– Я не детка! – в сто первый раз возмутилась я. – И хватит называть так Андрея! Я пошла к машине, но он поймал меня. – Тихо, дурочка, – обнял меня Кей, прижав спиной к своей груди, а я откинула голову ему на плечо и закрыла глаза. Странное дело, но каждый раз, когда он прижимал меня к себе, голова начинала кружиться, а виски словно сдавливало прозрачными руками неведомая, но мощная сила. Даже воздух вокруг нас становился другим: вязким, горячим, насмешливо касающимся кожи даже под одеждой. И этот воздух хотелось глотать ртом, словно он – волшебный. – Нашла, кого защищать, – продолжал Кей, не убирая рук. – Если бы ты знала, сколько у него было женщин, и предвидела, сколько будет, ты бы считала его не эталоном, а уродом, малышка. Зато я – классный. Тогда с этими словами он развернул меня к себе и снова обнял, коснулся губами волос, а после поцеловал в губы. Мне оставалось лишь отвечать на поцелуй, положив руки ему на плечи. * * * Молодой человек, сидевший на заднем сиденье внедорожника Коварина, внимательно смотрел в окно, зная, что его самого не видно, а потому и не беспокоясь за сохранение своего инкогнито. Он с большим интересом разглядывал стоящих неподалеку темноволосую девушку и светловолосого парня. В карих, чуть прищуренных глазах его было некоторое недоумение, совершенно, впрочем, искреннее. Парень озадаченно проводил по губам острыми костяшками пальцев – старая привычка. Что-то было не так в их поведении. И дело не в том, что девушка казалась знакомой, хотя за свою жизнь этот человек перевидал тысячи и тысячи лиц, а в том, как на нее смотрел ее спутник. Как касался. Как улыбался в ответ. Между ними искрило. Или это иллюзия? Андрей наверняка должен был быть в курсе. – Кто это? – вместо приветствия спросил у него молодой человек. – Будто бы сам не видишь, – хмуро отозвался Коварин, усаживаясь на водительское сиденье и пристегиваясь. – Господин Кей своей собственной, без сомнения, невероятной персоной. И ты отлично это знаешь. Или, – мужчина, по-доброму усмехнувшись, повернулся к молодому человеку, – ты имеешь в виду его спутницу, Кирилл? – Спутницу, – подтвердил тот, жадно глядя на девушку. – Кто она? – Некто Екатерина, – отозвался Андрей, подключая авторегистратор. Ему вдруг стало смешно. – Любовь всей жизни моего малыша. Не в курсе, что там происходит между ними, но в последнее время он написал уйму отличных песен. Коммерческий успех гарантирован, – всегда больше заботился именно об этом аспекте жизни мужчина. О том, что происходило между Антоном и Катей, он, естественно, знал – не знать просто не мог по долгу службы, которая обязывала его пристально следить за всеми пятерыми музыкантами. Но рассказывать подробности не собирался. Андрей Коварин был бабником, жестким руководителем и хитрецом, но никогда не был сплетником. Внедорожник тронулся. Кирилл все так же смотрел в окно. Вот оно что, любовь всей жизни… Странно. И звучит глупо. Если только… – Значит, муза? – переспросил Кирилл и вдруг улыбнулся загадочно, словно задумал что-то. Андрей взглянул на его лицо в зеркало заднего вида. Взгляд молодого человека ему не совсем понравился. Было в нем что-то коварное и дерзкое – как у шута, знающего о своей безнаказанности, но решившего повеселиться вволю. – Может быть, и муза, – никогда не вдавался в такие подробности личной жизни своего беловолосого подопечного Коварин. – Хорошая девочка из хорошей семьи. Они поехали к выезду. Кирилл, повернувшись, наблюдал, как светловолосый прижимает подругу спиной к своей груди. А после – целует. Выглядело это довольно трогательно – Кирилл даже улыбнулся. – Некто Екатерина, значит, – повторил задумчиво он уже на вечерней улице. – Красивое имя. Так звали мою первую школьную любовь, – хмыкнул он. – И что, она любит его? А он – ее? – Не интересовался, – коротко ответил Коварин, сосредоточившийся на вождении. – Жаль. Журналисты знают о ней? – Нет. Что за глупые вопросы? – не понял Андрей. – Ты приехал сюда интересоваться личной жизнью Антона или решать проблемы? – Антон – моя проблема, – на полном серьезе заявил Кирилл. – Хватит нести чушь. Вы едва знакомы, – поморщился менеджер «На краю». – Мне хватило нашего «едва-знакомства», – весело откликнулся Кирилл, – чтобы память об этом славном малом осталась во мне навсегда. Он все так же равнодушно говорит: «Заткнись»? – с широкой улыбкой поинтересовался парень, спародировав Антона. Получилось похоже и смешно одновременно. – Чего он только не говорит. Ладно. Закроем тему. Лучше послушай, как идут дела группы. И Андрей принялся рассказывать что-то о звукозаписывающей компании, в которой, кстати говоря, записывались «На краю» и которая принадлежала Кириллу. Именно он вложил в них кучу денег в свое время. – Ты меня вообще слушаешь? – раздраженно спросил Андрей Коварин, менеджер «На краю», – Да, дядя, – несколько запоздало ответил Кирилл. Они действительно приходились друг другу близкими родственниками. Не сказать, что их отношения были особенно теплыми, но когда Кирилл, более известный миру под псевдонимом Кезон из «Красных Лордов», инкогнито решил помочь отечественной музыкальной индустрии, связанной с альтернативной сценой, он привлек к делу своего дядю, человека не только с образованием звукорежиссера, не понаслышке знающего, что