На маленьком кофейном столике лежали счета на имя Курта Пирса и конверт на имя Мари Пирс с пустой поздравительной открыткой. – Мари, – сказала Фиона. – Она может быть француженкой. – Ну да. Или из Новой Зеландии. Нам ничего о ней не известно. Фиона заглянула в ванную. Аптечный шкафчик без дверцы. Ничего необычного, никаких антипсихотиков. Витамины, мази. Пара пачек противозачаточных таблеток. «Осанна» этого не признавала. Справа от раковины она увидела фото маленькой девочки в пластиковой обложке. О боже. Ей было года три. Должно быть, это та самая девочка с видео. Должно быть. Фиона ощутила что-то вроде аллергии – спазм в горле, в груди – и в то же время ей захотелось петь, захотелось схватить Арно и вальсировать с ним по квартире. У девочки были золотистые локоны, а глаза… как у Нико. Она не слишком походила на Клэр, которая всегда, даже в детстве больше напоминала Дэмиана: бледная, хмурая, тонкие губы крепко сжаты. Когда Дэмиан был для Фионы просто профессором социологии, она считала, что его лицо отражало душу и жизнь, преисполненную мудрости. Ей как-то не приходило в голову, что эти черты могут объясняться генами. Но эта малышка! Она была одной из Маркусов. У Нико в детстве были светлые волосы, но, когда он вытянулся и его голос стал ломаться, они потемнели. Фиона в тот год стала вдруг робеть перед братом, перестала понимать, как ей держаться с этим странным юным гигантом. И, по большому счету, она так и не смогла снова научиться быть ему сестрой, потому что через пару лет она стала его сообщницей, его воровкой, его приходящей матерью. А эта девочка: если постричь ее, одеть в одежду для мальчика в духе 1960-х, это будет Нико. Левой, здоровой рукой Фиона взяла пластиковый футляр и вытянула фотографию. На обороте ничего не написано. Ей захотелось взять снимок с собой. Но этого делать было нельзя. – Смотрите, – позвала она Арно. Он взял фотографию за края и сказал: – Та-та-та-та-та! Не оставьте отпечатков! Но как же он сам трогал все подряд? Положив фотографию на кровать, он снял ее телефоном. – Без бликов никак, – сказал он. – Пришлете мне копию? – Само собой, – ответил он. Больше они ничего такого не нашли. – Десять лет назад, – сказал Арно, – мы бы искали адресную книгу. Теперь все не так просто. Он открыл шкафчик над плитой, подвигал коробки и банки. – Что скажете об этом? Он вынул коричневую пачку с зерновым завтраком, на которой мультяшный кролик склонился над миской с шоколадными хлопьями. «Chocapic», гласило название. Рядом стоял девиз: «C’est fort en chocolat![91]» – Может, для девочки? – Интересно, – сказала Фиона. Она не хотела слишком радоваться раньше времени. Она подумала, что человек, живущий в подобной квартире, мог этим и ужинать. Но потом она вспомнила, что Курт всегда был помешан на здоровье и что «Совместная осанна» верила в пользу библейских злаков. Он мог уйти из секты, но было бы странно увлечься шоколадными хлопьями в сорок лет. Она открыла холодильник, и, хотя продуктов там было немного, это была здоровая еда: натуральный йогурт, зеленоватый напиток в бутылочках и что-то вроде французской версии соевой индейки. – Срок годности до следующей весны, – сказал Арно, продолжая изучать пачку с сухим завтраком. – Получается, ее купили не так давно. Это хорошо, да? Эти хлопья вновь зажгли огонек надежды для Фионы, но она не хотела этого признавать. Арно еще пофотографировал. Фиона чувствовала, что он это делает напоказ. Какой смысл фотографировать раковину? Уходя, она поборола искушение оставить какую-нибудь улику своего вторжения, повалить лампу или нацарапать знак вопроса на стене. – Нас здесь никогда не было, – сказал Арно, закрывая дверь и поворачивая ключ в замке. – Прощай, квартира Курта Пирса. Фиона долго бродила по улицам Марэ, испытывая неуютное чувство иностранки в районе, куда не забредают туристы. С легким приливом оптимизма она показывала фото Клэр официантам