На нем были шерстяные шарф и шапка. Велик стоял, прислоненный к калитке. — Блин, Томас Ноубл! Ты бросал камешки в окно Мэри-Лу. — Извини. — Долго сюда добирался? — Выехал после ужина; маме сказал, что ночую у друга. — У тебя же нет друзей. — В последнее время я общаюсь с Уолтом Герни. — У которого глаз гноится? — Это не заразно, если не допускать прямого контакта. В своем пальто-дутике Томас Ноубл выглядел как стержень пирамиды из автопокрышек. Они прошли в дальний конец сильно вытянутого прайсовского двора, к прудику, скрытому за деревьями. В один из первых дней у Прайсов Робин битый час просидел над этим прудиком, пока миссис Прайс не соизволила сказать, что рыбы в нем нет. Они уселись рядом на каменную скамью, прямо под полумесяцем и россыпями звезд. — Что ты в варежках, как маленький? Робин — и тот носит перчатки. Томас Ноубл взял ладонь Дачесс, подышал на нее. Он совсем собрался с духом, но Дачесс никак его не ободрила. — О тебе написали в газете. Ну, в смысле, обо всем, что случилось. Я сохранил заметки. — Да, я их тоже читала. — Хорошо бы ты вернулась в школу. Взгляд на спящие дома — прайсовский и соседние. Утром обитатели таунхауса вскочат по будильнику, поедут на работу — надо же оплачивать счета. Отпуск, накопления на старость, волнение перед родительскими собраниями, непростой выбор, какую машину купить да где Рождество провести — вот их жизнь. — Хэла многие побаивались, а мне он нравился. Он ведь был суровый только с виду. Я очень, очень тебе сочувствую, Дачесс. Она взяла пригоршню снега и мяла его в пальцах, пока не заныл каждый суставчик. — Обдумываю свой следующий шаг. Здесь мне буквально нечем дышать. Жуткий прессинг, хотя с виду все пристойно. Мэри-Лу… Обезглавила бы эту суку! Томас Ноубл плотнее натянул шапку на уши. — Хочу вернуться в Кейп-Хейвен. Обещала Робину, что отыщу для нас дом и семью — настоящую, насовсем. Для него это главное. — Я говорил с мамой. Просил взять тебя и Робина к нам жить, только она… Дачесс жестом остановила его. Спасла от необходимости озвучивать и комментировать отказ миссис Ноубл. — Учитывая, как у твоей матери развиваются отношения с почтальоном, скоро она осчастливит тебя братиком или сестричкой. Томас нахмурился. — А мне никто не нужен, кроме Робина, — продолжала Дачесс. — Только он совсем малыш. Как по-твоему, Томас Ноубл, безграничное самопожертвование — оно вообще бывает в жизни? — Конечно. Ты его проявила, когда пошла со мной на зимний бал. Дачесс улыбнулась. — Обожаю зиму. Самое мое любимое время года. Здорово, что у нас в Монтане зимы длиннющие и холоднющие. — И что хорошего? Томас вскинул недоразвитую руку. Варежка полностью скрывала его изъян. — Так вот почему ты варежки носишь. — Ага. — Слыхал про Уильяма Дэнгса? Бандит, полный отморозок и отменный стрелок. Три банка обчистил, прежде чем его взяли. Так вот у него руки не было по самое плечо. — Серьезно? — Да. Томасова доверчивость, прежде раздражавшая ее, теперь показалась благом. Дачесс затрясло. Томас Ноубл снял пальто, набросил ей на плечи. Затрясло его самого. — Нас могут увезти очень далеко. В каком штате усыновители найдутся, туда и отправят, — а страна большая. — Мне это нипочем. Я к тебе приеду. — Я ни в ком не нуждаюсь. — Знаю. Ты самая сильная девочка из всех, кого я встречал. И самая красивая. Можешь меня стукнуть, я все равно скажу: моя жизнь стала в миллион раз лучше, когда в ней появилась ты. Раньше со мной никто не говорил. Все только смеялись, шептались и пальцами показывали. Теперь всё иначе. И я уверен, что… Тут Дачесс поцеловала Томаса. Для обоих это было впервые. Из ощущений Дачесс успела отметить только холод Томасовых губ и носа, что ткнулся ей в щеку. Томас опешил, смутился, на поцелуй не ответил. Дачесс отпрянула от него, села боком, уставилась на пруд и бросила: — Заткнись. — Я же ничего не сказал. — Ты собирался. Некоторое время они вдыхали морозный туман. — Хэл говорил, надо дойти до исходной точки и отматывать обратно. — А мы сейчас где? — Вряд ли это имеет значение. — Где бы мы ни находились, хорошо бы там немножко побыть. Они еще посидели, держась за руки. Встали, пошли к дому. Прайсовский двор казался склепом, в котором упокоилась весна. В доме остались чемодан и младший брат — а больше ничего у Дачесс и не было. Вот свободна она или необратимо проклята — при таком-то минимуме багажа? Томас Ноубл стряхнул снег с велосипедного сиденья. — Как ты меня нашел? — спросила Дачесс, возвращая ему пальто. — Мама спросила адрес у этой вашей Шелли. — Ясно. Он оседлал велосипед. — Стой. Почему ты нагрянул среди ночи? — С тобой хотел повидаться. — Ну-ну, договаривай. Я тебя насквозь вижу. — Я его ищу. Дарка этого. Каждый день после уроков еду на ранчо Рэдли и прочесываю участок леса. — Вполне можешь наткнуться на труп. — Сразу полегчало бы. Томас, не крутя педали, покатил по подъездной аллее. Дачесс вышла вслед за ним на улицу. В очередной раз отметила ряды аккуратных почтовых ящиков с фамилиями, надписанными масляной краской: «Купер», «Льюис», «Нелсон». Робину нравилось вслух читать эти фамилии — он тогда живее воображал себя членом той или иной семьи. — Томас Ноубл… Он затормозил ботинком по снегу. Оглянулся.