Уок поднялся на второй этаж, заглянул в комнату для гостей. На полу матрас без постельного белья — и всё. Следующая дверь вела в хозяйскую спальню. Уок сразу отметил, что кровать аккуратно застелена, и одеяло толстенное, несмотря на теплую погоду. У одной стены стоял туалетный столик с зеркалом — вероятно, за ним прихорашивалась еще Милтонова матушка. С другой стены, закрепленная на диске красного дерева, смотрела вставными глазами оленья голова. Вот нормальный человек Милтон, если может спокойно жить под этим мертвым взглядом? Полка трещала от тяжести книг об охоте и охотничьих ловушках; также Уок увидел топографические карты. А по астрономии — ни единой брошюрки. Уок шагнул к окну, провел пальцем по трубе хваленого телескопа. Пылища такая, будто Милтон с год ночных светил не наблюдал. Он посмотрел в окуляр — и у него перехватило дыхание. Телескоп был наведен отнюдь не на небо, а на соседний дом — который аккурат через дорогу. На окно одной конкретной комнаты — спальни Стар Рэдли. Вот вам и Милтон со своей готовностью помочь, с предложениями прокатиться на «Джипе», с выносом за калитку мусорного контейнера Стар, с мясными гостинцами, передаваемыми через Дачесс… Он всегда казался Уоку славным парнем; непонятым, одиноким, малость тронутым — но порядочным. Матерясь себе под нос, Уок стал выдвигать ящики комода. Под кроватью обнаружился чемодан. Уок его вытащил, плюхнул на кровать, открыл. На крышке маркером было нацарапано «Соседский дозор». Внутри оказались тщательно каталогизированные фотографии; навскидку — несколько сотен. Некоторые — поляроидные, другие более качественные. Уок взял одну, наугад — и увидел Стар в нижнем белье. Моментально понял, что вся картотека посвящена ей. На одних снимках Стар, одетая, возилась во дворе, на заднем плане маячили Дачесс и Робин, определенно попавшие в кадр случайно. Эти фотографии Уок разглядывал; от тех, где Стар была в неглиже, отводил глаза, успевая все-таки отметить: вот здесь она наклонилась, вот здесь раздевается, готовясь ко сну… — Урод моральный! Скотина! — скрипел зубами Уок. Попадались старые снимки, примерно десятилетней давности; десять лет наблюдений, значит. На нескольких был мужчина, с которым Стар одно время встречалась. Уок знал его имя, да позабыл. Вероятно, Милтон жаждал щелкнуть парочку в момент интимной близости, но пришлось ему довольствоваться многократно запечатленным дружеским поцелуем, который Стар дарила своему приятелю, выпроваживая его ночевать в гостиную. Над следующей папкой Уок замер. «14 июля» — значилось на обложке. День убийства Стар. Трясущейся рукой он открыл папку — и выругался. Пустые страницы, ни единого снимка. Еще раз оглядел комнату и стал звонить в полицейский участок. Трубку взяла Лия Тэллоу. Сообщение Уока шокировало ее, судя по голосу. «Погоди, Милтон, — думал Уок. — Я тебя к ответственности привлеку — вот только найду». 32 Жилось плохо, но они как-то притерпелись. До школы было близко. Мэри-Лу вместе с Генри топала впереди, по дороге к ней примыкали другие ребята. Дачесс и Робин шли в хвосте. На них оглядывались, о них шептались, над ними хихикали. Однажды Дачесс поскользнулась, упала, порвала джинсы, в кровь разбила колено — никто не помог встать, никто не замедлил шаг. Дачесс хромала молча и по-прежнему несла два рюкзака — свой и Робина. Миссис Прайс теперь стелила клеенку Робину под простыню. Хруст от этой прокладки был невозможный, и брат перебирался в постель к Дачесс. Шелли уже два раза устраивала им смотрины. Насчет первой пары, мистера и миссис Колин, Дачесс вмиг поняла: этих пришлось долго уламывать. На кафе они поскупились; встреча с потенциальными усыновляемыми проходила на детской площадке, в парке на Твин-Элмз-авеню. Дачесс качала Робина на качелях. Супруги Колин вместе с Шелли расположились поодаль, на скамейке, выпили целый термос кофе и стали наблюдать за детьми, словно за зверятами в контактном зоопарке. — Какого черта они пялятся? Цирковых трюков от нас ждут? — Тише — услышат! Дачесс вынула из кармана салфетку, утерла Робину нос и продолжила качать его под одобрительную улыбку Шелли. — Поглядеть на этого Колина — прям библиотекарь. — Почему? — Очкастый и в шерстяном жилете. Нормальным способом детей заводить им уже поздно, второй шанс нужен. Наверное, у него со спермой проблемы. А может, дело в миссис Колин. Бесплодная, небось, как пустыня Мохаве. Робин покосился на скамейку. — Как это — бесплодная? — Это значит — у нее органы отмерли. — А с виду не больная. — Да у нее сквозь поры яд сочится, я же чувствую. Наверное, яйцеклетки вымерзли от природной злости. Она нас любить не будет. — Других никого нет. — Появятся. Как Шелли говорит? Наберитесь терпения. Права она? Робин потупился. — Права или нет, Робин? — Права. Наверное. — Усыновители не с улицы приходят. Их проверяют, Робин. Чтобы с головой порядок и со здоровьем. А еще они учатся на специальных курсах, как детей воспитывать. Дачесс сильнее толкнула качели. Раздался скрип цепочек, Робин взвизгнул от восторга, захохотал. Удивительные у него способности к