такое мир музыки и умение раскрутиться в нем, но и хваткого бизнесмена, который умел ставить четкие цели и идти к ним напролом. Андрей за проект племянника ухватился двумя руками. Используя капитал, предоставленный Кириллом, Коварин создал звукозаписывающую компанию. Далее они нашли несколько молодых талантливых групп, которые предстояло раскрутить – сначала до уровня рок-звезд страны, а затем – и до уровня мирового. Видимо, Кезон решил сделать деньги, да и Андрею проект представлялся интересным и многообещающим. Группа «На краю», в последнее время приобретающая все большую популярность, стала их этаким знаковым совместным проектом. Только вот сами музыканты НК об этом даже и не подозревали – Кезон не желал, чтобы кто-то был в курсе его задумки. По мнению Коварина, его племянник вообще был весьма странным малым, однако талантливым, с детства занимающимся музыкой – фортепиано, гитарой и вокалом, и все странности списывал на творческую натуру Кирилла. Как и у Кея, у него были свои забавы с людьми, свои непонятные игры и правила, о которых зачастую не знал никто, кроме него самого. Ради музыки он в восемнадцать лет сбежал из дома. Старшая сестра изрядно намучилась с сыном. – Ты должен будешь послушать сегодня еще одну группу, Кир, – напомнил Андрей по дороге. – Солистка – девушка. Тот лениво кивнул. – Почему бы и нет? Коварин вновь принялся что-то говорить о делах, о документах, о перспективах, затем отвечать на очередной звонок, и Кирилл остался наедине с собственными мыслями. Вроде бы все шло хорошо. Только вот было странно. Как так?.. * * * В один из последних дней пребывания в городе Антон познакомил меня со своим отцом. Дождь почти прекратился, и мы долго гуляли вдвоем по улицам, залитым лужами, в которых отражалось впервые за долгое время выглянувшее солнце; бледно-желтое, слабое, оно все же находило в себе силы искриться в стеклах. Когда солнце скрылось за горизонтом, и как-то не по-летнему быстро стемнело, его эстафету приняли огни витрин, фары проезжающих машин и стройные ряды фонарей. И уже их разноцветные огни вытягивались на брусчатке и расплывались в лужах. Мы то разговаривали, то целовались, что стало невероятно привычно, то мучили на пару фотоаппарат Тропинина – в его объективе вечерние улицы, оживающие после дождя, казались почти волшебными. А после мы приехали в его квартиру, которая, как и всегда, пустовала в своем хай-тек одиночестве и, кажется, даже обрадовалась нашему появлению. Несколько раз Антон уже привозил меня сюда, в эту обитель тишины, строгих линий, стекла и металла, и мне, честно говоря, нравилось проводить здесь время. В тот день Тропинин-старший приехал из своей длительной командировки, правда, почти тут же уехал вновь, но со мной успел познакомиться. И хотя я боялась нашей встречи, думая, что если отец Антона хоть чем-то похож на его дорогую мамочку, женщину безмерно редкостной души, то мне придется ой как не сладко. Однако Олег Иванович Тропинин оказался человеком, в общем-то, неплохим. Подозреваю, раз он вел бизнес, то его нельзя было назвать мягким, но со мной папа Антона вел себя приветливо. Он встретил нас в прихожей, сделал мне несколько комплиментов, в шутку пожурил сына, за что получил порцию не слишком приятных взглядов, и предложил вместе поужинать. Ужинали мы в гостиной, потому как на кухне за столом у Тропининых есть было не принято. И за это время я довольно четко осознала – этот русоволосый и не слишком похожий на Антона мужчина в белой рубашке с закатанными рукавами, добродушной улыбкой и усталыми глазами мне нравится. С Олегом Ивановичем у Антона были отношения куда лучше, чем с Аллой Георгиевной, и присутствие отца его почти не напрягало, скорее даже радовало. Правда, как только Тропинин-старший как бы невзначай спросил сына, не виделся ли он с братом, тот напрягся и коротко ответил, что нет, не виделся, и желания у него такого не возникает. После чего покинул ненадолго комнату. Его отец покачал головой и сам себе сказал, глядя Антону вслед: – Алла, Алла, молодец. Умудрилась рассорить мальчишек, – после чего он спохватился, что не один, и повернулся ко мне, сделав забавный комплимент: – Катенька, а вы очень милая. Не спорьте – у меня нюх на хороших девушек. Я поблагодарила Тропинина-старшего, но про себя хмыкнула. Видимо, умение чуять хороших девушек передалось Антону от своего папы. Только интересно, как тот с таким нюхом выбрал себе такую жену, хе-хе? – Давно знакомы с Антоном, кстати говоря? – продолжал Олег Иванович, наливая себе еще один бокал красного вина. Вино он налил и мне, не спрашивая, а просто увидев, что его в моем бокале почти не осталось. – С первого курса. Но общаться стали только этой весной, – отвечала я. Деталей нашего знакомства я, естественно, не раскрыла. – Мой сын умеет тормозить, Катя. Он близорук. Я лишь с тоской посмотрела на свой бокал – сухое вино мне не нравилось, и как выпить его, я не представляла. – Так долго был знаком с вами, но не сразу сумел разглядеть такую обаятельную красавицу и не понял, что вместе с ним учится дочка самого Радова, – продолжал весело Олег Иванович. Самого Радова? Да уж, Томас зажмурился бы от удовольствия, услышь он эти слова. В своей гениальности папа никогда не сомневался. Я же просто потупилась.