Глава 1. К генералу Вейсману Четырнадцатого мая, ранним утром, после трёхдневного отдыха возле лагеря Астраханского пехотного полка, отдельная особая рота егерей строилась в походный порядок головой на восток. В её строю было ровно сто двадцать человек. Двоих погибших в поиске на Туртукай похоронили на кладбище монастыря Негоешти. Двое рядовых и капрал седьмого десятка Терентий получили серьёзные ранения и не могли следовать за своими товарищами. Полковой лекарь астраханцев, получивший от Алексея по рублю за каждого раненого, уверял, что сделает всё, чтобы поднять его егерей как можно быстрее, ну и, конечно же, чтобы положить в карман в итоге ещё по одному рублю премиальными. И видя в его глазах огонёк интереса, Лёшка этому верил. — Молодцы егеря, хорошо сражались! И командиры у них лихие, за спины своих солдат не прятались. Всё знаю, и в рапорте командующему я про вас прописал! — так же энергично, как и ранее, выражал свои мысли Суворов. Сам же он скакал по шатру, как большой воробей, с этим, привычным для него, светлым хохолком на голове. Раненая нога, похоже, весьма донимала Александра Васильевича, но он ничего не мог с собой поделать — ему нужно было двигаться! Перед ним навытяжку стояло всё высшее командование егерской роты: поручик, два прапорщика и сержант с перевязанной головой. Ребята во все глаза смотрели на такого необычного генерала. А вот Алексей вроде бы уже даже и начал к этому привыкать. Хотя, ёлки ж палки, как вообще можно было привыкнуть к Суворову?! — Оставил бы я вас при себе, господа, верю и знаю, что не усидим мы тут в покое на бережку. Скучно нам, будем и дальше турок бить! Но, увы, пообещал я вас к генералу Вейсману отпустить. Вот ваш командир про то знает, — и Александр Васильевич кивнул на Егорова. — Благодарю вас за службу, господа офицеры! — Служим России и матушке императрице! — рявкнули слаженно егеря в том отзыве, который уже у них был принят в роте. — Молодцы! — улыбнулся Суворов. — Не видел бы я вас сам в деле — подумал бы: болванчики, паркетные солдаты! Можете быть свободными, господа, не смею больше вас задерживать, а вас, поручик, я попрошу остаться, — и продолжил, когда все уже вышли из шатра: — Вам два пакета, Егоров. Один из них — для барона фон Оффенберга, он вместе со штабом армии вскоре должен будет на том берегу оказаться, в этом пакете те сведенья, которые мы получили от допрошенных после поиска пленных. Не зря всё же мы под Туртукай сходили! Помимо того что его большой гарнизон разбили, так ещё и на себя часть сил турок от всех других направлений перетянуть смогли. Тысяч десять их сейчас на том берегу стоит, а это значит, что против наших переправляющихся войск их там сейчас нет. Плохо ли это? — и сам же ответил на свой вопрос: — Очень хорошо! Второй пакет — уже для барона Вейсмана. Дружен я с ним, хороший он солдат и товарищ хороший. Всем бы такими же, как он, немцам быть, с нашей широкой русской душой. Видно, оттого-то и зовут его в войсках на наш простой русский лад — Отто Ивановичем. Пойдёте при нём, поручик, — скучно вам точно не будет, уверен! Ну, счастливо, Алексей! Бог к смелым милостив, верю, что мы ещё увидимся! Попрощался Алексей и с Григорием Троекуровым. Капитан проходил лечение в своём шатре походного лагеря. Рана оказалась неопасной, кости и сухожилия повреждены не были, но всё осложняла большая потеря крови. Земляк лежал на походной кровати без сил. — А я ведь перед направлением сюда, в Дунайскую армию из Польши, на недельку в поместье закатывал, — рассказывал он тихим голосом Лёшке. — Повидал там родителей и сестрицу. Не о тебе ли это она беспокоилась, когда спрашивала, не опасно ли это в егерях служить, а, Алексей? Да и маменька мне говорила, что какой-то ухажер местный у Машки появился, и она теперь его с войны ждёт. Егоров покраснел и, пожав молча плечами, уставился в пол. — Ну, вот так я и думал, — тихо засмеялся Григорий. — Бог даст — мы ещё и сродственниками станем! — Да куда нам, — вздохнул Алексей. — Вы-то