— Ох уж эти современные дети! — сочувственно закивала Эмма Генриховна. — Мне Господь не подарил счастье материнства, но чем больше я наблюдаю за молодежью, тем яснее понимаю — Бог не наказал меня, а поощрил, избавил от душевных переживаний. — Сергея ничего, кроме футбола, не интересовало, — потупилась я, — и вдруг он написал доклад о старинных книгах. Я была поражена. Решила, что мальчик работу из Интернета скачал, юное поколение сейчас разучилось думать самостоятельно, понажимают на кнопки и печатают на принтере кем-то подготовленное задание. — Ох уж эти школьники, — поддакнула Эмма Генриховна, — беда с ними. — Но Сережа рассказал о посещении вашего музея. Сказал, что забрел сюда случайно и обомлел от восторга, потрясающая библиотека и удивительная экскурсовод, которая не поленилась провести одного подростка по залу, — польстила я Эмме Генриховне. — Мальчик захотел стать участником вашего самодеятельного театра, но вы его предупредили, что там собираются исключительно сорокалетние старички! Хозяйка рассмеялась. — Помню его! Длинный, нескладный, не знал куда руки девать, краснел, но слушал меня внимательно. Когда полагал, что я не вижу, трогал статуэтки, стулья, попытался сесть на рекамье, но я ему запретила. Он удивился безмерно, пришлось ему пояснить: «Мебель старинная, подлинная, не новодел. Ни один музей мира не разрешает посетителям сидеть на экспонатах. Неужели ты не знаешь это простое правило?» Паренек ответил: «Нет, я первый раз попал в музей». Представляете? Жить в Москве и не заглянуть в Третьяковку или Пушкинский! Хотя он не виноват, им должны заниматься родители. Перекос у нас случился. Математика, иностранные языки, химия всякая в чести, а культура на задворках. Например, к нам детей не приводят. Эмма Генриховна прижала к груди ладошки. — У нас сайт в Интернете, мы стараемся шагать в ногу со временем, повесили объявление об экскурсиях, поверьте, цена смешная. Ну еще договорились с кое-какими турагентствами, они нас в список достопримечательностей столицы включили, заглядывают группы, но школьников нет. Знаете, куда детей водят? Не поверите! На фабрики, где делают сигареты, и на пивзавод, объясняют это тем, что надо ориентировать подростков на рабочие профессии. Это мне мадам из РОНО[13] заявила, или как там теперь такая структура называется. Я, наивная, приехала туда, привезла наш проспект, говорю: — У нас уникальное собрание, мы можем работать в связке с учителями литературы. Преподаватели, допустим, рассказывают о баснях Крылова, приводят к нам класс, и дети видят его книги, есть подушка с его дивана. Подлинная. Это же очень познавательно. И в ответ услышала про рабочие профессии. Так что, если ваш Сережа впечатлился, я счастлива. Может, хоть один недоросль от экрана отлипнет и за хорошую книгу возьмется. — А сколько стоят занятия в театре? — осведомилась я. — Как туда попасть? Много у вас актеров? Эмма Генриховна поманила меня рукой. — Пройдемте в приемную, все растолкую. Знаете, в чьей квартире вы находитесь? — Полагаю, некогда она принадлежала писателю Владимиру Булгакову, — смиренно ответила я, — и он не родственник Михаила Афанасьевича, просто однофамилец. Лицо Эммы Генриховны расплылось в широкой улыбке. — Очень приятно общаться с интеллигентным человеком. А то экскурсанты часто говорят: «Рукопись „Мастера и Маргариты“ у вас хранится? Можно ее потрогать? Слышали, тем, кто к ней прикоснется, черти богатство приносят». Вот каков наш народ! С сатанятами ради денег дружить готов! Ну кто такие глупости про рукописный текст выдумал! Эмма Генриховна укоризненно качала головой все время, пока мы шли по длинному коридору до небольшой комнатушки, которая, к моему удивлению, оказалась обставлена не старинными диванами-шкафами, а изделиями из пластика и прессованных опилок, которыми сейчас торгуют сетевые магазины мебели. — Устраивайтесь поудобнее, — радушно предложила хозяйка, — я расскажу и про театр, и про Владимира Егоровича. Он не литератор, сам романы не писал, Булгаков был крупным психиатром, светилом науки, а Егор Владимирович продолжает дело отца. Глава 19 Владимир Булгаков был коренным москвичом, известным врачом, книголюбом, гостеприимным хозяином, в хлебосольном доме которого всегда с радостью принимали представителей творческой интеллигенции. Писатели, художники, композиторы, артисты любили Владимира Егоровича за веселый нрав и широкую душу. А вот коллеги-врачи