— Просто открой. Кляйн подчиняется. — Теперь читай, начиная со второго абзаца снизу. — Чего ты привязался, Тед? — Читай давай. Кляйн секунду колеблется и начинает тихим голосом: — «Он ложится на меня. Тяжелый. Такого со мной еще никогда не было. Взрослый мужчина. Обалдеть! Но он меня не раздавил. И я не испугалась. Он был нежен. Целовал меня в губы и в грудь. Я почувствовала его возбужденный член. И все ждала, когда же он войдет, а он медлил. Это, наверное, даже хорошо, но только чем дальше, тем больше я нервничала. А потом я вдруг почувствовала…» Кляйн поднимает голову и испуганно смотрит на Когана: — Тед, ты чего? Люди же вокруг! — Он оглядывается в надежде, что кто-нибудь придет ему на помощь. Но вокруг никого. — Не парься. Читай. Кляйн пару секунд колеблется, но продолжает: — «Было не так больно, как я боялась, но все равно больно. Резкий удар». — Голос Кляйна дрожит. — «Сначала он двигается медленно, а потом все быстрее и сильнее и входит глубоко. Мне было очень больно. Но я постаралась расслабиться, чтобы почувствовать то, что положено чувствовать в таких случаях. Мне очень хотелось запомнить этот момент, хотелось, чтобы он был прекрасен. Надо же, как смешно — когда делаешь что-то очень важное, начинаешь сразу же представлять, как ты будешь это потом вспоминать. Зато запоминаешь все хорошо. Я помню его теплое дыхание на моей шее. Он тяжело дышал, но на меня не смотрел. И стонал. Я не знала, что надо делать. И тогда я сказала: трахни меня! Трахни по-настоящему! Я слышала, так в фильме одна героиня говорила. Он застонал еще сильнее. Наверное, это хорошо. А потом он прошептал мне на ухо: Я сейчас досчитаю с десяти до одного. И когда скажу „один“ я кончу. Десять… Девять… Восемь… Семь…» Кляйн останавливается и смотрит на Когана. — Я только двоим об этом рассказывал, — говорит Тед. — Тебе и Ринхарту. Тебе вот за этим самым столом. Мы, кажется, обсуждали, что вы с женой редко занимаетесь сексом, и я предложил внести элемент разнообразия. — Слушай, я не… — Знаешь, о чем я подумал, когда прочитал это? Рино весит килограмм на тридцать больше, чем я. Но мы-то с тобой, Кляйни, весим одинаково, и голоса у нас похожи. Конечно, седых волос у тебя побольше, но в темноте-то не разглядишь. Кляйн молча разглядывает дневник, нижняя губа его сильно трясется. — Зачем, Кляйн? Ты же был моим лучшим другом! — Прости. — Глаза Кляйна блестят от слез. — Зачем? — Я ж не знал, что ей шестнадцать! Я думал, она старше. — Не понял. А это тут при чем? Кляйн умоляюще смотрит на Теда. Объяснять ему не хочется, но он знает, что все равно придется. — Ну же, Кляйн! — Ладно, не ори. Я совершил ошибку. Глупую ошибку. Я вернулся тем вечером домой. А Триш уже спала. Как обычно. Тогда я позвонил тебе и услышал женские голоса. Я думал, это обычные твои бабы. Я же не знал! Я решил, зачем тебе две? Черт! День рождения ведь! А Триш отрубилась. Я сел в машину и поехал к тебе. Зашел через боковую калитку — я так часто хожу. Дверь во двор была приоткрыта. Я вошел и увидел, что кто-то спит в гостевой. Я присел на край кровати. Она проснулась, взяла мою руку и положила ее под одеяло. Она голая была. Прости! Мне правда ужасно стыдно! Кляйн плачет. — И ты с ней переспал? Кляйн молча хлюпает носом. — Переспал или нет? — Да. Я ее трахнул. Только Триш не рассказывай! — Господи боже, Кляйн! — Прости меня! — Я ничего не понимаю. И ты спокойно смотрел, как меня выгоняют с работы? И обвиняют в изнасиловании и непреднамеренном убийстве? Чем я это заслужил? Что я тебе сделал? — Ничего. Просто ты был Коганом. — И что это значит, придурок? Кляйн утирает нос. — Старик, я тебе всегда завидовал. — Чему завидовал? Что у меня много женщин? — И этому тоже. Но дело не только в телках. Тебе все легко давалось. Ты симпатичный, ты всем нравишься, и ты всегда играешь по своим правилам. На людей это производит большое впечатление. С тобой все хотят дружить. И я хотел. Но иногда я тебя ненавидел — ведь я-то не такой. А потом ненавидел себя за то, что я ненавижу лучшего друга. — Кляйн, ты охерел? Одно дело — завидовать, а другое — спустить мою жизнь в унитаз. Наказание не соответствует преступлению. — Я знаю, Тед. Но я бы со всем этим не справился. У меня жена. И дети. А ты один. Я знал, ты выплывешь. И потом, смотри, ты ведь стал гораздо лучше в результате. Ты теперь почти хороший человек! — Лучше я стал, это да. Но вот прощать я так и не научился. — Пожалуйста, только Триш не говори! Я тебе что-нибудь хорошее сделаю! Я компенсирую! — Как? — Не знаю. Придумаю что-нибудь. — Слишком поздно. — Коган встает, забирает со стола дневник и диск и складывает их в сумку. А потом протягивает Кляйну салфетку. — Проехали, да, старик? — спрашивает Кляйн. Тед не отвечает. Он изумленно смотрит на своего друга. Потом поворачивается и уходит. — Тед! — умоляюще кричит ему в спину Кляйн. — Проехали, а? Скажи, что все кончилось! — Для него — да, — отвечает Мэдден, входя в кафетерий и доставая из кармана наручники. Он стоял снаружи у входа с радиоприемником в ухе и слышал каждое слово. — Мне очень жаль, но для вас, доктор, все только начинается. * * * notes Примечания 1 Джордж Томас Сивер — знаменитый бейсболист семидесятых и восьмидесятых годов, питчер (подающий). 2 Квадфекта — в прямом значении: ставка в бегах, когда нужно правильно угадать первых четырех лошадей в забеге; в переносном значении: фантастическое стечение обстоятельств или комбинация из четырех факторов. 3