князья, а мы из служивого мелкопоместного дворянства. — Да ладно тебе чушь городить-то, — усмехнулся капитан. — Князья-то мы не по главной императорской ветке, а с дальних Рюриковичей, от пращура Троекура. Понятно, что сословность — это дело серьёзное, но сам же вот видел, какие у нас в семье там порядки либеральные. Не журись, Лёха, с войны вернёмся, если любовь не угаснет, замолвлю своё слово перед батюшкой, а особенно перед матушкой. Говори, любишь Машку? — Григорий, ну хватит уже, а?! — вспыхнул Алексей, сам уже не понимая свои чувства. — Любишь! — улыбнулся капитан. — Да и жоних-то ты вон ведь какой весь справный, девятнадцать годков всего, а уже вон поручик, да и отзывы о себе отменные имеешь. Я узнавал, не просто так сейчас говорю. А мне вот двадцать пять, а я в капитанах и в первом же бою с турками чуть было жизни не лишился. Ладно хоть ты рядом оказался. Эх, Лёшка! Войне всё равно скоро конец. Не в этом году, так в следующем, всё равно мы турку добьём, а после такой виктории, помяни моё слово, императрица щедрой рукой чины и награды офицерам раздаст. Быть мне в первом своём штаб-офицерском чине секунд-майора, а тебе — капитан-поручиком! — До победы ещё дожить нужно, Григорий, — не по-юношески жёстко выговорил Лёшка. И глядя на его лицо, Григорий сменил тему. * * * — Передовой дозор! Дистанция от роты — двести шагов! Боковые идут в ста шагах! Заслон — в ста пятидесяти! Общая команда для всех — скорым шагом марш! Егеря пошли на восток. Там в двух днях пути ниже по течению Дуная, за Силистрией, возле местечка Гуробалы, скапливались русские войска, для того чтобы начать переправу на правый турецкий берег. Пятнадцатого мая, вечером, рота прибыла к лагерю русских войск, и Алексей предстал перед бароном фон Оффенбергом. — …Ваше высокоблагородие, вам пакет от генерал-майора! — после традиционного доклада полковнику протянул он ему послание от Суворова. — Про ваш поиск я уже знаю, — кивнул тот, взламывая сургуч. — В рапорте на имя командующему Александр Васильевич ходатайствует о вашем производстве и о производстве ваших офицеров в следующий чин, ссылаясь на высокую доблесть и на грамотные действия ваши при взятии крепости Туртукай, — и он с иронией взглянул на Егорова. — Взятии той крепости, Егоров, которую генералу и в помине брать не приказывали. Ему командующий военным судом теперь за его самоуправство грозит, а он, видишь ли, чины для отличившихся выспрашивает. Узнаю Суворова, в этом он весь! Мы пока это представление придержим у себя до лучших времён, правда ведь, Алексей? Поверь мне, не стоит дразнить высокое начальство! Ты ведь уже слышал хорошую поговорку у наших малороссов: когда паны дерутся, у холопов чубы трещат? — Так точно, Ваше высокоблагородие, успеется ещё с чинами. У меня начальство заботливое, чай, никогда своих подчинённых не забудет и без милости не оставит? — и поручик с самым нахальным видом уставился на полковника. — Хм, — барон иронично хмыкнул и углубился в чтение письма. — Так, так, так, вот и здесь есть упоминание про корпус капыкулу, который должен подойти к Дунаю от Эдирне. Знаешь про капыкулу, Алексей? Егоров пожал плечами. Конечно, он слышал про элиту вооружённых сил Османской империи, но если начальство хочет его просветить, то отчего же нет, можно его и послушать. На то оно и начальство, чтобы умничать перед своим подчинённым. — Капыкулу набирают из детей и юношей, поступивших в распоряжение османских властей в результате взимания с христианского населения Балкан «живого налога», так называемого девширме. Малыши, будущие «государевы рабы», сразу же подвергаются насильственному «отуречиванию» и исламизации. Всякая их связь с Родиной и с родными семьями пресекается с этого момента навсегда. Мальчишек для начала отправляют в турецкие сельские семьи Малой Азии, в основном в провинции Антальи, и используют там во всех сельскохозяйственных работах. Особые чиновники внимательно при этом наблюдают за поведением, характером, наличием способностей, ну