они не идут у меня с языка. Гэвин скрещивает руки на груди, и я не пойму – то ли потому, что не хочет в это верить, то ли потому, что не хочет признавать, что у него были те же подозрения. – Нет… – Ты знаешь, что Зои была беременна? – перебиваю я. Он весь как-то сдувается. – Кто тебе сказал? – Ее родители. Точнее, мать. Он устремляет взгляд на воду: – Ты ездила к ним? Когда? – Несколько дней назад. Но… – Ты мне не говорила. Он смотрит на меня. Я некоторое время изучаю его лицо. Что это? Гнев? Раздражение? – Нет, не говорила. – Почему? На мою грудь опускается свинцовая тяжесть. Я провинилась, сейчас меня накажут. Я осмелилась раскрыть рот, хотя должна была держать его на замке. Пошло все к черту. Я смотрю на него в упор: – С каких пор я обязана докладывать тебе обо всем, что делаю? Он утыкается в землю. Наверное, я была не права, теперь он развернется и уйдет прочь. Однако, подняв голову, Гэвин пытается выдавить из себя улыбку: – Извини. Просто… я мог бы поехать с тобой. Он замолкает, и мы идем дальше. – Что еще они тебе сказали? Я не горю желанием выкладывать ему подробности, во всяком случае сейчас, поэтому ограничиваюсь уклончивым: – Не слишком много. – От кого она забеременела?