относились к нему с некоторой настороженностью: психиатр иногда высказывался довольно резко в отношении больных людей. Один раз на научной конференции Владимир Евгеньевич заспорил с оппонентами и в пылу дискуссии заявил: — Детей, которые появились на свет больными, надо умерщвлять! Поднялся дикий шум. Булгаков понял, что перегнул палку, и попытался объясниться: — Вы меня неправильно поняли. Я имел в виду тех несчастных, у которых неизлечимая патология, они живут пару месяцев в страданиях и гибнут. Неужели педиатр не в курсе, что новорожденный скончается через считаные недели? Зачем мучить и его и родителей? Врач должен сделать смертельную инъекцию ребенку и сказать матери, что плод погиб в родах. Но, как вы понимаете, лучше от этого уточнения ему не стало. Как раз в то время проходили выборы в академию, и большинство ученых было уверено, что Булгаков не наберет и одного голоса, но он получил заветное звание академика почти единогласно, и в кулуарах зашептались, что радикальная позиция психиатра совпадает с линией партии. Вообще, Булгаков не раз выступал с эпатажными заявлениями. Он говорил, что психиатрическим больным нужно законодательно запретить иметь детей, лучше всего подвергнуть их стерилизации, считал депрессию простой ленью и утверждал, что все преступники, начиная с девочки-малолетки, укравшей в магазине конфету, и кончая серийным маньяком, — сумасшедшие. И что самое интересное: коллеги возмущались, а Владимир Егорович обрастал регалиями, занимал руководящие посты и, похоже, был особой, приближенной к императору. Каких только сплетен не ходило о психиатре. Масла в огонь подлило самоубийство его жены. Она выбросилась из окна трехэтажной дачи. Через день был опубликован отчет медэксперта, в котором говорилось, что Наталья Николаевна случайно упала с подоконника, когда мыла окна. Но досужие языки замололи еще сильнее. Как же! Жена академика сама решила протереть газетой стекла! Вот увидите, не пройдет и полгода, как Булгаков женится на юной аспиранточке, своей любовнице, он снова выплыл сухим из воды. Но вопреки ожиданиям профессор остался холостым. Он сам, без нянек и домработниц, воспитывал сына Егора, чем опять вызвал лавину сплетен. Ну очень странно — иметь кучу денег и не приставить к мальчику бонну! Егор ходил за отцом, как нитка за иголкой, спал у него в кабинете, если тот задерживался в клинике, где был главврачом, сидел тихо в своей комнате во время посещений платных клиентов. Да, да, не удивляйтесь, в советские годы многие врачи имели частную практику, Булгаков не был исключением. Кстати, вот вам еще одно эпатажное для коммунистической эпохи декларативное заявление Булгакова. Он частенько говорил: — Доктор должен получать от больного деньги, чем больше, тем лучше. Бесплатность медуслуг плодит лентяев, которые носятся по специалистам, выискивая себе диагноз от скуки и нежелания работать. В носу засвербело? Пойду-ка к отоларингологу, отниму у него кучу времени, создам очередь в коридоре. Случайно чихнул? Это повод посетить терапевта, сделать рентген легких, сдать анализы. А вот если этим людям придется за все заплатить кровные рубли, мы сразу избавимся от симулянтов и ипохондриков, сможем больше времени уделить тем, кто реально нуждается в помощи. Бесплатная медицина убивает по-настоящему больного и балует дурака. Стоит ли удивляться, что после окончания школы Егор пошел по стопам отца? Вот только он не захотел учиться на психиатра. Парень выбрал редкую в те годы профессию, решил стать психологом. Всю свою сознательную жизнь Владимир Егорович собирал книги. Интересовался он и предметами искусства, старинной мебелью, интерьерными штучками. Огромная восьмикомнатная квартира психиатра походила на музей, но книги там были главными экспонатами. После своей смерти Владимир завещал часть апартаментов под общедоступный музей книги. Егор выполнил волю отца. Сейчас в трех комнатах представлены наиболее ценные экспонаты, а большая гостиная, где ранее старший Булгаков устраивал пышные вечеринки, превратилась в театральный зал. Егор, кстати, доктор наук, профессор, активно практикующий психотерапевт, использует метод театрокоррекции. Эмма Генриховна на секунду прервалась. — Знаете, что это такое? — Боюсь, что нет, — честно ответила я. Дама сказала: — Я не профессионал, а всего лишь экскурсовод на окладе. Кстати, все расходы по содержанию экспозиции несет на своих плечах Егор