и складом ума у этих «государевых рабов». Лет через семь из них отбирают кандидатов для службы при дворе, в войске или же в султанских мастерских. Вообще, как показывает практика, капыкулу являются самыми стойкими и храбрыми воинами, превосходя по своим боевым качествам практически все воинские силы османов. Часть их — это янычары, элитная пехота, с которой вам, Егоров, уже приходилось сталкиваться в бою. Капыкулу часто становились особо приближёнными султана и даже поднимались до самых высоких постов в государстве. Вообще, использование капыкулу на государственной службе — это такой мудрый приём высшей власти османов. Он скрепляет, словно бы цементом, всю автократию Турции и позволяет султану эффективно противостоять вольностям и сепаратизму всех многочисленных провинциальных правителей. Но это если уж слишком глубоко смотреть, а на нашем войсковом уровне, как я уже сказал, это самые дисциплинированные и сильные духом, да и вооружением, турецкие воины. Войсковые корпуса капыкулу состоят из пехоты — янычар, конницы — сипахов и артиллерии — топчу. Ну, про всякие там вспомогательные и обслуживающие подразделения я уже не говорю. В командовании корпуса, как нам стало известно, состоит Нуман-паша, очень решительный и искусный полководец. Вот с ним-то и с его воинами нам где-то и придётся вскоре встретиться. Знать бы вот только, где и когда, — покачал головой полковник и махнул рукой. — Ладно, далеко мы в этих рассуждениях зашли. А давай-ка, Алексей, ближе лучше к тебе и к твоей роте? Что сказать, противоположный, правый, турецкий берег сейчас основательно насыщен их войсками. Османы подтянули и ещё, думаю, подтянут сюда множество пехоты и кавалерии. Вам теперь так резвиться, как пару лет назад в Сербии, уж точно не получится. У турок сюда не только степняки, но ещё и войска с лесных Балкан и даже с дальнего Кавказа подтянуты. Так что о долгих рейдах вам пока придётся забыть. Где-нибудь вас обязательно заметят, а потом затравят всей массой. Разведка теперь будет вестись лёгкой конницей, для этого у нас в войсках есть гусары и казаки. Ну а ты, чтобы не скучать, переходишь под начало к генерал-майору Вейсману, вон и Суворов в письме про это же прописал. Хороший он начальник, опытный и решительный, да и командующий ему серьёзные дела доверяет. Думаю, что уж у него-то вы точно там не соскучитесь! Будете прикрывать стрелковыми порядками его войска, ну и по возможности вести свою особую тайную войну, как вы это можете, но повторяюсь — с недалёкой разведкой. Как только какие-нибудь интересные сведенья будут попадаться, вы их тут же передавайте мне вестовыми лично. Про это Отто Ивановичу я отдельно пропишу, чтобы он вам какую-никакую, а всё же свободу давал. Ну, всё, Алексей, удачи вам! Надеюсь, что этот год нам принесёт победу в этой затянувшейся войне! * * * Всезнающий Митенька подсказал Лёшке, что буквально через неделю запланирована переправа всей армии на правый берег Дуная, и первой её начнёт дивизия генерала Вейсмана. Так что у егерей была неделя для передышки. Поэтому размещалась рота со всем возможным полевым комфортом. Стоянку выбрали чуть в стороне от главных сил, на самой опушке буковой рощи. Рядом протекал ручей, с дровами проблем не было, а вокруг всё уже было покрыто свежей зеленью, и было спокойно. Шум многотысячного лагеря здесь был хорошо приглушен, а высокое начальство не докучало. По периметру оградились рогатками и даже выставили подобие забора из верхушек срубленных деревьев. Караулы и скрытые секреты были выставлены, как и положено, сразу же. Внутри лагеря натянули пологи под палатки и выложили из больших камней костровища с простейшими очагами. Нужно было немедленно решать проблему с провиантом, те запасы, которые были у каждого в походных мешках, уже подошли к концу, и для их пополнения требовалось вставать на учёт к главному провиантмейстеру. Алексею же требовалось идти на представление к командиру дивизии. С собой он решил взять и своего главного интенданта Ёлкина Потапа, которому и предстояло решать все вопросы по снабжению роты в предстоящем походе. Командующий дивизией, генерал-майор Отто Адольф Вейсман фон Вейсенштейн, или, как все его называли, Отто Иванович, занимал со своим штабом три больших шатра в южной части огромного русского лагеря. Доложившись молодому прапорщику-адъютанту, Егоров встал рядышком с караулом и был невольным свидетелем разноса, устроенного командиром дивизии своему главному интенданту. — Почему раньше не доложили, что у вас пороху в тройном запасе нет?! Где новые мундиры под рекрутов?! К нам их пять сотен недавно пригнали, вы сами-то хоть видели, в какой они рванине сюда пришли? Где приварок мясной для солдат?! Солонина ещё с прошлого года, под южным солнцем она уже прогоркла давно, вон, проверьте, все бочки червей полны! На одних сухарях прикажете батальоны за сотни вёрст вести?! А меня не волнует, что у всех вот точно так же! Мне нужно, чтобы в моей дивизии порядок был! Даю вам три дня сроку, Владимир Иванович, чтобы вы все эти вопросы поправили, в противном же случае пеняйте на себя! По питанию: я сегодня же во время ужина пройдусь по лагерю и вас с собой захвачу, будем вместе в солдатских артелях пробу снимать! — Ох и крут их превосходительство нонче, ох как крут! — смахивая пот с багрового лба, жаловался, выскочив из-за полога, всем ожидающим аудиенции начальник тыловой службы дивизии и, покачивая головой, посеменил вглубь лагеря. Следующим зашёл высокий подполковник с большими чёрными усищами. Пробыл он у генерала недолго, от силы где-то минут десять. — Илья Александрович это, старший по артиллерии, — пояснил Алексею адъютант. — Генерал сего подполковника весьма жалует. У него всегда всё в артиллерийском хозяйстве в порядке, ни разу ещё за этот год, что я тут при их превосходительстве состою, не изволили они на него гневаться. Из шатра слышались звуки делового спокойного разговора, и вскоре усач вышел из шатра. — Петька, кто там ещё у тебя, пусть сюда заходит! — послышалось из-за полога, и адъютант кивнул Егорову. — Просят! Вы уж там осторожнее, нервничают они сегодня. Одного секунд-майора — так и вообще под арест, на гауптвахту приказали поместить, за небрежение и за беспорядок в его батальоне. — Спасибо, Пётр! Авось пронесёт! Тьфу-тьфу-тьфу, — Лёшка сплюнул через левое плечо и, откинув занавесь, шагнул вовнутрь шатра. Перед ним предстал худощавый человек среднего роста, с выпуклым лбом и волевой нижней челюстью. Его глаза горели живой, кипучей энергией и глядели иронично на вошедшего. Было в нем что-то суворовское, то ли эта бьющая через край энергия, то ли налёт лёгкой эпатажности и быстрое, отрывистое изложение своих мыслей. Ясно одно — что человек этот неординарный, решительный и уверенный, готовый преодолеть любые трудности и увлечь за собой людей. Этого генерала в войсках называли Русским Ахиллом или лучшей шпагой Румянцева. И совсем не зря! Такие прозвища в армии просто так никогда не даются, и Отто Иванович заслужил их за умение действовать в боях быстро, продуманно и бесстрашно, уничтожая своего противника резкими, хлёсткими, решительными ударами, придерживаясь строго атакующей тактики. Сам он был потомком ливонских рыцарей и лучшим из всех остзейских баронов на русской службе. Начал он её с нижних чинов, пробыв в них около пяти лет, а затем прошёл все ступеньки офицерской служебной лестницы. Первое боевое испытание Вейсман получил в войне с Пруссией. В ожесточённой битве при Гросс-Егерсдорфе был он дважды ранен, но не покинул строя. При Цорндорфе барон снова в гуще сражения и получает серьёзное ранение, едва не погибнув. Он всё время на острие атаки, а отчаянная личная храбрость станет его отличительной чертой на всю жизнь. Семилетнюю войну барон заканчивает в чине полковника, приобретя бесценный опыт в боях против самой сильной армии мира того времени. Затем будет война в Польше с конфедератами и, наконец, с Османской империей. Именно здесь-то и раскрылся полностью его полководческий талант. В боях за Хотин, при Рябой Могиле и Ларге его бригада отличилась храбрыми стремительными штыковыми атаками, в которых русские неизменно опрокидывали превосходящих их числом турок. Бригадира ждут награды от императрицы — Георгий III степени и чин генерал-майора. Поход первой дунайской армии Румянцева продолжается, и она разбивает стопятидесятитысячную армию великого визиря при Кагуле. Здесь Вейсман снова в авангарде, а его бригада теснит противника с той энергией и поспешностью, которые и требовал от своих войск командующий. Его заслуги в атаке и в преследовании турок оказались решающими, и генерал-майора Вейсмана представляют к ордену Святого Александра Невского. Известность Отто Ивановича в войсках растёт. И вот приходит время быстрых поисков — нападений на подразделения турок и на их укрепления с целью истребления живой силы противника. Осенью 1770 года он с небольшим отрядом занимает крепость Исакчи. Через полгода овладевает Журжой — крепостью с большим и сильным гарнизоном. Ещё через месяц, в июне 1771 года, Вейсман с восемью сотнями своих солдат берёт в первый раз крепость Тульчу с её пятитысячным гарнизоном и сильной артиллерией! В этом поиске его артиллеристы идут в поход без пушек. — Возьмёте их у турок, — говорит им генерал. Именно так всё и случилось! Русский отряд с трофеями уходит на свой берег, а неприятель восстанавливает разрушенную крепость. Через три месяца войска Вейсмана повторно занимают Тульчу, рассеивая по окрестностям тех, кого не удалось уничтожить в крепости. Героя ждёт новая награда — Георгий II степени, а сам он становится грозой турок, и это даёт ему важнейшее психологическое преимущество. В октябре Вейсман в третий раз занимает Тульчу! Турецкий гарнизон в панике бежит к Бабадагу. Казалось бы, стой, наслаждайся победой, собирай все трофеи и спокойно переплывай на свою сторону. Но нет, это же Вейсман! Дав своим войскам трёхчасовой отдых, генерал преследует отступавших турок, истребляя их до бабадагских лагерей, где стоит с войсками великий визирь. Русские идут всю ночь, турки от них такого не ожидают, и в их стане при появлении войск этого страшного русского генерала царит настоящая паника. Из двадцати тысяч воинов задержать их в укреплениях остаются только лишь восемь тысяч, остальные, услышав, что приближается сам Вейсман, предпочли скрыться в глубине своей территории. Но восемь тысяч, да ещё при ста орудиях, это тоже очень много, и пушки турок начинают бить по стремительно развернувшимся для штыкового удара русским колоннам. Им отвечают полевые пушки Вейсмана, да так эффективно, что вскоре османские орудия смолкают, и тут уже начинается массовое бегство всех остальных восьми тысяч «смельчаков». Пехота русских вымотана ночным маршем по осеннему бездорожью, она добивает небольшие очаги сопротивления и валится на занятых укреплениях в полном своём изнеможении. Преследование противника ведёт часть русской кавалерии, а другая её часть во главе с полковником Кличко занимает город Бабадаг. Полная победа! И опять Вейсман не останавливается на достигнутом: он ведёт свой отряд к Исакче, выбивает из неё турок и снова возвращается к Тульче! Дураков больше нет! Османы покидают её ещё до подхода русских. Войска генерала вымотаны до предела, сил преследовать неприятеля у них уже нет, а сам он, наверное, с грустью и с сожалением всматривался в последнего скрывающегося вдали турка. И только после хорошего отдыха отдаёт приказ о переправе на свой берег. Помимо многочисленных трофеев, пушек, провианта и военного имущества, на левый берег вывозится более шестнадцати тысяч местных жителей, пожелавших уйти от османов. Переправа такого огромного количества грузов и массы людей занимает много времени, но ни один из отрядов османов за весь этот период не подошёл к этому месту ближе, чем на десяток вёрст! Самое интересное, что в этом походе полководец потерял убитыми только двадцать воинов! Двадцать! Кому же теперь, как не Вейсману, со своей закалённой в боях дивизией