— Вот я сейчас милицию позову, — взвизгнула бабенка. — Там и будете объясняться. — Отвали, — рявкнула Соня, — проваливай, пока жива. — Мы маму ждем, — решила смягчить грубость подруги Катя, — она в гости пошла в этот дом. — Ах, вы из этих, из сектантов, — неожиданно протянула тетка. — Из кого? — испугалась Катя. Собачница хмыкнула: — На первом этаже они собираются, все на голову больные, какие-то сборища устраивают. Надо бы хозяина оттуда вытурить, да нельзя, потому что там музей оформлен! Жильцы его побаиваются, он умеет мозги запудривать и, говорят, вовсе не сектант, а врач, но я сюда в августе въехала, глаз у меня свежий. Наметан он у меня на таких уродов. У моей подруги дочь тоже так на собрания бегала, а потом главарь заставил ее квартиру-машину продать и ему деньги вручить. Я подобных «гуру» за километр вычисляю. Старых жильцов колдун запугал, а я новенькая, понимаю, кто он! Буду бороться! Вы, девочки, если родители с ума сошли и на собраниях башкой об пол бьются, жалуйтесь в отдел опеки. Иначе и жилплощади лишитесь и денег, из школы вас заберут, замуж за главного сектанта отдадут. Вот так. Подхватив псинку, тетка ушла, Катя и Соня, здорово напуганные, поехали домой. — Секта намного хуже нового отца, — справедливо решила Софья. — Нам в том дворе лучше больше не показываться. Эта баба приставучая. Зашлем туда Серегу. Воронин помчался к дому днем, вошел в подъезд и обнаружил на двери загадочной квартиры латунную табличку «Музей книги. Вход свободный». Сережа решил рискнуть. Толкнул незапертую дверь, увидел длинный коридор, доску с объявлениями и стал их изучать. Все они посвящались литературе. Одни люди хотели продать издания, другие их приобрести. Потом появилась женщина и с улыбкой поинтересовалась: — Кого-то ищешь? Сергей не растерялся и задал вопрос: — Здесь можно продать макулатуру? От бабушки куча брошюр про здоровье осталась. — Нет, милый, ты пришел в музей редкой книги, он создан на основе частной коллекции профессора Булгакова, — ответила женщина. — Владимир Егорович всю жизнь охотился за ценными экземплярами и завещал после своей кончины сделать свое собрание общедоступным. Хочешь посмотреть? Сергей обрадовался возможности заглянуть в глубь помещения: — Давайте. Дама взглянула на часы. — Вообще-то мы сюда пускаем группами, по предварительной договоренности, но к нам крайне редко заглядывают школьники, ради тебя я сделаю исключение. Пошли. Экспозиция начинается с мемориального кабинета Владимира Егоровича. — У меня денег нет, — на всякий случай предупредил мальчик. — Мы работаем бесплатно, такова была воля профессора Булгакова, — торжественно провозгласила женщина и распахнула белые двери. Полчаса Сережа рассматривал застекленные шкафы, где теснились тома, и слушал рассказ про мебель. Тетку, которая назвалась Эммой Генриховной, было невозможно остановить, она сыпала словами без пауз. — Письменный стол восемнадцатого века сделан из дуба, украшен медальонами и является точной копией того, за которым работал Эмиль Золя. Чернильница из бронзы приобретена на аукционе, ранее она находилась в кабинете Диккенса, а маленькая фигурка овечки некогда украшала камин в комнате Эмилии Бронте. Сергею оставалось лишь моргать. Имена, перечисленные женщиной, были незнакомы мальчику, и вообще он не понимал, почему надо восхищаться потрепанными книгами, когда можно пойти и купить новые? Это же противно — листать грязные страницы и держать в руках засаленный переплет! Но музейная курица явно считала иначе. Она чуть не рыдала от восторга, тыча указкой в полки. А когда Сережа устал и решил присесть на непрезентабельную табуреточку с бархатным, сильно потертым сиденьем, Эмма Генриховна громко заорала: — Не сметь! Это подлинная мебель из дома Чехова! Сережа чуть не упал от вопля и решил поскорей