Владимирович. Музей не государственный, частный. Так вот, о методе театровосстановления личности: Егор дает человеку роль в спектакле и таким образом его вылечивает. Ну, допустим, кто-то жалуется на аэрофобию, боится сесть в самолет. Тогда ему достанется роль летчика, или вообще разыграют пьесу-катастрофу, где лайнер терпит крушение. — Групповая терапия, — пробормотала я, — подразумевает полнейшую откровенность между теми, кто принимает в ней участие, у них нет секретов друг от друга. Эмма Генриховна чуть склонила голову. — Браво. Вы все же владеете кое-какими знаниями по предмету. — Понимаете, я очень одинока, — вздохнула я, — нечем заняться в свободное время, забиваю жизнь работой-работой-работой. Мне очень тяжело, но это же не фобия! И не мания! Я просто не умею отдыхать. — Трудоголизм — одна из серьезнейших проблем, — с умным видом заявила Эмма Генриховна. — Вам повезло, Егор Владимирович сейчас набирает новую группу. Вполне возможно, что он напишет роль и для вас. — Напишет? — повторила я. — Сам? Хозяйка выпрямилась. — Ну да, в зависимости от вашей проблемы. Егор очень талантлив, он такие пьесы создает! Лучше многих драматургов. Я робко подняла руку: — Можно спросить? — Ну конечно, душенька, — милостиво разрешила хозяйка кабинета, — если моих скудных знаний хватит, я отвечу. — Предположим, я краду всякую мелочь и хочу избавиться от пагубной привычки. Егор Владимирович напишет роль, я ее сыграю и избавлюсь от этой наклонности? — Именно так, — подтвердила Эмма Генриховна. — Но сначала вам придется пообщаться с остальными членами коллектива и предельно честно рассказать о себе все. Хотя я очень грубо объясняю. — Страшно как-то, — поежилась я, — выкладывать посторонним людям собственные секреты не хочется. Вдруг они воспользуются моей откровенностью, начнут меня шантажировать. — Таков метод, — пожала плечами дама. — Если вы реально мечтаете излечиться, согласитесь на любую терапию. — Егор Владимирович дорого берет? — продолжала я пытать Эмму Генриховну. Дама понизила голос: — Вот на сей вопрос не отвечу, бухгалтерия не в моей компетенции. Лишь намекну: психотерапия не дешевое удовольствие. Извините за бестактность, но вы не похожи на человека с материальными проблемами. — Я вполне прилично зарабатываю, — кивнула я, — и понимаю: сама судьба привела меня к вам, дает шанс изменить жизнь. — Ничего не бывает случайным! — менторски провозгласила собеседница. — Во всем есть свой смысл. Например, вы споткнулись, упали, разорвали чулок, вынуждены были вернуться домой переодеться, кипели от злости, опоздали на работу. И очень хорошо! Я решила подыграть Эмме Генриховне, которая за годы работы при Булгакове тоже стала считать себя душеведом. — Ерунда! Не вижу ни малейшего повода для радости в дурацком происшествии. Дама снисходительно улыбнулась. — Потому что вы не способны увидеть ситуацию со всех сторон. Но вечером включите телевизор, а там в новостях расскажут о взрыве в метро. И тут вы сообразите: не упади вы утром, не вернись домой приводить себя в порядок, лежать бы вам сейчас в морге, потому что вы спешили как раз на тот поезд, в котором взорвалась бомба. Надо научиться видеть знаки судьбы. Сережа в музей не зря попал, некто рассчитал, что мальчик расскажет вам об экспозиции, вы приедете полюбоваться на библиотеку, узнаете о театротерапии, пройдете курс лечения и избавитесь от трудоголизма. Вот вам вся цепочка. — Боюсь, — снова поежилась я. — Право, смешно, — снисходительно улыбнулась Эмма. — Поверьте, это совсем не больно, ни уколов, ни операций Егор не делает, даже таблеток не выписывает. Я потупилась. — Меня пугает откровенность, на которую придется пойти. Предположим, я расскажу вслух о своих проблемах, а кто-нибудь начнет меня шантажировать. Наверное, Булгаков делает записи? — Да, исключительно для себя, они недоступны другим людям, и я ни разу не слышала, чтобы у него возникли неприятности из-за несоблюдения врачебной тайны, — успокоила меня дама. Дверь в комнатушку распахнулась, вошел стройный седой мужчина. — Не следует швыряться камнями, если живешь в стеклянном доме, — не поздоровавшись, сказал он, — у каждого в группе своя проблема. Просто скучающих или празднолюбопытствующих у нас нет, я беру лишь тех, кто реально нуждается в помощи. Предположим, вы рассказываете, что убили мужа. А ваш сосед признается, что убил жену. Ну и кто кого будет шантажировать? Обоюдоострая ситуация получается.