адаптации. Вот и Прайсам-старшим улыбается без конца — надеется, что они тоже когда-нибудь улыбнутся в ответ. И, похоже, надежды как таковой Робину достаточно. Теперь Дачесс постоянно себя контролировала. Сдерживалась, не отвечала на ухмылочки Мэри-Лу. Генри не желал играть с Робином — она не вступалась за брата. Не позволяла себе думать о том, каким был и как погиб Хэл, о том, какой была и как погибла Стар. Смотрела старые вестерны, читала книги. Усвоила, на что способна жажда мести; она марает судьбу жирными пятнами, от них потом не отмоешься, так и будешь всю жизнь меченым, про́клятым. От безрассудных поступков ее удерживал Уок — словно якорь, крепил к хорошему, неустанно настраивал на будущее, не давал зациклиться на настоящем. Одним своим существованием свидетельствовал: попадаются, хоть и редко, люди без малейшего нравственного изъяна — в том числе и среди мужчин. Вот и сейчас лишь мысль об Уоке не позволила Дачесс шагнуть к Колинам, сказать: катитесь сами знаете куда, я всю жизнь сама буду заботиться о Робине, ни за что его не оставлю. Миссис Колин вскинула руку, и Робин изо всех силенок замахал в ответ, словно не понимая, что вообще происходит. Потенциальные родители с ними и не разговаривали — так, задали пару пустых вопросов, продемонстрировали махровый среднезападный акцент. Они и на встречу-то приехали, потому что так полагается, они сразу всё решили насчет брата и сестры Рэдли: да, они хотят полноценную семью, но эти конкретные дети им не годятся. — Несовпадик вышел, — лаконично объяснила Шелли по дороге к Прайсам. В тот вечер миссис Прайс была сердита — словно Дачесс и Робин нарочно, ей назло не понравились усыновителям, и вот она вынуждена и дальше их терпеть, вместо того чтобы взять в дом других детей — помладше и посимпатичнее, таких, с которыми не стыдно вступить под церковные своды. Вторая встреча прошла совсем плохо. Мистер и миссис Сэндфорд: он — полковник в отставке, она — домохозяйка, что тщится сделать уютным пустое гнездо. Сэндфорды уселись на той же самой скамейке, вели разговор с Шелли, оценивали детей. Полковник то и дело разражался хохотом и шлепал жену по ляжке — достаточно сильно, чтобы оставить синяк. — Он будет нас бить, — заключила Дачесс. Робин с качелей уставился на полковника. — Еще, пожалуй, велит тебе наголо остричься и в армию завербует. — Зато она, может, научит тебя печь пироги, — возразил Робин. — Ублюдская морда. — Тише ты! Оба подняли глаза. Полковник сверлил их взглядом. Дачесс ему отсалютовала. Шелли вымучила улыбочку. В первых числах марта потеплело. Каждый вечер Дачесс устраивалась на подоконнике и смотрела, как срывается с крыши капель, а земля Монтаны вновь понемногу обретает краски. По утрам теперь ее будило солнце — прежнее, пусть и холодное. Снег на тротуарах растаял, во дворах еще держался, но постепенно отступал. Ирга тянулась к небу коричневыми веточками, белыми кистями цветков. Дачесс отмечала все перемены, но красоты в них не находила. Она застыла душой, превратилась в автомат. Иногда забывала, какой сегодня день недели, какое число. Машинально обихаживала Робина, водила его в школу, игнорируя подначки Мэри-Лу и Келли, ее подлипалы, — пускай сколько влезет хают ее кроссовки, свитер, нетрендовые джинсы. Шелли навещала их еженедельно, иногда вела в кафе есть мороженое. Один раз они даже были в кино. Робин только и говорил, что о новой семье: папа непременно будет похож на Хэла, научит Робина удить рыбу и играть в мяч. С каждым днем Робиновы ручонки, казалось, все плотнее сжимали эту уверенность. Однажды в воскресенье Шелли повезла их на ранчо. Завещание еще не вступило в силу, и формально земля считалась принадлежащей Рэдли. Шелли сделала крюк, чтобы прихватить Томаса Ноубла. Приехали ближе к полудню. Робин сразу повел Шелли в курятник, поведал, как он помогал дедушке по хозяйству. Дачесс и Томас Ноубл направились в поле. Никто его не засеял пшеницей, никто даже не перепахал, и уже проклюнулись сорняки. Печаль долго не давала Дачесс начать разговор. Присутствие Хэла чувствовалось во всем — каждый шаг был им полон, на крыльце словно завис дымок его сигары. Дачесс с Томасом уселись на качели, Дачесс оттолкнулась, раскачиваясь, цепи дрогнули, напряглись, заскрипели. Впору было разрыдаться, но Дачесс не дала воли слезам. Ушла на луг, где когда-то паслась серая кобылка. По серой Дачесс тосковала почти так же, как по дедушке. Покидали ферму в напряженном молчании. Робин заплакал. Дачесс взяла его за руку. Возле дома Прайсов они медлили выйти из машины, всё сидели. Двигатель работал вхолостую. Соседские дети гоняли на великах. Было совсем тепло; разумеется, лето еще не наступило, но послало вестового с внятным обещанием: скоро буду, ждите. — Есть еще одна семья. Шелли произнесла эти слова как-то по-особенному, с едва уловимым намеком, что на сей раз все будет иначе. — Кто они? — спросил Робин. — Их зовут Питер и Люси. Они живут в Вайоминге — я там когда-то работала. Искали, вообще-то, одного ребенка, но я им рассказала про вас двоих — что вы совсем-совсем особенные.