стоять на острие удара переправляющейся за Дунай русской армии? И вот под началом такого полководца предстояло теперь служить Алексею со своими егерями. К сожалению, в далёком двадцать первом веке его имя было практически забыто из-за ранней трагической гибели в бою. Всех обстоятельств этого Алексей уже не помнил, потому как оно очень мало упоминалось в том, «новом времени». Как знать, а может быть, именно в этом-то и есть предназначение его нынешней, второй жизни? Защитить, заслонить, спасти генерала от смерти. Повернуть ход истории по другому пути? Сохранить для Российской империи ещё одного военного гения, такого, как Суворов? «Жизни не пожалею, но всё сделаю для этого!» — решил Егоров. — Ваше превосходительство! Отдельная особая рота егерей главного квартирмейстерства армии прибыла под ваше начало. Доложился командир роты поручик Егоров! Разрешите передать Вам пакет от генерал-майора Суворова? Генерал с головы до ног оглядел быстрым цепким взглядом представляющегося. Вскрыл протянутое ему послание и углубился в чтение, прохаживаясь по шатру. — Молодец, Александр Васильевич, всыпал туркам под Туртукаем, — наконец оторвался он от бумаги. — Узнаю его воинский почерк. Рад, что такого хорошего командира наконец-то на Дунай отпустили. Хватит ему уже этих поляков гонять. Будем вместе теперь из османов дух выбивать! Я про вашу роту, поручик, уже слышал, да и Генрих Фридрихович посвятил, что мне отменные стрелки передаются. Рад! Признаться, этому рад! Гренадёры у меня хорошо штыком орудуют, но вот застрельщиков, признаться, мало. Где под Кагулом был? — и он кивнул на блестевшую на груди у Лёшки медаль. — На левом фланге, в каре у генерала Брюса, Ваше превосходительство! — гаркнул Егоров. — Ага, вы кавалерию выбили, а потом и ретраншемент взяли, да затем развернулись и по правому флангу визиря ударили! — улыбнулся генерал. — Ну а моя бригада в это время в каре Бауэра с противоположного, правого, фланга заходила, так что, считай, мы с тобою в обхват с двух сторон османам врезали! — Так точно, Ваше превосходительство, ещё как врезали, — позволил себе улыбнуться Лёшка. — Ну, ну, — кивнул своим мыслям барон. — Теперь-то турки тоже не дураки — научились маневренную войну вести. Артиллерией вон у французов разжились. Целые полки новому строю выучили. И с этим нам тоже нужно считаться. Но всё равно всю баталию вести мы будем наступательно! А для того нам нужно твёрдо знать их намеренье. Будете и при мне пешей разведкой заниматься, ну а в сражении стрелковым порядком колонны прикрывать. Ко мне есть какие-нибудь вопросы, поручик? — Только по питанию, Ваше превосходительство. Свой походный запас при Туртукае весь вышел, — с сожалением вздохнул Егоров. — Одни сухари только остались. — Хм, — хмыкнул Отто Иванович. — У нас традиционно интендантская служба не отличается своей разворотливостью. Вон, только что доложили, что из мясного приварка есть одна лишь солонина с гнильцой. Муки нет, её всю червь сожрал. Одно лишь зерно в армейских магазинах да сухарный запас на три недели. У местных не больно-то чем разживёшься, и так всё здесь война подъела. А на подвоз провианта из России надежды пока нет, там сейчас самая распутица идёт. Так что разносолов я вам не обещаю. — Да нам бы, Ваше превосходительство, всё то бы, что и всем. Ничего, на тот берег переправимся — всё у турок займём, а уж мы как надо просить умеем, — на полном серьёзе произнёс Лёшка. — Вот как! — вскинул голову генерал и рассмеялся. — Значит, у турок займём всё, чего здесь не хватает? И правильно, поручик! Нужно по войскам объявить, что надобно быстрее в гости на тот берег идти, пока хозяева угощением богаты! Ладно, распоряжение по интендантству я сейчас отдам. Вашу роту на довольствие по всем положенным нормам и порционам поставят сегодня же. Засылайте людей за провизией через пару часов. Где, говоришь, вы свой лагерь разбили? С южной стороны у рощи, возле ручья? Буду непременно вечером с обходом, погляжу, как вы там устроились!