смыться. Он подождал, пока баба отвернется к здоровенной этажерке, набитой фарфоровыми фигурками, и толкнул одну из дверей комнаты. Мальчик рассчитывал очутиться в коридоре, но вместо него увидел квадратный зал, метров сорока, не меньше, одна часть его была оборудована под сцену, во второй стояли стулья. — Там нет ничего интересного, — заявила женщина, — у нас работает клуб книголюбов, мы ставим спектакли. — Театр! — догадался Сергей. — Самодеятельный коллектив, — кивнула дама. — Всех берете? — спросил мальчик. Женщина мягко улыбнулась: — В принципе да. Но тебе с нами будет скучно, самой молодой актрисе почти сорок. Здесь собираются… — Старички, — ляпнул Воронин. — Мы себя считаем молодыми, — засмеялась дама, — но, боюсь, ты прав. Глава 17 Когда Катя и Соня узнали про театр, они слегка успокоились. В Интернете они нашли сайт Музея. Там висело объявление, приглашающее желающих принять участие в театральных спектаклях. — Никакой секты нет! — запрыгала Катя. — Песни они поют и стихи читают на репетициях. Тетка с собакой психованная, ей везде сектанты мерещатся, крыша у дуры поехала. — И замуж тетя Ира не собирается, — добавила Соня. — Твоя мама никому любовных писем не пишет, она роли переписывает, так лучше текст запоминается. — Почему она мне не рассказала? — запоздало удивилась Катя. — Стесняется, — предположила Соня. — Или ей стыдно, — высказал свое мнение Сережа. — Ничего плохого в театре нет! — возразила Катя. Соня произнесла традиционную фразу: — Родители странные. Может, тетя Ира думает, ты над ней хохотать примешься, дразниться или обидишься, что она не с тобой свободное время проводит. — Надо ей сказать, что я не против, — засуетилась Катя. — Наоборот, хорошо, если она друзей нашла, а то постоянно одна. — Лучше молчи, — посоветовала Соня, — не фига лезть без спроса в чужую жизнь. Катя согласилась с Софьей и перестала рыться у матери в телефоне. А Ира к середине ноября опять стала сидеть дома в свободные от работы дни. Похоже, она разочаровалась в самодеятельности или там не оценили ее талант. — И почему вы решили, что Кате звонят из театра? — не поняла я. Соня ответила: — Ее так позвали! Уржаться можно. Голос, будто сериал рекламирует! По телеку мужчина так говорит в анонсе: «Скоро на нашем канале покажут лучший фильм десятилетия, правда о том, чего никто не знает». — Во времена моего детства говорили: «Голос Левитана», — улыбнулась я. — Он был художник, не артист, — снисходительно поправила меня Соня. — Юрий Левитан, — уточнила я, — диктор, который во время Великой Отечественной войны читал все сводки Совинформбюро, и он же сообщил о капитуляции фашистской Германии. — Разве тогда уже был телек? — заморгал Сережа. — Юрий Левитан работал на радио, — пояснила я. — В вашей гимназии историю преподают? Ладно, вернемся к звонку. Так что сказал красивый мужской голос? — «Соизвольте пригласить к телефонному аппарату Екатерину Соловьеву», — продекламировала Соня. — Нормальный человек разве так скажет? Вот я и решила: из того театра звонили! — Больше идиотов нет! — подхватил Сережа. — У Сонькиного телефона звук мощный, можно громкую связь не включать, я тоже услышал. Прикольно. Катюша в инглиш-кабинет рванула, а Соня сказала: — Что случилось? Никогда Катьке мама не звонила! Ну я и говорю: — Это не мать. Небось из секты какой-то дурак прорезался. А Соня в ответ: — Кроме матери, Катюха никому номер не давала! Мой телефон не общий. И за фигом секте Катю искать? — Мы между собой театр сектой зовем, для прикола. Иногда Катьку подкалываем, ну, типа, дочь сектантки. Это хохма, — сказал Сергей. — Затем Катя вышла и про больницу рассказала, — перебила парнишку Соня, — и все. Теперь у нее телефон выключен. Сев в машину, я первым делом позвонила Николаю Рябцеву, подчиненному Дегтярева, и спросила: