Мэдден хмурится, и Джим поспешно объясняет, что по выходным никто вообще-то рано не встает. На часах почти три. — Пенек? — переспрашивает сержант. Это они так по-идиотски фамилию Пинклоу сократили, сообщает Джим. Пока не окончилась неделя посвящения в братство, ему приходилось присаживаться на корточки и изображать пенек всякий раз, как его так называли. И даже плясать на корточках. — Иногда, если вдохновение накатывало, получалось почти вприсядку, — гордо говорит Джим. И тогда парни ржали, свистели и показывали пять. Значит, им нравилось. Санузел на третьем этаже от санузла на втором ничем принципиально не отличается. Сержант оглядывается. Тут всего по паре: пара душевых кабинок, пара толчков, пара кабинок с ваннами. Похоже, ремонта не было лет двадцать. — Не «Мариотт», — говорит Джим. — Она совсем отрубилась, когда ты ее тут нашел? — спрашивает Мэдден. — Я ее не находил. Я же вам по телефону уже рассказывал. Мне пришлось стоять и караулить ее под дверью. Уже минут пять прошло, а она все не выходит. Ну и я попросил Гвен Дейтон, знакомую девчонку, сходить посмотреть, что там и как. — И она обнаружила, что Кристен без сознания? — Да. — Где она лежала? Джим заходит и показывает место у батареи. — Она вроде как сползла по стенке и так и сидела. А до этого наблевала в раковину. Мы решили, она отдохнуть пристроилась. — И что вы сделали? — Я похлопал ее по щекам. Не сильно… — Джим показывает на себе, как именно он ее ударил. — Потом водой ее полил. Ноль реакции. И я пошел вниз искать сестру. Джим эту историю полицейским уже три раза рассказывал, но прямо на месте происшествия — в первый. Это, наверное, у мужика такая техника допроса, решает мальчик. Спрашивать одно и то же по сто раз. Но Джим держится. Ни разу не сбился. Завалил дядьку подробностями так, что тому, похоже, даже скучно стало. Рассказал, как он влюблен в Гвен Дейтон. А она его со своей подругой познакомила, Кейти Йоргенсон. На фига, спрашивается? Зачем ему эта Кейти сдалась? — А дальше что было? — Ну, как бы так сказать… некрасиво, короче, вышло. * * * Коган в четвертый раз пытается привлечь внимание Триш, и она наконец его замечает. Сердито смотрит ему в глаза, отворачивается и что-то кричит сыну, который плещется в бассейне. Терпение Когана лопается. То, что Триш разозлилась, его нисколько не беспокоит. Ее одобрение ему без надобности. Но ему ужасно хочется знать, что же такого сказала ее подруга. Коган просто умирает от любопытства. — Я сейчас вернусь, — говорит он Кляйну. — Брось, Тедди, наплюй и забудь. Оно того не стоит. Разорется сейчас, а мне потом с тобой играть. На хрен ты мне на корте такой злющий сдался? — У меня в кармане плавок есть стаканчик. Тебе дать, чтоб ты со страху не описался? — Очень смешно. Коган шагает к бассейну. Триш видит его краем глаза, но делает вид, что ничего не замечает. Как ребенок, думает Тед. И почему люди так себя ведут? Он садится на шезлонг рядом с женой Кляйна, — садится, как на лошадь: спинка между ног, спортивные туфли упираются в асфальт. Наблюдает за детишками, на которых якобы смотрит Триш. Нарочно скребет ножками шезлонга по земле, подтаскивая его поближе к женщине. Словно горло прочищает, чтобы его заметили. — Тедди, я с тобой не разговариваю, — напряженно произносит Триш, продолжая глядеть на бассейн. Теду от нее всегда было как-то не по себе. Не то чтобы она была страшненькая, но описать ее знакомым совсем непросто. На свидании, скажем. Рассказываешь про Кляйна и Триш, про то, как они друг друга ненавидят (а что, отличная тема для разговора), и тут тебя девушка спрашивает, как они выглядят. С Кляйном-то никаких проблем. Симпатичный, только поседел рано. Картинку легко нарисовать. А вот с Триш все плохо. Сам Коган не считал ее привлекательной, но знал людей, которым она казалась красоткой. Поэтому рассказывал Тед о ней несколько более восторженно, чем думал. Довольно худая, метр семьдесят, волосы темные, глаза карие, нос слегка длинный… И быстренько переключался на ее характер, про который говорить было гораздо интереснее. Глядя на нее, Тед понимает, почему Триш нравится мужикам. Иногда она действительно очень ничего. Правда, Коган всегда считал, что основной ее козырь — умение держаться. У Триш королевская осанка и острый ум. Поначалу Тед и Триш друг друга не любили, и от первого впечатления было очень трудно отделаться. В конце концов им удалось разглядеть друг в друге нормальных отзывчивых людей. И тогда, к их взаимному изумлению, выяснилось, что они с удовольствием проводят время вместе. — Триш, ну что ты расстраиваешься? Я тебе ничего не сделал. Она поворачивается: — Спасибо хоть признаешь, что виноват! — Я ничего такого не признаю. Я просто сказал, что ничего тебе не сделал. Она пару секунд переваривает услышанное, потом хмыкает и тихонько обзывает его придурком. — Хорошо, вот скажи мне, что честнее: сказать ей прямо все, что думаешь, или продолжить эти игры и затащить-таки ее в койку? — спрашивает Тед. — Дело же не в этом, — отвечает она. — Дело в том, что так поступать жестоко. Ты же знаешь — ты ей понравился. — Ага. А через пару месяцев мне надо было сказать: «Знаешь, как-то все у нас не складывается, пора нам расходиться каждому своей дорожкой»? По-моему, хуже вообще ничего не бывает. — Хочешь говорить правду — пожалуйста. Важно, как ты ее говоришь. — У меня дар рубить все как есть. — Не валяй дурака. — Обычно у меня вроде лучше получается. Просто она меня подловила. Момент был неудачный. Она что-то не то задела. — Что она такого сказала? Тед вздыхает. Больше всего ему запомнился ее взгляд. Она смотрела на него, но как будто не видела. Казалось, ей кто-то велел смотреть в глаза собеседнику, но забыл объяснить, зачем это нужно. Что надо видеть, а не просто смотреть. Не женщина, а загадка. Можно было подумать, она инструкцию или пьесу читает. — «Я только прошу тебя, будь честен со мной», — цитирует Тед. — И еще: «Самое главное — быть честным». Ему даже повторять такое стыдно. Как ей было не стыдно такое говорить — у него в мозгу не укладывается. — И что такого? — спрашивает Триш. — Да не хотела она никакой честности! Она просто не хотела, чтобы я с ней встречался только ради траха. — И ты решил быть честным… — Ага. — И сказал, что с удовольствием с ней переспишь… — Я не так сказал. Я сказал, что она мне нравится и я хочу ее, но длительных отношений, с моей точки зрения, у нас не выйдет. — И как, по-твоему, это не обидно? — Обидно, наверное. Только я надеялся, может, она сейчас неожиданно скажет что-нибудь такое, после чего я захочу длительных отношений. Удивит меня. Посмотрит мне в глаза и спокойно скажет: «Поехали к тебе. И трахни так, чтоб голова закружилась». — Ты этого ждешь? Серьезно? Что-то не верится. По-моему, она тебе на больную мозоль наступила. — Это на какую? — Тед улыбается. Триш замолкает, явно решая, говорить или сдержаться. И если говорить, то как. Видно, как она распаляет себя и злится. — Я думаю, она тебе о жене напомнила, — решительно говорит Триш. Явно она давно вынашивала эту идею и наконец собралась ею поделиться. — Да ладно тебе, Триш! Что ты сочиняешь? — Я же не говорю, что ты это осознанно. Просто у тебя в голове лампочка зажглась. — Думай что хочешь. Лишь бы ты не расстраивалась. Только жена тут ни при чем. Мне просто плясать вокруг нее не хотелось. Из дерьма лепить бог весть что. Мне эти воздушные замки уже вот где. Пора мне, Триш, менять свою жизнь. Хватит вслепую тыкаться. — И что ты собрался менять? Теда так и подмывает рассказать, какие мысли бродят в голове последнее время. Как ему хочется бросить работу. Но он понимает, что лучше не надо. Распустишь язык — а потом Триш и Кляйн будут с кем ни попадя обсуждать его будущее. Но искушение хоть намекнуть слишком велико, и Тед почти ляпает сердитое «Да все, блин», но сдерживается. — Многое, Триш, — говорит он спокойно. — Ничего у тебя не выйдет. Ты же человеку даже шанса не дал. — Дал, неправда! — Два свидания! — фыркает Триш. — Это что, шанс, да?