Винсент отвернулся. — Поступил звонок. Один автолюбитель видел ночью девочку-подростка. На велосипеде по хайвею ехала. — А нельзя спустить дело на тормозах? В смысле, я понимаю, что говорю. Не мне вмешиваться, но ты сам подумай: она ведь ребенок. И не чей-нибудь, а Стар. — Ты прав. Кстати, у поджигателя, кем бы он ни был, хватило мозгов забрать пленку с записью видеонаблюдения. Так что, если поджигатель затаится… — Ясно. Вот так вот. Винсент больше ничего не сказал, Уок не допытывался. Беседу он запротоколировал — так положено. Выполнил свою работу. И впредь будет выполнять. Оставив Винсента, он занялся патрулированием улиц. Детей Рэдли обнаружил на Сэйер-стрит. Смекнул, что Дачесс выбрала путь, максимально удаленный от центра; кружной. Робин шел впереди, почти бежал вприпрыжку, но поминутно оглядывался — не остался ли он в одиночестве? Дачесс, по своему обыкновению, двигалась, навострив ушки, будто каждую секунду ждала подвоха. Тем удивительнее, что, обернувшись на шум двигателя, она явила Уоку ровно ту же невозмутимость, какую он недавно наблюдал в Винсенте. Уок заглушил двигатель, выбрался из машины. Солнце сверкнуло на сайдинговой отделке ближайшего к нему коттеджа. Сегодня руки не тряслись — еще бы, такая доза допамина, вдобавок «на новенького». Передышка, он знал, продлится недолго. — Доброе утро, Дачесс. И у нее тоже красные глаза, тяжелые веки. Два рюкзачка — собственный и Робина. Джинсы, старые кроссовки, футболка с дырочкой на рукаве. Волосы, белокурые, как у матери, растрепаны, а бантик на месте. До чего же она хорошенькая… Ребята ходили бы за ней целой свитой — если б им (как, впрочем, и всему городу) не было известно про ее семью. — Уже знаешь о клубе Дикки Дарка? Уок вглядывался Дачесс в лицо — не выдаст ли она себя? Слава богу, не выдала. Пусть и дальше держится, пусть отвечает так, как ему, Уоку, надо. — Сегодня ночью клуб сгорел. Примерно в это же время какая-то девочка ехала по хайвею на велосипеде; есть свидетель. Слышала об этом? — Нет. — Это ведь не ты была? — Ночь я провела дома. Хоть маму мою спроси. Ладони Уока сами легли на тугой живот. — В последние годы я не раз тебя прикрывал. Все время думал: а правильно ли поступаю? Когда тебя ловили на кражах… Дачесс сникла. — Я только еду таскала. Это мелочи. — Зато пожар — не мелочь. Во-первых, речь идет о больших деньгах. Во-вторых, будь внутри люди, они бы погибли. Тут мне тебя не отмазать, Дачесс. Мимо проехала машина. Старик-сосед; быстрый взгляд на эту парочку, потеря интереса. Ничего особенного: девчонка Рэдли снова вляпалась. — Я знаю, Дачесс, что за тип этот Дарк. Обеими ладонями она потерла глаза. Ясно: не просто устала — измождена. И нервное напряжение не скрыть. — Ни хрена ты не знаешь, Уок. Произнесено это было тихо и даже спокойно — а по сердцу резануло. — Давай дуй на Мейн-стрит. Карауль одних сучек, пока другие шопингом занимаются. Уок не нашелся с ответом. Опустил глаза, принялся тереть полицейский жетон. Уволят — и пусть. Переживет. Дачесс резко развернулась и зашагала прочь. Ни разу назад не глянула. Только страх разлуки с братом ее в рамках и удерживает, думал Уок; не будь у Дачесс Робина, он, Уок, разрывался бы между профессиональным долгом и жалостью к этой девочке. * * * «Эскалейд» стоит возле школы; тонированные стекла отграничивают тот мир от этого, двигатель работает вхолостую — просеивает версии. Глазам больно от желтых, как подсолнухи, школьных автобусов. Дачесс не удивилась. Наслушалась от матери про космическое равновесие, причины и следствия. Помахала Робину, проводила его взглядом. Брат скрылся за красными дверьми. Для Дачесс пожар не кончился: вспархивали клочья сажи, чиркали ее по голым рукам, марая кожу; в носу держался запах гари. Какого, блин, свидетеля вынесло на хайвей ночью, когда добропорядочным, не запятнанным правонарушениями гражданам полагается сладко спать в своих постельках? Западло, вот это что. С другой стороны — и фиг с ним. Главное, Дикки Дарк получил по заслугам. Дачесс пересекла улицу и направилась к школе. Там безопасно, учителя и охранник не пропустят посторонних. Ей не страшно, она пройдет рядом с «Эскалейдом», мимо темного окна. Стекло поползло вниз. Физиономия Дарка, красные глаза, набрякшие веки — ни дать ни взять утопленник. Только плоть утопленников набухает водой, а у Дарка набухла алчностью. Дачесс застыла на месте. Коленки колотились одна о другую — наверное, заметно, хоть она и в джинсах; зато взгляд твердый. Дачесс этим взглядом буквально пронзила Дарка. — Садись в машину, — велел Дарк, без злобы, не повысив голоса. — Пошел ты. Пробежала мимо стайка одноклассников. Не заметили Дачесс — до нее ли им в последнюю школьную неделю? Они уже всеми мыслями на каникулах. Может, и неплохо было бы меньше выделяться, иногда думала Дачесс. Индивидуальность у нее? Допустим; а велика ли польза? — Заглуши двигатель и вынь ключ зажигания. Дарк повиновался. Дачесс обошла машину. — Дверь пусть будет открыта. Он вцепился в руль толстыми своими пальцами. Ишь, костяшки какие — и кастет не нужен. — Отпираться бесполезно, Дачесс. Она глядела в небо. — Я не отпираюсь. — Ты слышала о причинно-следственных связях? Дачесс покосилась на него. Печальный гигант-броненосец, существо из другого мира. — Только сунься. — Ты сама не представляешь, что натворила. В пепельнице был единственный бычок — смятый, докуренный до самого фильтра. И той марки, которую всегда покупала Стар. — А ты на свою мать не похожа. Дачесс глядела в небо. Там, раскинув крылья, замерла птица. Дарк почесал ладонь о руль. — Стар задолжала арендную плату. Для нее есть решение. Я прощу долг за услугу. — Моя мать — не проститутка. — А я, по-твоему, сутенер? — Нет. Ты, по-моему, просто сука. Слово повисло между ними. — Вот как. Ладно. Только имей в виду: может, я и не похож на мужчину — но я мужчина. Фраза получилась как будто сплющенная, но Дачесс холодом обдало. — Сегодня ночью ты кое-что у меня отняла. — Еще достаточно осталось. — Достаточно — понятие относительное. Смотря для чего. Дачесс сверкнула глазами. — Твоя мать, если б согласилась, отчасти компенсировала бы ущерб. Поговори с ней.