— Если даже и вздумаю… — Нет, ты не из таких. Дачесс пролежала на траве всю ночь. Видела, как ни свет ни заря выходит из дому миссис Ноубл в рабочей одежде, садится в «Лексус», почти бесшумно выруливает за ворота. Когда мать уехала, Томас открыл заднюю дверь. Дачесс вошла в его дом, умылась, позавтракала кашей. У Ноублов был сейф; Томас набрал код и вынул пятьдесят долларов. Дачесс не хотела брать, но он вложил деньги в ее ладонь. — Я все верну, так и знай. Он принес консервы — бобы, суп. Дачесс упаковала их в сумку. Как ни быстро она действовала, а Шелли тоже не теряла времени — в доме зазвонил телефон. Трубку Томас, разумеется, не взял. Включился автоответчик. Они услышали голос Шелли. — Тревожится, судя по тону. — Таких, как я, у нее не меньше тысячи. У парадной двери Дачесс заметила дорожные сумки. Через несколько дней Томаса Ноубла увезут на отдых. Он забудет Дачесс. Его жизнь продолжится без нее; это соображение Дачесс сопроводила усмешкой. Улица между тем просыпалась. В одном ее конце грохотал мусоровоз, в противоположном маячила фигура почтальона. Томас Ноубл выкатил к воротам свой велосипед. — Это тебе, Дачесс. И прежде, чем она сказала: «Не возьму», он положил ладонь ей на плечо. — Бери. На велике тебя не догонят. — Я растворюсь в пространстве. Да я уже практически исчезла. — Мы с тобой увидимся? — Конечно. Оба знали: встречи не будет, но Томас Ноубл проглотил эту ложь. Шагнул к Дачесс и поцеловал ее в щеку. Она оседлала велосипед, поправила на плече сумку — все, что имела в этом мире. — До скорого, Томас Ноубл. Пока она катила по подъездной аллее, тот махал ей здоровой рукой. Оказавшись за воротами, Дачесс резко увеличила скорость. Не оглядываться; мчаться вперед, и пусть ветер хлещет в лицо. Держаться в стороне от оживленных улиц, выбирать переулки, погруженные в тень. Через час она была на главной улице Коппер-Фоллз. Подрулила к похоронному бюро Джексона Холлиса, оставила велик у дверей, вошла. Внутри работал кондиционер, от ледяного воздуха руки покрылись гусиной кожей. — Дачесс! Как приятно снова тебя видеть, — просияла Магда. Вместе со своим мужем, Куртом, она вела похоронный бизнес. Занавеска, отделявшая собственно офис от помещения, где были выставлены образцы гробов, была задернута — вероятно, Курт говорил с клиентом. — Хочу забрать дедушкин прах, — сказала Дачесс. — А мы всё ждем, ждем… Шелли-то обещала, что сама тебя привезет. — Она и привезла. В машине осталась. Дачесс кивнула на «Ниссан», припаркованный на углу так, что не видно было, кто за рулем. Марта ушла в подсобку и вскоре вернулась с небольшой урной. Дачесс взяла урну, повернулась к дверям, но тут занавески раздернули, и вышла Долли, сопровождаемая Куртом. Дачесс выскользнула на крыльцо; она почти добралась до кондитерской Черри, когда Долли удалось ее нагнать. — Дачесс. Долли завела ее в кондитерскую, усадила за угловой столик и пошла к прилавку делать заказ. Она постарела. Макияж был отнюдь не безупречен, да и локоны тоже. Однако, как и раньше, Долли щеголяла брендовыми вещами — туфлями и сумочкой от Шанель. — Я могла бы сказать: «Как я рада, что ты вернулась, Дачесс». — Но?.. Долли улыбнулась. — Примите мои соболезнования. Я не знала насчет Билла. — Билл был к этому готов. А вот я, как выяснилось, не была. Сумка Дачесс открылась, явила одежду и консервы. Дачесс поспешно дернула «молнию». Долли смотрела на нее с печалью. — Что вы теперь будете делать, Долли? — Мужа хоронить. Дальше пока не заглядываю. У нас были планы — насчет путешествий. Не знаю, решусь ли осуществить их одна, без моего Билла. Утешаюсь тем, что он прожил хорошую жизнь — ибо разве вправе мы просить большего? — А Томас Ноубл еще о справедливости говорит… Долли улыбнулась. — Вот как… — Справедливо было бы, если б кое-кого из тюрьмы не выпустили. — Да, я в курсе. Следила за процессом по телевизору. Думала о вас с Робином. Наверное, Томас Ноубл вот что хотел сказать: есть люди, которые несут другим боль, а есть те, которые пытаются боль преодолеть и жить дальше. Почему-то судьба неумолимо сталкивает первых со вторыми. Мысли Дачесс перекинулись на саму Долли: вот кому злая судьба выпала. Один отец чего стоит; наверное, след, оставленный им, до сих пор не изгладился. — Хэл говорил, этот Винсент Кинг — будто раковая опухоль для всей нашей семьи. Еще когда начал — а до меня сумел дотянуться и, главное, до Робина. До моего брата. Только я ему не спущу… Долли стиснула ее руку. — Ты никогда не думала, что мы свою судьбу выбирать не вольны? Что все предопределено? Некоторые с рождения — вне закона, и позднее жизнь сводит таких людей вместе. — А может, ничего такого и нет на свете. Никакой предопределенности. Просто злодей ставит себе цель — выйти на свободу и продолжить свои темные дела. — Дачесс, а ты вообще имеешь представление о правосудии? — Я знаю про Трехпалого Джека. Он преодолел пятьсот миль, чтобы отомстить за смерть своего товарища, Фрэнка Стайлза. — В чем, по-твоему, смысл правосудия для людей, которые страдают от злодеев? — В том, чтобы покончить со злодеями. Я лично глазом не моргнула бы. Жаль, что физическое уничтожение — еще далеко не всё. — Ну а Робин — чего он хочет, как думаешь? — Ему шесть лет. Он не знает, чего хочет. Живет своей маленькой жизнью, дальше ежедневных потребностей не заглядывает. — А сама-то ты знаешь? — Да, причем слишком много. Возникла официантка, поставила на столик две чашки какао и маленький капкейк с единственной свечкой, подмигнула Дачесс и удалилась к барной стойке. — С днем рождения, Дачесс. Дачесс уставилась на капкейк. — Долли, вы совсем не обязаны… — Никаких возражений. Девочке четырнадцать лет раз в жизни исполняется. Давай-ка лучше загадай желание. Прикинув, что Долли не отстанет, Дачесс подалась вперед, зажмурилась и дунула на свечку. Вскоре они вышли из кондитерской и, держась теневой стороны, двинулись по улице — велосипед остался возле похоронного бюро. Забрав его, Дачесс проводила Долли к машине. — У меня на языке вертится множество аргументов, Дачесс.