и владельцам магазинов. Она показала фото мужчине с жидкой шевелюрой, ждавшему кого-то на углу, с длинной, узкой коробкой в руках. Он оказался британцем, и она почти не сомневалась, что он под кайфом. Он долго смотрел на фото, а потом изрек: – Не все хотят, чтобы их нашли. Эти слова задели Фиону, и она пошла по улице, не испытывая желания обращаться к кому-то еще. Она прошла очень близко от квартиры Курта. Рядом было заведение, где она недавно пила виски; она зашла туда, чтобы воспользоваться туалетом, чувствуя определенные права на это место. Выходя, она надеялась увидеть на улице ту самую парочку, препиравшуюся по-английски. На самом деле она надеялась увидеть одну женщину, плачущую прислонившись к витрине. Фиона обняла бы ее и отвела к Ричарду. Она могла спасти хотя бы одну женщину, пусть даже не ту, какую искала. Но улица была – другого Фиона и не ждала – пустой. 1986 Воскресенье – вот лучший день для встречи. Чарли будет на работе, даже если в пятницу брал отгул; «Во весь голос» выходила по понедельникам, а это означало, что воскресным вечером газету отправляли в печь. Рано утром в воскресенье за Куртом заехал отец, чтобы отвезти на хоккейную тренировку. Он буркнул приветствие Йелю и сказал что-то шепотом Сесилии. Бывший был громилой, пузатым качком, и говорил с хамоватым ирландским акцентом. Йель узнал в Курте его черты: вздернутый нос, широкий рот. Он задумался, как ему лучше держаться: как гей (обозначить отсутствие видов на Сесилию) или натурал (развеять возможные подозрения в нездоровом интересе к мальчику). Он решил держаться естественно, то есть, скорее, как гей. Постирав одежду в подвале, он поехал надземкой в город. В этих туфлях – Сесилия была права – слишком холодно, даже в носках. Погода стояла слякотная, и ноги почти сразу промокли. Был час дня. Он прошел, движимый тупым упорством, точно наемный убийца, по Белмонт-стрит, нырнул в дверь рядом с мексиканской закусочной, поднялся по лестнице, миновал кабинет стоматолога и страхового агентства и вошел в редакцию «Во весь голос». Дуайт, сидевший за стойкой, взглянул на него и махнул рукой. Все как обычно. Чарли у себя в кабинете разговаривал с Глорией. Йель вошел, как входил сотни раз, и сел в кресло у двери. Глория вяло махнула ему и продолжила разговор, кажется, не заметив, как сжался Чарли. Йель почувствовал себя призраком, которого видит только один человек. Только Чарли замечал этого фантома у двери. Только Чарли пробирало до костей. – Мне зайти потом? – сказала Глория. – Продолжайте! – сказал Йель. – Я с радостью подожду. Как будто он просто занес Чарли сэндвич. Он не видел лица Чарли со дня отъезда в округ Дор. В тот раз он последний раз смотрел на него с полным доверием. Чарли выпроводил Глорию, сказав, что они еще поговорят, когда будет готов макет, и закрыл за ней дверь. – Господи, Йель, – сказал он тихо. Он смотрел куда угодно, но только не в глаза Йелю. Йель понимал, что молчание наделяло его силой. Он продолжал сидеть в кресле, сложив руки. Он собирался сказать как минимум пять вещей и потребовать ответов на несколько вопросов, но не так быстро. Чарли вернулся за свой стол, и на секунду Йелю показалось, что он сейчас разрыдается. В каком-то смысле, это было бы единственно приемлемой реакцией. Но вместо этого его губы поджались, а ноздри расширились. – Я не знал, как с тобой связаться, – сказал он. – Мог бы позвонить мне на работу. – Я имел в виду, вчера. Или сегодня. – Что ты хотел сказать? Чарли поставил локоть на стол и оперся лбом о руку. – Мне нужно было сказать тебе, что Терренс умер. У Йеля перехватило дыхание лишь на секунду, потому что это не могло быть правдой. Что, черт возьми, пытался провернуть Чарли? – Нет, не умер. – Вообще-то, умер. Он что, пытался показать, что Йель мог не знать о чем-то подобном? – Извини, – сказал Йель, – но я только недавно там был. Я ночевал у него. В четверг. Он в порядке.